Ушмора. Оставил заночевать. Провел по чердачным хоромам для приезжих гостей, приготовил постели. Но мы долго сидели возле камина, прислушиваясь к треску поленьев на жарком огне, к шуму берез за окном, к стуку дождевых капель и чуткому гоготанью ночевавшего во дворе гуся.

А утром при ярком солнце мы обратили внимание на удивительную картину. Гусь, схватив с ладони кусочек размоченной булки, немедля бежал к стоявшим около бани ведрам, молочному бидону и поливальнику с длинной шейкой. Эту посуду одинокая птица принимала за собратьев и искала убежище с ними рядом. Мы догадку проверили. Каждый раз повторялось: гусь бежал к поливальной посуде и, хлопая крыльями, предлагал неподвижным предметам его поддержать. Ведра и поливальник молчали, но гусю довольно было, что есть они рядом, что можно о них потереться боком, схорониться за них.

«Одиночество…» - философски сказал профессор, вместе с нами наблюдая эту картину.

На прощанье профессор неожиданно вспомнил опять про рыбалку на Кубе. Рассказал, как тряхнуло удилище, как билась рыба на леске, как опасно взвивалась она на палубе катера. И какое солнце светило в тот день, запомнил профессор, и как его поздравляли с успехом. «Жизнь не такая длинная штука, как кажется… - уже у машины закончил профессор. - Сейчас, сейчас вернусь», - сказал он беспокойно гоготавшему гусю.

И мы попрощались.

15.11.2002 - Друзья-медведи

Это было в средине лета. После ходьбы по лесу мы присели отдохнуть, и вдруг на поляну к нашему костерку выкатились два медвежонка. От неожиданности медведи поднялись на задние лапы и, принюхиваясь, с полминуты нас изучали. Мы испугались: по всем законам на сцене вот-вот должна появиться медведица. Но вышел из леса человек с палкой, и обстановка сразу же изменилась.

Вы что же им вроде матери?

Точнее сказать, опекун…

Так начал я свой рассказ в 1975 году о встрече с Валентином Сергеевичем Пажетновым, начавшим интересную работу по изучению медведей.

О медведях было известно и много, и мало - все по коротким встречам в природе. Что могли дать эти встречи? Медведь показался и сразу же растворился в чаще. Как живет он в природе, по каким законам развивается, как взаимодействует с окружающим его миром зверей и людей? Вопросов было много, а ответы отрывочные. Походить бы рядом с медведем, как ходила, например, англичанка Джейн Гудолл рядом с шимпанзе, внедрившись в их группу в тропическом лесу. Увы, с медведями взрослыми получиться это не может. А с малышами?

Идея оказалась вполне осуществимой. Два медвежонка, взятые из берлоги, «запечатлев» (особое явление в мире животных) человека как свою мать, стали следовать за ним повсюду. Человек, стараясь уберечь медвежат от опасности, прожил с мужающими зверями два года. Жизнь эта дала исключительно важные наблюдения. Было видно, чем и как медвежата питаются, как относятся друг к другу, как реагируют на все, что встречают, чего боятся, в каком возрасте начинают плавать, лазать по деревьям, как учатся есть овес, раскапывают муравейники и так далее. Что эксперимент удался, зоолог понял, когда поздно осенью его питомцы, соорудив берлогу, в нее улеглись.

«Проснувшись в апреле и увидев меня, медвежата сначала с испугом забрались на дерево, но я кинул возле сосны фуфайку, и медвежата, сразу почуяв знакомый запах, подбежали «брататься». И еще одно лето мы провели вместе».

Жизнь в дикой природе рядом с взрослеющими зверями дала зоологу уникальные важные знания.

И была у Пажетнова мечта - вернуть воспитанников в природу. Однако, как потом стало ясно, были нарушены правила взаимоотношения с человеком. До желанного финиша звери, случалось, брали пищу из рук и, оказавшись свободными, стали искать встречи с людьми, например, с грибниками, чтобы покопаться у них в корзинах. Как это было ни тяжело, одного медведя пришлось отдать в зоопарк, другого, более дикого, задравшего в деревне корову, пришлось пристрелить.

Я тогда написал: «Зверя, познавшего близость людей, переставшего их бояться, вернуть в природу трудно, почти невозможно». И ошибся. Продолжая работу с медведями, Пажетнов учел промахи первого эксперимента и стал воспитывать попавших в руки к нему медвежат с учетом накопленных знаний. И медведи оказались способными жить, обретая свободу! Это была сенсация. Имя Пажетнова стало сразу известно в ученом мире.

Я всегда любовался своим другом - спокойный, обстоятельный, трудолюбивый, знающий, он в этой жизни хорошо умеет делать всё, за что бы ни взялся. Он и кузнец, и плотник, и сварщик, шофер, тракторист, теплотехник, ветеринар, охотник-промысловик, три года добывавший пушнину в енисейской тайге.

Охотничья страсть сблизила человека с природой. Имея уже двух детей, Валентин поступил в пушно-меховой институт, успешно его окончил и приехал работать в Центральный лесной заповедник. Примерно в это время мы хорошо познакомились, и вот уже двадцать пять лет я слежу за жизнью моего друга. Хороший семьянин - жена, двое детей, пятеро внучат, Валентин Сергеевич признает, что половину всех забот, связанных с медвежатами, делит с ним «золотая Светлана Ивановна». И сын в этой семье тоже зоолог, и дочь - биолог. В доме Пажетновых всегда чувствуешь атмосферу дружбы, трудолюбия и общих интересов. Но глава всему, конечно, папаша. За годы изученья медведей он написал о них серьезную книгу и стал кандидатом наук. «Для всех» он написал еще интересную книжку «Мои друзья медведи», переведенную с русского во Франции, Болгарии, Чехии. Позже работа, обобщившая опыт возвращения медвежат в природу, сделала его доктором биологических наук и едва ли не главным «медвежатником» в мире - участвует в многочисленных конференциях, побывал во многих странах, к нему в тверские леса приезжают за опытом. Уникальную работу Пажетнова взял под свое покровительство (финансирование, снабжение оборудованием) Международный фонд охраны животных.

Сейчас Валентин Сергеевич возглавляет в дальнем медвежьем углу тверских лесов биостанцию. Это живописное место, где стояла когда-то деревня, а теперь на холмах и под ними - жилые дома сотрудников (половина которых - семья Пажетновых) и специфические постройки - приюты для медвежат. Они попадают сюда еще крошечными - с рукавичку, когда мать на берлоге убивают охотники. Прежде медвежата всегда погибали. А если кто-нибудь соблазнялся вырастить медвежонка, то не знал потом, что с ним делать, - «до года это плюшевый мишка, а позже зверь, шутки с которым плохи». Валентин Сергеевич объявил в газетах, что берет на воспитание медвежат. И их привозят сюда каждую зиму.

О всех тонкостях методики воспитания рассказывать долго. А коротко так. Сначала медвежат выращивают, как младенцев, - тепло, молоко, яйца, манка, творог. При этом делают это так, чтобы зверята не чувствовали присутствия человека и не связывали облик его с получаемой пищей. Растут медвежата на хорошем питании быстро и скорей, чем в природе, становятся на ноги. Их начинают выпускать из «яслей» в лес, продолжая снабжать едою, но так, как будто они сами ее нашли. Потом, в строго определенном возрасте, питание сокращают, побуждая медвежат обращаться к подножному корму.

