Чем притягательно уголовное право? Каково это – принадлежать к известной адвокатской династии? Почему для благотворительности годятся те же принципы управления, что и для бизнес-структуры?
Дмитрий Ямпольский – адвокат по уголовным делам и успешный бизнесмен, соучредитель агентства недвижимости «W 1Evans «, чувствующий себя дома в Москве, Лондоне и Тель-Авиве и считающий благотворительную деятельность обязательной частью жизни бизнесмена… Если такого резюме недостаточно, чтобы страстно захотеть знакомства, работы и дружбы с гостем нашей рубрики, значит, оно обязательно придет после чтения. В интервью еще много интересных деталей о жизни и работе этого интересного человека
— Первая же ссылка в гугле дает вам лаконичную и немножко противоречивую характеристику: «Дмитрий Ямпольский, адвокат, ресторатор». Поговорить хочется и про одну ипостась, и про другую, но начнем сначала. Почему — адвокат?
— Я из семьи адвокатов. Вокруг меня всегда были представители только этой профессии: мой дедушка был известным адвокатом, дядя, мама. Компания дедушки тоже, в основном, состояла из адвокатов, и я был знаком с детства со всеми известными сегодня адвокатами: видел их у нас дома, буквально, на кухне. Все они были люди невероятно яркими, высокообразованными и порядочными, на которых с детства я хотел быть похожим и ориентировался. Поэтому при выборе профессии у меня не возникло никаких сомнений.
— Выбор профессии при такой династии очевиден, не поспоришь. Удивительно другое: почему вы выбрали уголовное право и права человека? Не самые денежные отрасли права…
— Очевидно, что мой выбор не строился по критерию финансовой рентабельности. Я искал интересную отрасль. Ты должен быть успешен там, где ты успешен, и тогда придет и финансовая отдача. У меня, как и у любого человека, есть предрасположенность к определенным направлениям, и уголовные дела мне казались исключительно интересными. Ведь что такое уголовное право? Это защита на предварительном следствии, это необходимость принимать решения, быстро реагировать на развитие ситуации, брать на себя ответственность. Я, кстати, думаю, что мой интерес к предпринимательству предопределили те же качества, которые побудили меня выбрать уголовное право. Кроме того, нужно имет в виду специфику профессии: налоговым и корпоративным правом занимаются в основном юристы , а адвокаты в большей степени специализируются на судебных делах . Наконец, бюро, в которое я попал – «Падва и партнеры» было известно на тот момент в большей степени уголовными делами, что и предопределило мою специализацию.
— А права человека?
— Что касается прав человека, они неразрывно связаны с уголовным правом: это и защита прав арестованных, и соблюдение прав человека в уголовном процессе. Уголовное право требует знания международных конвенций и еврепейского законодательства, и изучение этого было абсолютно гармоничным развитием моей работы как адвоката.
— Не могу не спросить: при том, что удовлетворение от такой работы мало с чем сравнимо, уровень разочарования ведь тоже гораздо выше? Никогда не было ощущения тщетности усилий и желания все бросить?
— Разочарования, конечно, были – как и в любой другой профессии. Например, врачи часто чувствуют такое же разочарование. Но вот желания все бросить не было никогда. В чем я абсолютно убежден, так это в том, что любая упорная работа приводит к результату. У меня было определенное количество неудач и разочарований, но они заставляли меня двигаться вперед. Во многом это связано со спецификой моей работы: речь всегда идет о конкретном человеке и его будущем. Нельзя просто опустить руки и все бросить.
— Интересная деталь, которую я обнаружила, готовясь к интервью, заключается в том, что вам удается быть вне политики. Как это стало возможным — при вашей профессии, специализации и известности?
— Это выбор каждого конкретного человека . Каждый выбирает для себя предел допустимого. Понимаете, политика в чистом виде — участие в выборах, например, выдвижение себя или активная поддержка кандидатов – это ведь всего лишь одна из возможностей влияния на общественную жизнь. Люди, строящие детские площадки, также влияют на общество и жизнь города: они делают так, чтобы в городе было комфортнее жить. Политика занимается примерно тем же – влияет на жизнь общества с целью улучшить ее. И такой вариант воздействия: через помощь людям, через фонд «Вера» — мне гораздо ближе, нежели участие в демонстрациях и маршах. Эта та форма политики, которая мне близка.
— Возвращаясь к теме бизнеса в вашей жизни, поговорим о ресторанном бизнесе? Раз уж гугл называет вас не только бизнесменом, но и ресторатором..
— Нет, это ошибочное восприятие. Дело в том, что ресторанный бизнес заметнее, он навиду, поэтому и создается ощущение первостепенности этого направления. А наша компания навиду вдвойне, потому что творческая интеллигенция, журналисты и медийные персоны любят у нас бывать, а потом пишут о нас. Но я не могу сказать, что ресторанный бизнес занимает какую-то особую нишу в моей жизни. Это ее важная часть, но я не ресторатор, конечно.
— А если оставить в стороне ресторанный бизнес, как бы вы могли представиться человеку, не знакомому с вами как с бизнесменом?
— В английском языке есть очень удачное слово – entrepreneur, то есть предприниматель, человек, занимающийся разными видами бизнеса. Я, например, много занимаюсь образовательным бизнесом, и много времени трачу именно на это. В Великобритании мы откроем, я надеюсь, образовательный центр в сентябре. Мы придумываем и внедряем новые методики образования, потому что старая школа отчасти устарела с приходом интернета и развитием новой динамики потребления информации. Нынешние дети с трудом воспримут концепцию классического университетского образования и едва ли пойдут в университет слушать лекции. Для них это будет очень странно. Они быстро найдут информацию в своем гугле, проработают и усвоят ее, не понимая, зачем тратить столько времени на лекции. Я утрирую немного, но в целом это так. Поэтому моя компания RAY Education тратит много времени на поиск новых подходов к образованию
Кроме того, я занимаюсь недвижимостью, медицинскими проектами, еще несколькими направлениями…
— Как инвестор, не живущий в Израиле, но держащий руку на пульсе, куда бы вы еще инвестировали средства в Израиле? Что кажется вам наиболее перспективным в стране?
— Медицина и IT. Это два наиболее яркие направления бизнеса в Израиле, на которые невозможно не обратить внимания.
— Несмотря на это, известно другое ваше израильское детище: Table Talk в Тель-Авиве. Почему вы решили, что в городе, где с количеством и качеством еды все и так неплохо, не хватает такого ресторана?
— Понимаете, я бизнесмен, и моя задача – собирать команды, которые способны заниматься разными проектами. Созданная нами компания развивается по своей логике и по своим законам. Мы посчитали, что это выгодное вложение и интересный проект.
— Почему?
— Наши рестораны – это всегда среда обитания. Нам было важно открыть ресторан, в котором было бы комфортно находиться людям разного материального достатка и социального уровня, но объединенных единой идеей. Например, культурой. Вот нам с вами интересно говорить, например, о литературе – и неважно, что я занимаюсь бизнесом, а вы — юриспруденцией. Нам будет комфортно находиться вместе. Мы стремимся создавать места, где будет хорошо людям со схожими идеями и мировоззрением. Каждое наше место – это небольшой клуб, где естественным путем формируется какая-то микрокультура. Мы не создаем такой клуб специально: ни клубной системы, ни фейс-контроля у нас не было. Но людям, которым такая среда чужда, будет там неинтересно, а те, кому, наоборот, эта философия близка, будут стремиться возвращаться туда. С другой стороны, мы всегда за расширение аудитории, и мы стремимся привлекать новых людей. Для этого мы устраиваем там массу социальных мероприятий, например, литературные чтения, концерты, лекции. Культура – это общий язык и язык объединяющий, и нам бы хотелось сплачивать с помощью него совершенно разных людей.
— А почему Тель-Авив?
— Есть три города на свете, которые я люблю и чувствую себя дома: это Лондон, Москва и Тель Авив. У меня огромное количество друзей в Тель Авиве, моя дочь обожает его.. В свете всех этих факторов выбор места для открытия ресторана был очевиден. Хотелось открыть там что-то особенное.