Медвежата в поисках пищи и по любознательности бродят по сравнительно большой территории - четыре - пять километров в любую сторону. Они могут увидеть на дороге мотоциклиста, пасущуюся корову, лося, лису, барсука, определить к ним свое отношение.

К концу июля медвежата уже готовы к самостоятельной жизни, и их выпускают в тех местах, где они родились, либо там, где хотят освежить кровь угасающих популяций медведей.

Шесть лет назад Валентин Сергеевич пригласил меня посмотреть выпуск в заповеднике «Брянский лес»… Прижились! Позже в тех же местах были и еще выпуски. Всего переселили в леса под Брянском четырнадцать медвежат.

Воспитание зверей - дело кропотливое и ответственное. «Дитё легче выхаживать, - говорит Светлана Ивановна, на которую ложится много почти материнских забот. - Привязываешься к ним, как к детям».

А что окрестное население? Ну, во-первых, его тут мало. В трех ближайших деревнях

Бурый медведь встречается в таежных лесах, горах и хвойниках, изобилующих буреломом. В постоянных местах обитания может селиться многочисленная популяция. В самый разгар зимы у самки рождаются бурые медвежата. Как происходит их развитие и взросление? Что происходит после того, как на свет появляется маленький бурый медвежонок?

Стоит отметить, что мама медведица не имеет постоянной пары. В брачный период, который начинается в конце весны, на роль супруга претендуют сразу несколько самцов. В этот период они крайне агрессивны, ожесточенно соперничают друг с другом, драки нередко заканчиваются смертельным исходом одного из соперников. Победитель образует пару с самкой, но союз длится не более месяца. Потом медведица остается одна, а зимой, обычно в январе на свет появляются бурые медвежата. Чаще всего их двое, и они совсем крошечные. Вес одного медвежонка редко превышает 500 грамм.

В первые два месяца бурые медвежата не покидают берлоги, оставаясь все время под боком матери. Именно в этот период семейство наиболее уязвимо. Поскольку бурые медведи не относятся к охраняемым редким видам, за исключением некоторых, то на них сезон. Берлоги с медвежатами часто становятся желанным объектом для охотников. В местах, где обитает значительная популяция медведей, очень заметны «медвежьи тропы», по которым находят этих животных.

Новорожденный бурый медвежонок рождается с редким шерстяным покровом, с прикрытыми ушами и глазами. Через 2 недели полностью формируются ушные отверстия и открываются глаза. Первый выход из берлоги происходит в 3 месяца. К этому моменту бурые медвежата достигают размеров средней собаки и весят от 3 до 6 кг. Все это время они питаются исключительно молоком, но с началом лета появляется новая пища - растительная. Подражая матери, детеныши начинают пробовать новые для себя лакомства - коренья, ягоды, орехи, дикий овес, червей и прочих насекомых. В течение первого года жизни зверята не отходят от мамы. Они продолжают с ней жить, проводя вместе ещё одну зиму.

Достигнув возраста 3-4 лет, особи считаются половозрелыми и начинают вести самостоятельную жизнь. Но полного взросления они достигают в 8-10 лет. Повзрослевший бурый медведь - крупный весом до 300-400 кг. Однако известен один вид, называемый «кодьяки» и обитающий на Аляске, в котором встречаются самцы весом до 750 кг.

Окрас чаще всего бурый, но может варьироваться от соломенно-желтого до темно, почти черного. Мех очень плотный, густой, длинный. Причем, у обитателей северных широт шерсть длиннее, чем у южных жителей. Хвост короткий, скрытый под мехом. Длинные черные когти достигают 10 см в длину.

Став самостоятельным взрослым животным, бурый мишка начинает искать себе обособленную территорию, причем у самцов их личная площадь больше, чем у самок в 7-10 раз. Несмотря на свой грозный вид, эти животные питаются растительной пищей и беспозвоночными, нагуливая в течение лета подкожный жир. Но если медведь недостаточно набрал веса, то может проснуться в середине зимы и отправиться на охоту. Они крайне агрессивны, нападают на каждого, кто встретится им на пути, и представляют серьезную угрозу для человека.

Медвежья берлога в детском воображении Василисы и Феди, бревенчатая избушка во дворе у прабабушки и прадедушки. Четвертое поколение династии Пажетновых уже знает некоторые тонкости семейной профессии. Каждую зиму разные люди привозят сюда крошечных медвежат, мам которых убили охотники. И взрослые Пажетновы ухаживают за ними, почти как за младенцами.

Там, где лес вплотную подступал к деревне, по тропинке шел юноша, облаченный в камуфляж и болотные сапоги. Руки в перчатках, из-под надвинутого капюшона торчат только нос и короткая борода. На деревянном коромысле он нес два больших ведра. Я следовал за ним, стараясь не шуметь и зная - несмотря на все ухищрения, о нашем визите уже знают. Но вот и калитка из сетки рабицы. Бородач отпер ее и жестами, не проронив ни звука, показал - стой здесь и смотри.

Взяв одно ведро, он вошел внутрь, послышалось урчанье и я увидел, как со всех сторон на него уставились голодные медвежьи глаза. Василий - так звали юношу - молча ходил между зверями, вываливая перед каждым порцию каши и собачьего корма. Внезапно один из них забеспокоился, поднялся на задние лапы - учуял запах нового человека. Постоял, подумал и вернулся к кормежке.

До деревни Бубоницы добраться непросто. Сейчас это медвежий угол во всех смыслах - на окраине Тверской области, в конце покрытой рытвинами тупиковой дороги. Однако местные жители себя провинциалами не считают. Для географов здесь Великий Валдайский водораздел, откуда на восток утекает Волга, на юг - Днепр, на запад - Западная Двина, а на север - Ловать, для историков - перекресток старинных торговых путей. Стоит ли удивляться, что именно в этих краях возникло место настоящего паломничества зоологов, куда они приезжают со всего мира - обменяться знаниями и посмотреть на затерянный в лесу медвежий интернат?

Тридцать лет назад деревня умирала - в ней жили только два старика. Теперь здесь десяток крепких домов, широко разбросанных по песчаным холмам. Произошло это чудо благодаря биологу Валентину Пажетнову, которого односельчане уважительно зовут Дедом. Я шел по извилистой дороге, пытаясь отыскать его дом по особой примете - на нем должен был развеваться российский флаг. Знамя своей страны Дед поднимал над крышей еще с советских времен. Многим это казалось странным. Даже из горкома приезжали, просили снять - мол, флаг положен только на сельсовете, в крайнем случае - по праздникам. На что Дед с невинным видом поинтересовался, есть ли закон, запрещающий вывешивать советские флаги. Незваный гость только развел руками и уехал от упрямого зоолога ни с чем.

Флаг я отыскал на первом же доме. Зашел в калитку и спросил у обедавших за дощатым столом небритых деревенских мужиков, как найти Деда. Те неожиданно ответили по-английски. Оказалось, что Дед живет выше, российский флаг здесь теперь можно встретить чуть ли не на каждой избе, а веселые колхозники - иностранцы, приехавшие сюда провести отпуск в российской глубинке - где в Западной Европе найдешь такой лес!
Но вот и дом на самой вершине холма. У входа - кованые медведи, в сенях - целых набор медвежьих безделушек - подарков из разных стран. Под стать косолапым и сам хозяин дома - с крепкими не по возрасту руками, загорелым морщинистым лицом и слегка раскосыми живыми глазами. Ни дать, ни взять - лесовик из старинных сказок.