— В завершение вопрос о благотворительности, которая занимает в вашей жизни существенное место. Почему вы считаете, что бизнес и благотворительность должны идти вместе?
— Они не обязательно должны идти вместе, это выбор каждого отдельного бизнесмена. Но люди, которые понимают, как строить успешный бизнес, действительно могут сделать очень многое в сфере благотворительности. Они понимают, как надо построить процесс, чтобы он был максимально эффективным. Именно поэтому, например, появился фонд «Друзья», который помогает благотворительным фондам внедрять бизнес-технологии. Кроме того, фонд становится посредником между коммерческим сектором и сектором благотворительности, которым предстоит выработать общий язык.
— На мой обывательский взгляд, между ними ничего общего нет! В одном случае вы вкладываете свои деньги с намерением заработать, в другом – вкладываете их без малейшего шанса вернуть хотя бы вложенную сумму.
— Во-первых, уверяю вас, намерение заработать хоть и является целью любого бизнеса, последний не руководствуется только этими соображениями. Во-вторых, благотворительность бывает двух видов: я могу отдать сто долларов в год и чувствовать себя великим меценатом.
— … что и делает огромное количество людей…
— Что и делает огромное количество людей, и огромное им за это спасибо. Это очень важно. Второй вариант, не исключающий, кстати, первого! — это применение бизнес-навыков в благотворительной деятельности. Любая благотворительная модель очень похожа на бизнес-структуру. Она живет и развивается по тем же законам, кроме концепции получения прибыли. Но она должна иметь стратегию развития, стройную систему отчетности, отличаться прозрачностью и разрабатывать и достигать новых целей. Тогда такая структура будет приносить максимум пользы. И вот в этом бизнес-навыки незаменимы. Вот это я и имел в виду, говоря, что бизнес и благотворительность во многом схожи.
— Как практически вы воплощаете свой подход?
— Есть два благотворительных фонда, к которым я имею отношение : фонд «Друзья» и фонд «Вера». Фонд «Друзья» занимается помощью многим другим фондам. В «Веру» я попал практически случайно, мне было страшновато идти в хоспис, но оказавшись там, я понял, что это история про жизнь, а не про смерть. Я понял, что там меня ждет огромный объем работы, и в этом обязательно нужно поучаствовать. Никаких особых эмоций, связанных с тем, что это хоспис, не было. Никакого надрыва на тему «ну кто-то же должен в этом участвовать». Так получилось, что я попал в хосписное движение, примкнул к команде замечательных людей – и остался там. Столько уже сделало, и столько еще предстоит!
Дмитрий Ямпольский
Московская школа профессиональной филантропии – новый проект фонда «Друзья», развивающего системную благотворительность в России. Набор в Школу продолжится до 20 сентября. Занятия начнутся в ноябре на базе Высшей школы экономики и продлятся 9 месяцев. Курс рассчитан на 30 студентов, ожидается конкурс примерно 5 человек на место. Обучение платное, по итогам вступительных испытаний и собеседования предусмотрено несколько грантов от фонда «Друзья».Школа – долгосрочный стратегический проект фонда. В планах через два года внести новую специальность в реестр классификаторов специальностей по образованию. Затем – создание полноценной магистерской программы. Финальным шагом первого этапа развития Московской школы профессиональной филантропии станет учреждение первого в России факультета филантропии и полноценного исследовательского центра, занимающегося вопросами некоммерческого сектора.
— На какой срез студентов вы рассчитываете? Это ликбез для новичков или коучинг для продвинутых?
— Во-первых, это руководители НКО. Мы сталкиваемся с тем, что люди, стоящие во главе благотворительных организаций, независимо от их масштабов, хотят учиться и развиваться. Во-вторых, это специалисты, которые являются профессиональными управленцами в различных сферах бизнеса и задумываются о том, чтобы связать свою жизнь с работой в НКО.