Почти за всеми историями возрождения русских деревень, которые мне приходилось слышать, стояла пришлая супружеская пара - обычно из горожан. Полные энергии, они покидали город ради сельской глуши и преображали все вокруг себя, вдыхая в россыпь дряхлых домиков новую кипучую жизнь. Не стали исключением и Бубоницы. Но путь, приведший сюда Валентина и его жену Светлану, не был ни коротким, ни простым.

Родился Валентин в городе Каменске Ростовской области, в семье интеллигентов. Застал войну, чуть было не стал циркачом, но с самого детства чувствовал, что вся его жизнь будет связана с лесом. Сам он об этом впоследствии напишет так: "Я думал, что смогу жить в лесной глуши, в одиночестве, познавая суровые законы выживания в диком мире, выживания на острой грани, отделяющей бренное пребывание на земле от вечности. Мне представлялось, что только вдали от человеческого общества, в таежных дебрях можно жить свободно, как дикий зверь, не подвергая себя тем обязанностям и обязательствам, которые навязывает человеку жестокий закон общества: "Жить так, как все, или быть униженным и уничтоженным..." Вдвоем с молодой женой юноша отправился в Сибирь, чтобы стать профессиональным охотником.

Когда мы говорим о создателе интерната для медвежат-сирот, воображение живо рисует эдакого доктора Айболита, который не тронет пальцем и комарика. И действительно, даже сейчас, когда Центром спасения медведей давно управляет его сын Сергей, Валентин вместе с женой ночи напролет выкармливают новорожденных медвежат - изнурительный труд, который может принести радость только тому, кто по-настоящему любит животных. Сложно представить, что этот человек, спасший сотни медведей, обожает картошку на медвежьем сале, ел глухарятину вместо хлеба и приносил жене в подарок жареные беличьи головки, которые в Сибири считались особым лакомством.

К охоте я с детства и до сих пор отношусь с уважением, - рассказывает он, угощая меня деревенским творогом. - Но только если она не ради потехи. Те, кто с вышки за триста метров стреляют по зверю, не подозревающему об опасности, пусть лучше в тире палят. Должно быть противостояние твоих умений и знаний с навыками зверя. Чтобы у него был шанс спастись. Это очень непростая работа, а вовсе не романтика, как я когда-то думал. Надо было прокормить себя и семью, добывать тех зверей, за которых платили - соболя, белку, колонка... А на медведя я ходил, поскольку в семью были нужны сало и мясо. Шел и добывал.

Долгие годы он бродил по тайге, зачастую оказываясь на волосок от смерти. Учился подбираться незаметно к самым скрытным обитателям леса, охотился на лучших четвероногих охотников, выслеживал прирожденных следопытов, чей нос и уши куда совершеннее людских. Порой состязание затягивалось надолго, как многолетняя дуэль с матерым медведем Ворчуном, "в котором разбойная удаль чередовалась с расчетливой мудростью". Пострадав от браконьеров, Ворчун принялся мстить людям - пугал грибников, безобразничал в деревне и с почти мистическим везением спасался от преследовавших его егерей. В конце концов, старый хромой зверь так и ушел непобежденным. До сих пор Дед вспоминает своего противника с огромным уважением.

Чтобы выжить в этом суровом мире и прокормить семью, Валентин должен был понять животных так, как не снилось кабинетным зоологам, жить среди медведей, учиться думать, как они. Охотясь на хищника, он приблизился к нему как никто другой. Детская мечта сбылась, и награда за труды была велика. Воспоминания Деда о том, как он впервые прокрался на овсяное поле и затаился между кормящихся медведей, дышат восторгом и высокой поэзией:
"В этом лунном мире, со зверьем, которое не подозревало о том, что рядом притаилось чужое, не из их племени существо, я вдруг почувствовал, что обретаю невидимую, но осязаемую связь с животными, проникаюсь их желанием насытиться, набраться сил, чтобы жить простой, бесхитростной жизнью, оставляя после себя таких же простых, чистых, наивных существ для продолжения своего рода на земле".

В 1974 году бывший охотник и егерь, освоивший к тому времени несколько десятков профессий, приступил к главному делу своей жизни - научному изучению медведей. Для этого пришлось выполнить условие - три года отработать директором заповедника. Едва истек срок, как Валентин сложил с себя начальственные полномочия и на неделю ушел в лес, словно очищая себя перед новой жизнью.
Первых медвежат для эксперимента решено было забрать из берлоги, и это чуть не стоило Валентину жизни - разъяренная медведица выскочила ему навстречу, и только в последний момент испугалась крика и ударов топора, которым бывалый охотник изо всех сил заколотил по дереву. Он взял детенышей и вплоть до поздней осени выкармливал их, живя в палатке рядом с усыновленными питомцами. Медвежата послушно бегали за двуногой "мамой", а когда стало холодать, даже пытались пристроиться к ней под бочок. Приходилось хлестать их хворостинкой по любопытным носам, ведь привыкание зверя к человеку, стирание врожденного страха перед ним обрекают питомца на верную смерть. Никто не будет церемониться с косолапым, который придет в деревню поиграть с людьми. К счастью, перед самой зимой медвежата, оставшиеся без теплой палатки, сами принялись рыть берлоги - причем так ловко, словно делали это уже много раз. Стало ясно, что воспитанники способны самостоятельно выживать в дикой природе.

С тех пор биологи воспитали около двухсот медвежат-сирот. Везут их в бубоницкий "интернат" со всей России. Где-то браконьеры медведицу убьют, а на детенышей рука не поднимется, где-то неосторожный лыжник потревожит мохнатую мамашу в берлоге. Единожды сбежав, она уже никогда не вернется, и если медвежат не забрать, они просто замерзнут. Дело в том, что медведь в берлоге - очень удобная добыча, человек охотился на него столетиями. "Храбрецов", возвращавшихся в свой зимний дом, зачастую ждала засада, так что гены потомству передавали, в основном, "трусы", бросавшие и приют, и спящих в нем малышей.

Новорожденные медвежата, появляющиеся в начале января - это умильные комочки с закрытыми ушами и глазами, настолько крохотные, что в Средневековье люди считали, будто медведица рожает бесформенные куски плоти и лишь потом, вылизывая, медленно придает им форму зверей. Кажется невозможным превратить их в полноценных хозяев леса. А между тем в Центре спасения медведей удалось выходить даже недоношенного медвежонка с багровыми проплешинами вместо кожи, который весил всего 356 грамм.
Поначалу зверенышей содержат в теплой комнате у печки, заменяющей малышам бок мамы-медведицы. Сотрудники меняют им пеленки, массируют животики, сажают на горшок, а в первые десять дней жизни кормят каждые два часа - и днем, и ночью, вливая в крохотную пасть по пять миллилитров молока. "Едва успеешь до дома дойти, уже надо обратно", - улыбается Светлана.

Постепенно промежуток между кормежками увеличивают, окрепшие медвежата резвятся на специальном тренажере, в теплую погоду их выносят погреться на солнышке. В начале апреля зверенышей переводят в открытый вольер, из которого они устраивают экспедиции в лес, за ягодами, длящиеся порой до двух недель. Однажды во время такой прогулки пропала медведица Кнопка. Пажетновы обошли все деревни в округе, но так ее и не нашли. А через неделю она вернулась сама - с чужим ошейником и оборванной цепью.

Крошечный медвежонок - это ходячая плюшевая игрушка. Стоит увидеть, как звереныши, повизгивая сосут друг другу уши, и даже у отъявленных циников руки сами тянутся погладить бурую шерстку. Но - нельзя. Даже разговаривать в присутствии зверей запрещено, а если ставший родным за месяцы неусыпной - в прямом смысле слова - заботы детеныш потянется к тебе, надо его безжалостно наказать. Обидеть и тем самым спасти. Конечно, все равно случаются осечки. Бывает, что молодые общительные медведи выходят к деревне. Тогда их забирают обратно в "интернат" и заботятся о них вплоть до зимней спячки. В берлоге зверь дичает, и весной стремглав убегает и от своих спасителей, и от других людей.

Эти эксперименты - не простая благотворительность, а серьезная научная работа, уже принесшая немалые плоды. Шестнадцать косолапых "выпускников" вновь заселили опустевший было заповедник "Брянский лес". Сейчас в нем более пятидесяти медведей. В тверской глубинке проходят международные конференции, по методике Пажетновых работают в Индии и Южной Корее. Но самая большая радость для приемных родителей - когда бывших воспитанниц видят уже с собственными медвежатами. А это значит, что не только медвежья, но и их собственная жизнь имеет смысл.

И все же я не удерживаюсь от того, чтобы задать бывшему охотнику вопрос:
- Не жалко, когда ваших медведей добывают?
Дед недоуменно смотрит на меня:
- Как может быть жалко, когда они живут обычной медвежьей жизнью? Охота держит зверя на расстоянии от человека. Другого механизма просто нет. Конечно, этим должны заниматься специалисты. В Танзании, к примеру, со слонами работают - делят страну пополам, и в одной половине охотятся, а в другой показывают животных туристам. Иначе они все сожрут и начнется падеж. Потом их меняют местами.
Когда охотники добывают нашего медведя, они считают, что поступили плохо, но стесняться не надо. Это же информация. Недавнему самцу из Новгородской области было почти семь лет, а нашли его всего в шести километрах от места выпуска. Самый дальний выход был у медведицы в период гона - двести километров по прямой. Там уже не сплошные леса, как здесь, а вперемешку с полем. Охотовед в бинокль увидел метку и нам позвонил. Потом она сюда обратно прибежала. На родину.

Сейчас еду медвежатам носит Василий, внук Деда. Подрастают правнуки. Забытая деревня ожила, превратилась в настоящее родовое гнездо семьи Пажетновых. В начале девяностых порой приходилось кормить сироток на собственные сбережения, теперь под патриотичным российским флагом красуется эмблема IFAW - Международного фонда защиты животных, финансирующего медвежий интернат. А Дед в свободное время пишет воспоминания и сказки для многочисленных потомков - да так, что зарисовки из жизни лосей и кабанов читаются взахлеб, как хорошие детективы.
- Мы с бабушкой - очень русские люди, - гордо говорит он. - Для нас нет ничего лучше своего места. Одна журналистка написала, что в нашей деревне воняет навозом. А мне очень жаль, что такие села мало где сохранились. Живые, не стерильные.

На этих словах Дед медленно, словно с трудом улыбнулся, и суровое лицо лесовика внезапно преобразилось, будто солнечный луч пробился сквозь ветви дремучего бора. И я понял, что этот человек, умеющий ценить жизнь со всей ее грязью и трагедиями, в своих странствиях научился главному - чистой любви, когда ради счастья существ, о которых заботишься, надо отказаться от всех внешних проявлений привязанности, вовремя отпустить их от себя, а если понадобится, то спокойно принять даже их смерть, зная, что это тоже цена свободы, которую ты им подарил. Главное - что их лесная жизнь, пусть и скоротечная, была настоящей.

"Медвежье царство". Док. фильм (2011 г.)

КАК В РОССИИ ВЫРАЩИВАЮТ МЕДВЕДЕЙ Там, где лес вплотную подступал к деревне, по тропинке шел юноша, облаченный в камуфляж и болотные сапоги. Руки в перчатках, из-под надвинутого капюшона торчат только нос и короткая борода. На деревянном коромысле он нес два больших ведра. Я следовал за ним, стараясь не шуметь и зная – несмотря на все ухищрения, о нашем визите уже знают. Но вот и калитка из сетки рабицы. Бородач отпер ее и жестами, не проронив ни звука, показал – стой здесь и смотри.

Взяв одно ведро, он вошел внутрь, послышалось урчанье и я увидел, как со всех сторон на него уставились голодные медвежьи глаза. Василий – так звали юношу – молча ходил между зверями, вываливая перед каждым порцию каши и собачьего корма. Внезапно один из них забеспокоился, поднялся на задние лапы – учуял запах нового человека. Постоял, подумал и вернулся к кормежке. До деревни Бубоницы добраться непросто. Сейчас это медвежий угол во всех смыслах – на окраине Тверской области, в конце покрытой рытвинами тупиковой дороги. Однако местные жители себя провинциалами не считают. Для географов здесь Великий Валдайский водораздел, откуда на восток утекает Волга, на юг – Днепр, на запад – Западная Двина, а на север – Ловать, для историков – перекресток старинных торговых путей. Стоит ли удивляться, что именно в этих краях возникло место настоящего паломничества зоологов, куда они приезжают со всего мира – обменяться знаниями и посмотреть на затерянный в лесу медвежий интернат?

Тридцать лет назад деревня умирала – в ней жили только два старика. Теперь здесь десяток крепких домов, широко разбросанных по песчаным холмам. Произошло это чудо благодаря биологу Валентину Пажетнову, которого односельчане уважительно зовут Дедом. Я шел по извилистой дороге, пытаясь отыскать его дом по особой примете – на нем должен был развеваться российский флаг. Знамя своей страны Дед поднимал над крышей еще с советских времен. Многим это казалось странным. Даже из горкома приезжали, просили снять – мол, флаг положен только на сельсовете, в крайнем случае – по праздникам. На что Дед с невинным видом поинтересовался, есть ли закон, запрещающий вывешивать советские флаги. Незваный гость только развел руками и уехал от упрямого зоолога ни с чем. Флаг я отыскал на первом же доме. Зашел в калитку и спросил у обедавших за дощатым столом небритых деревенских мужиков, как найти Деда. Те неожиданно ответили по-английски. Оказалось, что Дед живет выше, российский флаг здесь теперь можно встретить чуть ли не на каждой избе, а веселые колхозники – иностранцы, приехавшие сюда провести отпуск в российской глубинке – где в Западной Европе найдешь такой лес! Но вот и дом на самой вершине холма. У входа – кованые медведи, в сенях – целых набор медвежьих безделушек – подарков из разных стран. Под стать косолапым и сам хозяин дома – с крепкими не по возрасту руками, загорелым морщинистым лицом и слегка раскосыми живыми глазами. Ни дать, ни взять – лесовик из старинных сказок.