— Не получится ли критичный разрыв в стартовом уровне этих двух категорий студентов? У руководителя НКО по определению меньше навыков на старте в области менеджмента, а у людей из бизнеса слабое представление собственно о благотворительности. Как они будут учиться вместе?
— Я не вижу здесь большого противоречия. Это как раз и есть наша задача — сделать так, чтобы руководитель из сферы НКО получил в процессе обучения полезные знания и навыки, а студенты из бизнеса смогли глубже понять суть деятельности НКО. Чтобы избежать большого разрыва на стартовом этапе, мы будем стараться адаптировать наш курс под обе категории студентов. Без специального подхода ко всем учащимся никакое образование эффективным быть не может.
— Создавая Школу, на какие образцы вы ориентировались?
— Она еще в процессе создания. В первую очередь, мы исходим из потребностей сектора. Профессионального образования в сфере благотворительности в России нет, при этом сфера активно растет и развивается. Работающие в этой сфере люди уже пришли к понимаю, что это профессия, а не просто энтузиазм: чтобы делать добрые дела эффективно, лучше заниматься ими профессионально.
Программа курса. Изображение с сайта mspp.ru
Мы проанализировали то, что есть в мире, программы университетов и бизнес-школ, посвященные Nonprofit Management (управлению НКО). Посмотрели американские форматы, такие как Georgetown University — McDonough School of Business и их европейские аналоги University of Geneva — Geneva School of Economics and Management (GSEM). В каждой программе есть и академическая и практическая части, у ряда программ мы переняли их проектный подход. У Indiana University, Bloomington School of Public & Environmental Affairs мы заимствовали успешный кейс с идеей стажировки для студентов. Набор дисциплин на нашей программе включает в себя самые популярные темы из курсов вышеперечисленных университетов.
Однако в неизменном виде перенести западные форматы обучения к нам нельзя, надо их адаптировать. Этим мы сейчас занимаемся. Ориентируемся, в том числе, на опыт лекций, которые в течение года устраивал фонд «Друзья» для НКО – благодаря им мы четко понимаем, что востребовано, а что нет. Мы даже сделали исследование на эту тему, в котором проанализировали запросы сотрудников благотворительной сферы в области дополнительного образования. Так, среди самых востребованных предметных областей оказались верхнеуровневые управленческие: управление командой, стратегическое мышление, управление проектами. Эти данные сыграли решающую роль при формировании программы школы.
Восемь учебных модулей уже определены, их конкретное наполнение сейчас складывается, и я уверен, будет меняться еще несколько лет. Сейчас мы только начинаем.
— Преподаватели будут отечественные?
— Мы открыты мировому опыту и стараемся привлечь к работе в школе западных экспертов. Вместе с тем мы горды, что среди спикеров программы — главные звезды российской благотворительности, которые имеют огромный опыт. Члены экспертного совета фонда «Друзья», куда входят Фаина Захарова («Линия жизни»), Алена Мешкова (Фонд Константина Хабенского), Нюта Федермессер (Фонд «Вера»), Ася Залогина («Обнаженные сердца») и другие. Также преподавать будут специалисты ВШЭ, тренеры, работающие с Московской школой управления Сколково.
— Звезды благотворительности будут задействованы как мотивационные спикеры? Обучение будет, скорее, вдохновением, или будет работать на конкретные навыки?
— Хорошее образование – это совокупность вдохновения и навыков. Если это одно вдохновение, то мы возвращаемся к тому, что уже есть – много энтузиастов и мало профессионализма. Наша задача соединить это: вот вам навыки, чтобы вы могли достигать целей, на которые мы вас вдохновили.
Сколько стоит профессионализм
— Стоимость обучения в Школе — 300 000 рублей, а зарплаты руководителей большинства НКО значительно ниже. И бюджеты НКО сейчас так устроены, что больших средств на обучение там нет. Кто сможет себе это позволить? Где брать на обучение деньги? Гранты заявлены всего на три человека.
— Три гранта заявлены для всех соискателей, еще 12 бесплатных мест получат сотрудники фондов, которые находятся на платформе «Друзей».