Почти за всеми историями возрождения русских деревень, которые мне приходилось слышать, стояла пришлая супружеская пара – обычно из горожан. Полные энергии, они покидали город ради сельской глуши и преображали все вокруг себя, вдыхая в россыпь дряхлых домиков новую кипучую жизнь. Не стали исключением и Бубоницы. Но путь, приведший сюда Валентина и его жену Светлану, не был ни коротким, ни простым. Родился Валентин в городе Каменске Ростовской области, в семье интеллигентов. Застал войну, чуть было не стал циркачом, но с самого детства чувствовал, что вся его жизнь будет связана с лесом. Сам он об этом впоследствии напишет так: «Я думал, что смогу жить в лесной глуши, в одиночестве, познавая суровые законы выживания в диком мире, выживания на острой грани, отделяющей бренное пребывание на земле от вечности. Мне представлялось, что только вдали от человеческого общества, в таежных дебрях можно жить свободно, как дикий зверь, не подвергая себя тем обязанностям и обязательствам, которые навязывает человеку жестокий закон общества: «Жить так, как все, или быть униженным и уничтоженным…» Вдвоем с молодой женой юноша отправился в Сибирь, чтобы стать профессиональным охотником. Когда мы говорим о создателе интерната для медвежат-сирот, воображение живо рисует эдакого доктора Айболита, который не тронет пальцем и комарика. И действительно, даже сейчас, когда Центром спасения медведей давно управляет его сын Сергей, Валентин вместе с женой ночи напролет выкармливают новорожденных медвежат – изнурительный труд, который может принести радость только тому, кто по-настоящему любит животных. Сложно представить, что этот человек, спасший сотни медведей, обожает картошку на медвежьем сале, ел глухарятину вместо хлеба и приносил жене в подарок жареные беличьи головки, которые в Сибири считались особым лакомством.

К охоте я с детства и до сих пор отношусь с уважением, – рассказывает он, угощая меня деревенским творогом. – Но только если она не ради потехи. Те, кто с вышки за триста метров стреляют по зверю, не подозревающему об опасности, пусть лучше в тире палят. Должно быть противостояние твоих умений и знаний с навыками зверя. Чтобы у него был шанс спастись. Это очень непростая работа, а вовсе не романтика, как я когда-то думал. Надо было прокормить себя и семью, добывать тех зверей, за которых платили – соболя, белку, колонка… А на медведя я ходил, поскольку в семью были нужны сало и мясо. Шел и добывал. - К охоте я с детства и до сих пор отношусь с уважением, – рассказывает он, угощая меня деревенским творогом. – Но только если она не ради потехи. Те, кто с вышки за триста метров стреляют по зверю, не подозревающему об опасности, пусть лучше в тире палят. Должно быть противостояние твоих умений и знаний с навыками зверя. Чтобы у него был шанс спастись. Это очень непростая работа, а вовсе не романтика, как я когда-то думал. Надо было прокормить себя и семью, добывать тех зверей, за которых платили – соболя, белку, колонка… А на медведя я ходил, поскольку в семью были нужны сало и мясо. Шел и добывал.

Долгие годы он бродил по тайге, зачастую оказываясь на волосок от смерти. Учился подбираться незаметно к самым скрытным обитателям леса, охотился на лучших четвероногих охотников, выслеживал прирожденных следопытов, чей нос и уши куда совершеннее людских. Порой состязание затягивалось надолго, как многолетняя дуэль с матерым медведем Ворчуном, «в котором разбойная удаль чередовалась с расчетливой мудростью». Пострадав от браконьеров, Ворчун принялся мстить людям – пугал грибников, безобразничал в деревне и с почти мистическим везением спасался от преследовавших его егерей. В конце концов, старый хромой зверь так и ушел непобежденным. До сих пор Дед вспоминает своего противника с огромным уважением. Чтобы выжить в этом суровом мире и прокормить семью, Валентин должен был понять животных так, как не снилось кабинетным зоологам, жить среди медведей, учиться думать, как они. Охотясь на хищника, он приблизился к нему как никто другой. Детская мечта сбылась, и награда за труды была велика. Воспоминания Деда о том, как он впервые прокрался на овсяное поле и затаился между кормящихся медведей, дышат восторгом и высокой поэзией: «В этом лунном мире, со зверьем, которое не подозревало о том, что рядом притаилось чужое, не из их племени существо, я вдруг почувствовал, что обретаю невидимую, но осязаемую связь с животными, проникаюсь их желанием насытиться, набраться сил, чтобы жить простой, бесхитростной жизнью, оставляя после себя таких же простых, чистых, наивных существ для продолжения своего рода на земле».

В 1974 году бывший охотник и егерь, освоивший к тому времени несколько десятков профессий, приступил к главному делу своей жизни – научному изучению медведей. Для этого пришлось выполнить условие – три года отработать директором заповедника. Едва истек срок, как Валентин сложил с себя начальственные полномочия и на неделю ушел в лес, словно очищая себя перед новой жизнью. Первых медвежат для эксперимента решено было забрать из берлоги, и это чуть не стоило Валентину жизни – разъяренная медведица выскочила ему навстречу, и только в последний момент испугалась крика и ударов топора, которым бывалый охотник изо всех сил заколотил по дереву. Он взял детенышей и вплоть до поздней осени выкармливал их, живя в палатке рядом с усыновленными питомцами. Медвежата послушно бегали за двуногой «мамой», а когда стало холодать, даже пытались пристроиться к ней под бочок. Приходилось хлестать их хворостинкой по любопытным носам, ведь привыкание зверя к человеку, стирание врожденного страха перед ним обрекают питомца на верную смерть. Никто не будет церемониться с косолапым, который придет в деревню поиграть с людьми. К счастью, перед самой зимой медвежата, оставшиеся без теплой палатки, сами принялись рыть берлоги – причем так ловко, словно делали это уже много раз. Стало ясно, что воспитанники способны самостоятельно выживать в дикой природе.

С тех пор биологи воспитали около двухсот медвежат-сирот. Везут их в бубоницкий «интернат» со всей России. Где-то браконьеры медведицу убьют, а на детенышей рука не поднимется, где-то неосторожный лыжник потревожит мохнатую мамашу в берлоге. Единожды сбежав, она уже никогда не вернется, и если медвежат не забрать, они просто замерзнут. Дело в том, что медведь в берлоге – очень удобная добыча, человек охотился на него столетиями. «Храбрецов», возвращавшихся в свой зимний дом, зачастую ждала засада, так что гены потомству передавали, в основном, «трусы», бросавшие и приют, и спящих в нем малышей.

Новорожденные медвежата, появляющиеся в начале января – это умильные комочки с закрытыми ушами и глазами, настолько крохотные, что в Средневековье люди считали, будто медведица рожает бесформенные куски плоти и лишь потом, вылизывая, медленно придает им форму зверей. Кажется невозможным превратить их в полноценных хозяев леса. А между тем в Центре спасения медведей удалось выходить даже недоношенного медвежонка с багровыми проплешинами вместо кожи, который весил всего 356 грамм. Поначалу зверенышей содержат в теплой комнате у печки, заменяющей малышам бок мамы-медведицы. Сотрудники меняют им пеленки, массируют животики, сажают на горшок, а в первые десять дней жизни кормят каждые два часа – и днем, и ночью, вливая в крохотную пасть по пять миллилитров молока. «Едва успеешь до дома дойти, уже надо обратно», – улыбается Светлана. Постепенно промежуток между кормежками увеличивают, окрепшие медвежата резвятся на специальном тренажере, в теплую погоду их выносят погреться на солнышке. В начале апреля зверенышей переводят в открытый вольер, из которого они устраивают экспедиции в лес, за ягодами, длящиеся порой до двух недель. Однажды во время такой прогулки пропала медведица Кнопка. Пажетновы обошли все деревни в округе, но так ее и не нашли. А через неделю она вернулась сама – с чужим ошейником и оборванной цепью.

Крошечный медвежонок – это ходячая плюшевая игрушка. Стоит увидеть, как звереныши, повизгивая сосут друг другу уши, и даже у отъявленных циников руки сами тянутся погладить бурую шерстку. Но – нельзя. Даже разговаривать в присутствии зверей запрещено, а если ставший родным за месяцы неусыпной – в прямом смысле слова – заботы детеныш потянется к тебе, надо его безжалостно наказать. Обидеть и тем самым спасти. Конечно, все равно случаются осечки. Бывает, что молодые общительные медведи выходят к деревне. Тогда их забирают обратно в «интернат» и заботятся о них вплоть до зимней спячки. В берлоге зверь дичает, и весной стремглав убегает и от своих спасителей, и от других людей.

Эти эксперименты – не простая благотворительность, а серьезная научная работа, уже принесшая немалые плоды. Шестнадцать косолапых «выпускников» вновь заселили опустевший было заповедник «Брянский лес». Сейчас в нем более пятидесяти медведей. В тверской глубинке проходят международные конференции, по методике Пажетновых работают в Индии и Южной Корее. Но самая большая радость для приемных родителей – когда бывших воспитанниц видят уже с собственными медвежатами. А это значит, что не только медвежья, но и их собственная жизнь имеет смысл. И все же я не удерживаюсь от того, чтобы задать бывшему охотнику вопрос: - Не жалко, когда ваших медведей добывают? Дед недоуменно смотрит на меня: - Как может быть жалко, когда они живут обычной медвежьей жизнью? Охота держит зверя на расстоянии от человека. Другого механизма просто нет. Конечно, этим должны заниматься специалисты. В Танзании, к примеру, со слонами работают – делят страну пополам, и в одной половине охотятся, а в другой показывают животных туристам. Иначе они все сожрут и начнется падеж. Потом их меняют местами. Когда охотники добывают нашего медведя, они считают, что поступили плохо, но стесняться не надо. Это же информация. Недавнему самцу из Новгородской области было почти семь лет, а нашли его всего в шести километрах от места выпуска. Самый дальний выход был у медведицы в период гона – двести километров по прямой. Там уже не сплошные леса, как здесь, а вперемешку с полем. Охотовед в бинокль увидел метку и нам позвонил. Потом она сюда обратно прибежала. На родину.

Сейчас еду медвежатам носит Василий, внук Деда. Подрастают правнуки. Забытая деревня ожила, превратилась в настоящее родовое гнездо семьи Пажетновых. В начале девяностых порой приходилось кормить сироток на собственные сбережения, теперь под патриотичным российским флагом красуется эмблема IFAW – Международного фонда защиты животных, финансирующего медвежий интернат. А Дед в свободное время пишет воспоминания и сказки для многочисленных потомков – да так, что зарисовки из жизни лосей и кабанов читаются взахлеб, как хорошие детективы. - Мы с бабушкой – очень русские люди, – гордо говорит он. – Для нас нет ничего лучше своего места. Одна журналистка написала, что в нашей деревне воняет навозом. А мне очень жаль, что такие села мало где сохранились. Живые, не стерильные. На этих словах Дед медленно, словно с трудом улыбнулся, и суровое лицо лесовика внезапно преобразилось, будто солнечный луч пробился сквозь ветви дремучего бора. И я понял, что этот человек, умеющий ценить жизнь со всей ее грязью и трагедиями, в своих странствиях научился главному – чистой любви, когда ради счастья существ, о которых заботишься, надо отказаться от всех внешних проявлений привязанности, вовремя отпустить их от себя, а если понадобится, то спокойно принять даже их смерть, зная, что это тоже цена свободы, которую ты им подарил. Главное – что их лесная жизнь, пусть и скоротечная, была настоящей.

Может ли человек подобрать медвежонка, вырастить его и выпустить в дикую природу подготовленным к любым трудностям? Ответ: да. Талантливым российским ученым обязаны полноценной жизнью на воле более полутора сотен косолапых.

В 2010 году медвежонка нашли близ города Осташков. Он весил чуть больше 300 граммов, хотя обычно новорожденные медведи весят по полкило. Малыша отвезли на биостанцию в деревню Бубоницы, где уже жили несколько медвежат-сирот этого года. Новенького, по традиции, назвали по месту рождения – Остахом – и начали бороться за его жизнь.

Как и других медвежат, Пажетновы выкармливали Остаха молоком, потом перевели на кашу. Но тут выяснилось, что задние лапы у малыша плохо двигаются. Пажетновы не сдались. Остаху стали отдельно добавлять в кашу молотые и прожженные в печке кости и яичную скорлупу – применяли кальцевую терапию.

До апреля всех медвежат держали в специальном домике, а затем вынесли в просторный вольер в лесу. Теперь люди старались сократить контакт с медвежатами до минимума – раз в день приносили им кашу, молча оставляли ее и уходили. И постепенно сокращали объемы выдаваемой пищи – по мере того как животные учились питаться подножным кормом. Месяца через два-три, когда у малышей пробудится инстинкт самосохранения, можно будет открыть двери вольера – и медведи-подростки начнут ненадолго уходить в лес. А однажды уйдут совсем, чтобы начать вольную жизнь.

В деревне Бубоницы за последние 20 лет вырастили и вернули в природу более полутора сотен медведей.

Но не Остах – он по-прежнему жил в домике и ползал, волоча задние лапы, словно ласты. Ветеринары приезжали, качали головами – Остах никогда не сможет нормально ходить. Светлана Пажетнова жалела его до слез: вольный зверь обречен на вечную жизнь в клетке.

Впрочем, еще недавно клетка была единственной возможностью выжить для сотен медвежат, ежегодно сиротевших по всей России. Медведица производит на свет потомство в январе. Ее малыши ворочаются, устраиваясь поудобнее, поближе к соскам с молоком. Медведицу это беспокоит, она тоже ворочается и рычит. Всю эту шумную семейку охотничьим собакам проще учуять, чем одинокого медведя.

А когда собаки почуяли берлогу, медведицу либо убивают охотники, либо, вспугнутая ими, самка убегает, бросая детенышей (материнский инстинкт, заставляющий отчаянно защищать потомство, у нее проснется лишь весной, по выходе семьи из берлоги). Вариантов дальнейшего развития событий для ее медвежат, беспомощных, часто еще слепых комочков (их бывает от двух до пяти), всегда было немного: гибель, клетка на хозяйском дворе и зоопарк для особых «везунчиков».