Я думаю, что также найдутся спонсоры, которые будут готовы оплачивать обучение талантливых кандидатов. Кто-то из наших будущих студентов сам будет готов платить, за кого-то будет платить организация, кого-то закроют их собственные благотворители.
Надеюсь, крупные жертвователи фондов поймут, что обучить директора фонда – не менее, а, может быть, и более эффективно, чем пожертвовать те же 300 000 на разовую помощь нуждающимся. Ведь с обученным профессиональным директором в итоге фонд сможет зарабатывать значительно больше. Эффективность фонда повысится. Мне кажется, должна быть такая логика. Мы же все понимаем, что надо учиться. Мы бы с огромным удовольствием делали это образование бесплатным для всех. Но так это не работает, увы.
— Но факт тот, что мышление НКО в России сейчас устроено по-другому, и деньги на такие вещи выделяются с большим трудом. Руководители даже крупных НКО плачут, что они и хотели бы финансировать такие вещи, но не могут. Не понимают, где взять на это деньги.
— Это замкнутый круг. «Я не понимаю где взять деньги на обучение, а чтобы я понял, мне нужно пройти обучение». Из этого круга надо как-то выбираться. Универсального рецепта тут нет. Но, например, у каждого серьезного фонда есть правление или попечительский совет. Они должны состоять из представителей других отраслей: бизнеса, банковской сферы и так далее. И именно эти люди должны помогать руководителям НКО находить деньги на обучение и на развитие, поскольку они точно понимают необходимость этого.
Дмитрий Ямпольский
— Сейчас идет дискуссия об уровне зарплат в НКО. Обнародование зарплат некоторых НКО уже породило скандалы. «Зарплата как в бизнесе» — когда такое требование является обоснованным, а когда нет?
— У всего есть свои оттенки. Я не знаю примеров НКО, где зарплаты зашкаливают. НКО не позволяют себе каких-то невероятных бонусов. В сторону излишеств идти действительно не надо. Но я считаю, что зарплаты в НКО должны быть в рынке, люди в НКО должны зарабатывать нормальные деньги.
— В рынке – это с чем сравнивать? С каким сектором?
— Для меня лично руководитель НКО и руководитель компании, которая занимается образованием или наукой – это сопоставимые позиции. И я хочу видеть на этой позиции профессионала. Я знаю: когда профессионал придет, то он эти деньги отработает. Он не допустит, чтобы в компании была неправильная отчетность, он выработает стратегию развития.
Если есть непрофессионал, который очень хочет заниматься благотворительностью, и готов не получать денег, есть черный хлеб и пить воду — то я не очень верю, что это работа вдолгую. Пусть лучше этот человек зарабатывает деньги, а потом делает пожертвования в НКО. Человек должен видеть результат своего труда – в том числе в виде своего вознаграждения.
У этого, естественно, есть пределы. Не может получать руководитель НКО столько же, сколько руководитель крупной корпорации. Просто потому что тот жертвователь, который прочитал в газете просьбу пожертвовать, скажем, на лечение ребенка и потом увидел, что руководитель этой НКО получает огромные деньги, подумает: они столько зарабатывают, зачем я буду им давать? Вот такие крайности не нужны. А быть в рынке нужно.
У нас есть много примеров, когда люди из бизнеса, суперпрофессионалы, говорят: мы хотим пойти в НКО, но мы не потянем с такой зарплатой, как в НКО.
Что стратегически лучше для фонда – чтобы пришел человек на не высокую зарплату, или привлечь крутого специалиста? Привлечение специалиста через год или два отобьется в разы, и фонд сможет помочь большему количеству людей.
Импланты и харизматики
На семинаре в Московской школе профессиональной филантропии
— Что показал опыт «прокачки» менеджмента НКО, который есть у фонда «Друзья», проект внедрения в НКО «имплантов» из бизнеса? С какими барьерами сталкивается проект? Каких компетенция больше всего не хватает в НКО?