А выкормить медвежат и вернуть их в лес? Проблема возвращения крупных хищников в природу до сих пор почти не изучена. На воле те же медведи, прежде чем начать самостоятельную жизнь, проводят с матерью полтора года, она, как долго считалось, учит их искать пищу, обороняться, строить берлогу... До недавнего времени казалось, что человеку этого не повторить, что возвращать в лес выросших в неволе медведей и подобных им животных нельзя в принципе. А я вот иду по деревне Бубоницы, в которой за последние 20 лет вырастили и вернули в природу более полутора сотен медведей.

Бубоницы лежат вдали от железнодорожных и автомагистралей. Это Тверская область, до ближайшего города, Торопца, – 60 километров. Вдоль бегущей в гору дороги, которая сегодня, в конце февраля, заснежена и освещена неправдоподобно ярким солнцем, по-фермерски – на расстоянии друг от друга – разбросан десяток деревянных домиков. Круглый год обитаемы лишь четыре-пять из них. Дорогу пересекают цепочки следов, на которые обращает мое внимание Валентин Сергеевич Пажетнов.

– А вот тут лиса пробежала, вон след от хвоста. Знаете, именно благодаря хвосту животное может резко завернуть, оттолкнувшись от воздуха, или выровнять траекторию при прыжке.

Валентин Пажетнов, доктор биологических наук, о следах знает, кажется, все. В юности он был охотником-промысловиком, которого на месяцы забрасывали в тайгу. Потом сменил множество профессий и должностей, был и директором Центрально-Лесного заповедника, и старшим научным сотрудником этого же заповедника (именно в такой последовательности). И именно Пажетнову, оценив его знакомство с лесом, в середине 1970-х профессор МГУ Леонид Викторович Крушинский, крупнейший отечественный специалист в области изучения поведения животных, предложил провести необычный эксперимент – создать с медведями так называемую суррогатную семью.

Осенью медвежата облюбовали одно поваленное дерево, несколько дней копошились около него и, когда в очередной раз Пажетнов привел их на это место, начали рыть берлогу. Сами, и никто их не учил! Это была сенсация.

Пажетнов стал поводырем для медвежат , которые, выйдя из берлоги в возрасте трех месяцев, приняли его за свою мать и, повинуясь древним инстинктам, пошли за «матерью». А человек не входил с ними в контакт, не играл, не гладил, не разговаривал. Он просто шел. И наблюдал – что смогут медвежата сделать, когда нет рядом обучающей их медведицы.

– Сперва, впрочем, я оставлял им подкормку, – вспоминает Пажетнов. – Делал шарики из сухого молока, желтка, сливочного масла, сахара, которые давали много энергии. А маленький объем еды заставлял медвежат испытывать голод и пытаться добывать пищу самостоятельно.

Бурые медведи – существа всеядные, а по преимуществу – травоядные. Весной они лакомятся первой травой. Потом – черникой, листьями осины, рябиной. Любят яблоки, в августе с удовольствием приходят на известные всем охотникам овсы – овсяные поля. Правда, как показала работа Пажетновых, в листьях осины калорийности больше, чем в зернах овса.

– С июля они уже питались самостоятельно, – продолжает Валентин Пажетнов. – А я брал собранный женой, Светочкой, рюкзак и уходил в путешествие с медведями. Через 12 дней мы встречались в условленном месте, Светочка отдавала мне новый рюкзак с едой и письмо, а я ей возвращал пустой со своим письмом.

Светлана Пажетнова умеет читать следы и ориентироваться в лесу не хуже супруга – и всегда была его самым верным напарником. В юности она на месяцы уходила охотиться в тайгу – вместе с мужем. Когда Валентин Сергеевич был директором заповедника – занималась бумажной работой. Когда Пажетнов начал изучать бурого медведя – специализацией Светланы Ивановны стал медвежий рацион. Валентин Сергеевич до сих пор чаще всего называет жену «Светочка». А тогда, в 1970-х, когда супруги обменивались рюкзаками, они при этом не могли переброситься и парой слов: звери не должны были слышать человеческую речь.

Но жертвы окупились сторицей. Оказалось, что медвежата сами, без подсказок, могут находить пищу. А осенью они облюбовали одно поваленное дерево, несколько дней копошились около него и, когда в очередной раз Пажетнов привел их на это место, начали рыть берлогу. Сами, и никто их не учил! Это была сенсация.

Крушинский, ставший научным руководителем Пажетнова (что Валентин Сергеевич считает большой удачей, вспоминая наставника с огромной благодарностью), мечтал о разработке методики по возвращению медведей в природу. Но методика появилась гораздо позже.

В 1985 году Валентин и Светлана (двое их детей уже выросли и сами стали учеными) переехали в заброшенную деревеньку Бубоницы, в которой оставалось всего два жителя, жившие на разных концах деревни. Пажетновы планировали изучать поведение бурых медведей в окрестностях. Целыми днями они ходили по лесу, по следам узнавая, что делали местные медведи, чем лакомились, с кем взаимодействовали. Привычная работа. Но в начале 1990-х зоопарки, перейдя на самоокупаемость, отказались принимать найденных в берлогах медвежат, – и сознательные охотники стали привозить мишек к Пажетновым, прослышав, что в заброшенных Бубоницах живут крупнейшие в России специалисты по медведю. Уж они-то знают, что делать!

Пажетновы не отказывались, хотя денег им на выкармливание медвежат никто не давал. Методики придумывали по ходу. В 1990 году из первых семерых медвежат выпустили в природу четырех. Троих задрал взрослый самец в конце мая, в период начала медвежьих свадеб – издалека почуял запах, прибежал к вольеру и колотил по клетке, пока она не раскрылась...

В начале 1990-х научные сотрудники по всей стране были заняты выживанием, а научные сотрудники Пажетновы – спасением медвежат.

– Корова у нас была, – весело вспоминает Светлана Ивановна, невысокая, до сих пор по-юношески подвижная и оптимистичная. – Значит, молоко для медвежат было, крупу, правда, приходилось покупать.

А в 1995 году о работе Пажетновых узнала Мария Воронцова, директор российского отделения IFAW – Международного фонда защиты животных, с 1960-х годов помогающего животным, попавшим в беду. В России фонд появился в 1994 году, а с 1995-го он полностью финансирует работу в рамках проекта IFAW «Центр реабилитации медвежат-сирот». Теперь Пажетновым привозят медвежат со всей Центральной России, пару раз доставляли из Сибири. Выпускают их тоже в разных местах – кого-то отвозят ближе к дому, кого-то – в заповедник «Брянский лес», где с помощью пажетновских медведей восстанавливали исчезающую популяцию.

Мы наконец доходим до домика Пажетновых – на второй его половине в темноте в теплых ящиках спят привезенные в этом году медвежата. Вынимают их оттуда, только чтобы покормить – вначале кормят каждые два часа, потом реже. Пока медвежат боятся оставлять в отдельном домике – вдруг электричество отключится.

Медвежата в возрасте полутора месяцев похожи на... Да ни на кого они не похожи. Ну, или похожи на инопланетян. На маленьких плюшевых инопланетян. Каждую из четырех одинаково ловких лап венчают по пять когтистых пальцев. Черная шерсть. Белые воротнички. И тупоносые мордочки плюшевых игрушек. Зося и Захар, медвежата 2012 года рождения, в ожидании молока распластались на подстилке во всю длину своих гордых 30 сантиметров (с учетом вытянутых лап). Оба пищат и кричат – четко кричат «мама». Но друг друга они не слышат – в первый месяц жизни у медвежат уши закрыты перепонкой.