Благотворительный фонд «Друзья» , основанный Гором Нахапетяном, Яном Яновским и Дмитрием Ямпольским в 2015 году, свою миссию видит в том, чтобы помочь индустрии благотворительности в России стать более профессиональной. Это «фонд для фондов». Одна из основных программ фонда, «Команда профессионалов», заключается в привлечении и интеграции управленческих кадров в НКО. При этом фонд «Друзья» берет на себя функции подбора, внедрения и оплаты услуг квалифицированных менеджеров в благотворительные фонды. Таких привлеченных менеджеров в фонде называют «имплантами».— Это очень трудоемкий, очень сложный проект. Чтобы участие фондов в проекте было успешным, фонды должны уметь меняться, и это часто болезненные изменения. Это не особенность именно благотворительного сектора. Точно так же, если я приду в какую-то частную компания и скажу: сейчас мы вам поможем наладить управление, скорее всего, тут же начнутся проблемы.
— Не пойдут на это?
— Фонды готовы идти, у них мотивация чуть больше, ведь они отвечают не только за себя, но и за людей, которым помогают. Но вырвать себя из зоны комфорта, в которой ты живешь (даже если он кажется не очень комфортным), всегда очень сложно. Это и есть основной барьер.
Кроме того, есть еще одна важная проблема, связанная с первой. Фонды, как правило, по крайней мере пока, — это фонды харизматичного учредителя, харизматичного лидера. Убедить этого харизматичного лидера, что его детище требует изменений, очень непросто. На словах есть куда большее желание меняться, чем на деле. А ведь мы решаемся на изменения, только когда видим: у фонда есть потенциал, и если мы поменяем стратегию развития, у организации есть шанс вырасти на порядок, существенно расширить свою деятельность.
На семинаре в Московской школе профессиональной филантропии
— А что такое фонд, у которого нет потенциала?
— Представьте, что есть фонд, который занимается помощью колибри — чтобы колибри не исчезли с лица земли. Или охраной только белых тигров, а их всего осталось, допустим, 20 на Земле. Очень ограниченная цель, хотя и благородная. Тут нет потенциала для развития. Но если фонд иначе ставит задачу: давайте добиваться того, чтобы все животные, входящие в Красную книгу, не исчезли — тут уже потенциал фонда колоссальный.
Вообще, потенциал есть практически у любого фонда. К примеру, фонд помогает детям, которые родились в местах заключения. В чем его потенциал? Например раньше фонд был сфокусирован на том, чтобы помогать тем детям, которые с матерями в тюрьме, но потом мать с ребенком выходит, и таким детям нужно помогать адаптироваться на свободе, сопровождать, вести за руку в общество и т.п. Получается, что у каждого фонда, при профессиональном подходе, есть потенциал развития.
— На ваш взгляд, бизнесу виднее, как и в каком направлении меняться фондам?
— Нет, это не так. Ключ к системным изменениям – в синергии опыта и принципов бизнеса и благотворительности. Процесс прокачки фондов требует ручного управления, тонких настроек. Если просто свести харизматичного учредителя фонда с толковым финансовым директором, вряд ли что-то получится.
Что делает толковый финдир? Считает деньги и предлагает решения из логики денег. «Так, мы сейчас вот тут сократим помощь, чтобы вот тут ее увеличить, так будет эффективнее». Благотворительность не склонна формально отказывать, и в любых ситуациях будет придумывать, как все-таки помочь. И тут надо найти золотую середину. Профессионал из бизнеса прав с точки зрения компьютерного, логического подхода, который и в бизнесе-то не всегда работает.
Фонд «Друзья» стремится сблизить подходы людей из благотворительности и людей из бизнеса. И это бывает крайне сложно. Но возможно.
В этом сближении людям из бизнеса нужно понять, ради чего вся эта благотворительность. Менеджеров из бизнеса нужно обратить в эту веру, чтобы, выстраивая процессы, они не ломали суть, не топтали сердце. Склеить бизнес-подход и благотворительный подход – это глобальная задача и, наверное, самое сложное в нашей работе.
— Как вы оцениваете эффективность таких вложений в фонд?
— На старте мы выстраиваем систему оценки достижений имплантированного специалиста. Если например это специалист по маркетингу, то увеличить охват аудитории, скажем, с 10 000 человек до 100 000 к определенному сроку. И смотрим – достигнута цель, или нет. Выставляем конкретные KPI. Эти KPI могут быть достаточно сложными, и специалист должен перед нами на старте защитить свою стратегию развития фонда.
Скажем, вот есть фонд «Ночлежка», он функционирует в Питере. И мы вместе с ними считаем, что он должен открыться еще в Москве и во всех крупных городах – вот понятный KPI. И дальше мы оцениваем, получилось это, или нет.
Отчет НКО как учебник для донора
На семинаре в Московской школе профессиональной филантропии
— Нужно ли обучать чему-то и доноров – тех, кто дает деньги?
— Еще как! У меня, например, есть один знакомый, умный и уважаемый человек, не буду называть его фамилию, но она известная. И он мне говорит: «А я фондам не верю! Я однажды дал денег фонду»… – и дальше мне рассказывает свой печальный опыт, как фонд потратил эти деньги неправильно, с его точки зрения, и у него осталось ощущение, что его обманули.
И все, больше он не помогает фондам. Говорит: ты мне приведи за руку больного ребенка, я ему оплачу лечение, а фонды – это воры. Стоимость ошибки у фондов вот такая.
Что тут работает на обучение донора? Во-первых, прозрачность и открытость фонда. Пожертвовал человек деньги – напиши ему отчет, куда его деньги до копейки ушли. Это крайне важно особенно в таком раненом обществе, как Россия, где в прошлом много было мошеннических схем вокруг благотворительности.
Открытость и прозрачность – это способ повысить знания крупного донора в этой сфере. Благодарность тоже на это работает. Вместе с конкретной информацией о расходовании средств.
Пусть жертвователь получит подробный отчет, который даже целиком, может быть, не прочитает. Он увидит, что фонд скрупулёзно относится к каждой копейке, полученной от жертвователя, и его доверие к благотворительности возрастет.
— Что для вас самого было самым вдохновляющим новым знанием в области благотворительности за последнее время?
— Один из основных выводов, который я сделал за то время, что я занимаюсь благотворительностью, — это что благотворительность может быть не только адресной. Что фонды, которые помогают строить саму систему филантропии и создают базу для благотворительности, не менее важны. Вложения в систему не менее важны, чем адресная помощь.
Дмитрий Ямпольский
Мы это видим по фонду «Друзья», направления деятельности которого имеют большой отклик, мы гордимся нашими результатами и воодушевлены на новые победы.
20 января Ингеборга Дапкунайте отметила 55-летие. В честь этого события Первый канала снял и показал фильм об актрисе, которая является одной из самых загадочных фигур российского шоу-бизнеса. Артистка ведет очень скрытный образ жизни и никогда не обсуждает свои отношения с мужем Дмитрием Ямпольским, за которого тайно вышла замуж в 2013 году. Бракосочетание пары состоялось в Великобритании. На нем присутствовали лишь самые близкие друзья влюбленных. О других деталях отношений супругов до этих выходных не было известно никаких других подробностей.
Однако в фильме про Ингеборгу, который называется «Все, что пишут обо мне — неправда», она впервые приоткрыла завесу тайны над своей личной жизнью. Актриса показала своего единственного сына Алекса.
На вид белокурому малышу полтора года. В конце фильма актриса позвала мальчика, вязала его на руки и вместе с ним ушла со сцены. Никаких других подробностей сообщать о своей семье Ингеборга не стала. Но тот факт, что у 55 летней Дапкунайте, которая регулярно попадала в списки звезд, придерживающихся принципа «чайлдфри», есть маленький ребенок, изумил не только ее поклонников, но и многих коллег.