Зося пытается ползти по-пластунски, хотя конечности пока плохо слушаются. Ее ловят, возвращают – но медвежонок вновь отправляется в путь. Захара его конечности слушаются еще хуже, поэтому, пробуя ползти, он только волчком крутится вокруг своей оси. Брат и сестра растут слишком быстро, лапам уже трудно таскать их плотные тела – и Сергей Пажетнов, сын Валентина и Светланы, посоветовавшись с отцом, решает урезать медвежий рацион.

В семье Пажетновых четверо дипломированных биологов-охотоведов – Валентин, Светлана, их сын Сергей и внук Василий. Все работают на проекте. И никто из них не охотится.

– Уже больше 15 лет и муж, и сын не берут ружье в руки, – вспоминает Светлана Ивановна.

Сам Валентин Сергеевич не против охоты на медведей. Но в течение многих лет он добивался запрета «охоты на берлоге», то есть в январе-феврале. Даже сейчас, когда Пажетнов говорит об этом, у него голос дрожит от возмущения:

– У тебя есть лицензия на одного медведя, одного и добывай. Нельзя заодно лишать природу еще нескольких медвежат!

Во многом благодаря усилиям Пажетнова несколько лет назад охота в январе-феврале на медведя была запрещена в Тверской области. С 2012 года ее запретили по всей России. Но проблемы медвежат-сирот, увы, это не решило – причем дело не только в браконьерстве. Так, мать Зоси и Захара случайно вспугнула собака. Еще четверых медвежат в феврале вполне открыто привезли охотники. Этих малышей Сергей извлекает из ящика, готовя к кормлению. Даже самый крупный из них кажется размером в две трети Зоси и Захара. К тому же он полностью слеп – глаза еще не открылись. А двое самых крохотных – размером чуть больше ладони каждый, у них открыто пока только по одному глазу, и тот, который побольше, похож на хрупкую обезьянку – он не черный, а какой-то белесо-серо-розоватый.

Медвежата начинают возиться, играя в «царя горы» – каждый пытается забраться на другого. Всем одновременно это сделать не удается, кто-то постоянно скатывается, кто-то из-под кого-то выползает... Вероятно, это работают инстинкты – в берлоге малышам надо сидеть на маме, чтобы не замерзнуть. Единственная девчонка в шестерке, Зося, самая крупная и дерзкая, без труда одерживает верх раз за разом.

– Доминантой будет, – считает Валентин Сергеевич. Доминанты – это могут быть не только самцы, но и самки – определяются так: в июле-августе, когда полугодовалые медвежата начинают выходить из вольера, ища прокорм, они обычно делятся на группки по два-четыре. Хотя взрослые медведи – территориальные одиночки, медвежата до полового созревания (первые два года жизни) очень социальны. «Руководит» группой самый смелый и решительный, доминанта, остальные бредут за ним. Сперва группа регулярно возвращается в вольер – но в один осенний день может и не прийти. Останется в лесу и начнет строить одну на всех берлогу.

Не все группы выпускают в первый год – часть медвежат еще не готова зимовать самостоятельно. Тогда их до весны оставляют в берлоге на территории вольера. Сейчас в ней, за несколько километров от нас, дремлет группа Демьяна, лидера с непростой судьбой.

Почти год назад, в начале мая, сельские школьники Демьяновского района Новгородской области, идя по тропинке, увидели на обочине одинокого четырехмесячного медвежонка. Детей он не испугался – до пяти месяцев медвежата вообще ничего не боятся, у них еще дремлет инстинкт самосохранения.

Медвежонок отстал от семьи. Такое случается – медведица не умеет считать, и, если кто-то из ее выводка слишком слаб и отстает, она этого не замечает. Она вообще не заметит ничего подозрительного, пока не останется одна.

Дети отнесли медвежонка егерю, а тот отвез его к Пажетновым. Слабенького чужака воспитанники из Бубониц, уже освоившиеся в вольере, встретили настороженно и сперва игнорировали. Но медвежонок рос, кормился – и к концу лета вдруг стал лидером группы.

Медведи, выкормленные людьми, в дальнейшем не должны идти на контакт с человеком. Чтобы увериться, что их «выпускники» не воспринимают людей как источник подачек, Пажетновы ставят косолапым ушные метки. К сожалению, информация о помеченных зверях появляется либо при случайных наблюдениях, либо когда таких медведей добывают охотники (к счастью, не часто). Одна метка вернулась на семилетнем, здоровом, хорошо питавшемся самце. Зато известно, что ни один медведь с ушной меткой к людям не выходил. А бывало, что метки спасали зверям жизнь – так, однажды местный егерь Володя, устраивавший охоту для приезжих любителей, увидев, что собаки подняли меченого медведя, успел крикнуть: «Не стрелять! Это же пажетновский!».

Эффективнее отслеживать медведей через радиоошейники, а еще лучше – через GPS-ошейники, которыми уже помечали нескольких медвежат. Но у приборов за год-два садится батарейка, и менять ее опасно. Один раз была попытка – с подростками Кирой и Кларой, ни к чему хорошему не приведшая, – кроме разве что поразительного наблюдения.

В апреле 2005 года этих полуторагодовалых медведиц выпустили из вольера, снабдив Киру GPS-ошейником. Ошейник Киру вроде бы не беспокоил, но батарейка садилась, и зимой, найдя Киру в берлоге, ее обездвижили, а ошейник сменили. Кира зимовала одна, где была Клара, не знал никто. Весной по сигналу ошейник нашли на полу другой, пустой берлоги. И на нем отчетливо виднелись следы зубов. Видимо, новый ошейник беспокоил Киру, она ушла к подруге, зная, где та зимует, и Клара, понявшая, что нужна помощь, стянула с Киры ошейник.

С радиоошейниками напрямую связана и судьба неходящего Остаха из Осташково. Светлана Пажетнова продолжает рассказывать его историю, и голос у нее дрожит.

– В апреле я его выносила на солнышко, чтобы суставчики прогрел. И раз я отнесла ему туда кашу, – Светлана Ивановна волнуется все больше, – поставила миску, ушла, и вдруг зачем-то обернулась, смотрю – а он опирается на задние ножки, чтобы достать кашу со дна. Я обомлела, увидев, как он на слабенькие скрюченные ножки оперся. Значит, будут они работать!

Так и получилось. Позже, когда Остах жил в вольере, его снабдили радиоошейником, благодаря которому известно, что Остах вырыл берлогу на пару с медвежонком Генкой. Генку Пажетновы также звали Подельник, потому что в ранней юности тот имел отношение к криминалу – Генкой незаконно торговали на рынке, откуда его удалось изъять с помощью посочувствовавшего медвежонку депутата. В конце марта медвежата покинули берлогу – и вдруг сигнал пропал. Светлана Пажетнова была в отчаянии. А в начале мая к ней прибежали ребята из соседней деревни с криками:

Светлана Ивановна, живой Остах! Дорогу перешел в Косилово, недалеко от остановки!

Текст: Мария Кожевникова