После премьеры фильма, посвященного Ингеборге, в Сети начали бурно обсуждать ее сына. Поклонники актрисы отметили, что маленький Алекс невероятно похож на свою маму — такие же светлые локоны, голубые глаза и веселый нрав. Несмотря на высокий интерес, который пресса начала проявить к личной жизни актрисы после того, как стало известно о ее материнстве, она категорически отказывается комментировать рождение сына и не делится подробностями. В связи с этим в Сети уже возникало много слухов, одним из которых стало предположение о том, что сына артистке родила суррогатная мать. Ведь Дапкунайте ни разу не была замеченной с округлившимся животом или поправившаяся.
Салат свекольный: свекла, чернослив, майонез, орехи.
Оливье: мясо, яйца, картошка, горошек.
Фаршированные помидоры: сыр, чеснок, майонез, зелень.
Салат из лосося: консервированный лосось, яйца, лук.
Соленья. Мясная нарезка.
Рыба белая (горячего копчения) и красная (соленая).
Закройте глаза и вспомните: это было в каждом советском доме.
Бутылка шампанского и водка.
В конце праздника развлекались по-разному.
Уходили с разговорами в ночь. Смеялись, пели песни.
Играли в карты. Били морды.
Все это сейчас воспринимается как старое кино. Сменилась эпоха.
Но люди продолжают встречаться. Появились ли новые ритуалы,
такие же мощные, грустные и смешные, как в прошлом?
Как, что, с чем и с кем пьют в наше время.
Сергей Векслер и Юлия Садовская
Часто устраиваете застолье?
Юля
: Сколько живем вместе - столько и собираем.
Лет пятнадцать. Почти каждую субботу.
Что изменилось с момента ваших первых посиделок?
Сергей:
Моложе были!Темперамент был другой!Было буйное веселье!
В самые тугие времена, когда ничего не было, мы все равно
умудрялись устраивать застолья, спирт какой-то разводили.
Стол накрывался из того, что приносили гости. Потом было время
- ели мясо тоннами. Очень много консервации было: перцы,
баклажаны. Сейчас острого на столе стало меньше. Еще раньше
ставили ящик пива. А сейчас все борются с лишним весом,
поэтому пиво из рациона исключили вообще.
Юля:
Пить стали меньше, пьяных практически не бывает.
И если раньше надо было обязательно увидеть дно штофа, то
сейчас если не допили - ничего страшного. Изменились напитки
и, соответственно, закуска.
Сергей:
Мы перестали покупать нарезки, колбасы, делать эти
безумные салаты с рисом, с картошкой. Остался винегрет, но это
классика. Салаты обычно подаем свежие, иногда бывают просто
овощи вроссыпь. Каждый сам комбинирует, кто как хочет.
Александр Якут и Майя Кононенко
Что вы придумываете для гостей?
Александр:
Креатив портит все. Не надо никаких аттракционов,
не надо ничем гостей удивлять. Хорошая природа, люди,
разбирающиеся в искусстве и еде, - что еще нужно? Зачем танцевать
и устраивать лото? Мы не массовики-затейники. Тут собираются
люди, близкие по духу. Нормальные люди. Это не Рублевка, где
нужны тематические вечеринки, дресс-код - «все розовое»,
выступление Филиппа Киркорова… Нам этого ничего не нужно. Нам не
надо развлекаться. Жизнь за столом и работа фактически неразделимы.
Майя:
Никакой светской жизни. Вернее, светская жизнь - как она
есть. Мы разговариваем о литературе и живописи. В игры играют те,
у кого скучная жизнь. А мы садимся за стол и говорим о нашей работе
- искусстве. Главное условие - очень хорошая водка. Мы на ней
никогда не экономим.
А штрафную наливаете?
Александр:
Это не традиция, это понятия из уголовной жизни.
Штрафные эти от «уголовки» пошли, от люмпена.
Что делать, если гости засиделись?
Александр:
Если ты устал - уходишь спать, а разговор продолжается.
У нас ругаются, обижаются. Подраться могут. Искусство - вещь
жесткая.
Андрей Григорьев-Аполлонов и Мария
Часто собираетесь за столом?
Андрей:
Раньше, конечно, мы больше тусовались.И когда говорили:
«Поехали к рыжему», - все знали, что вечер будет отличный, и все
будет ништяк.А вообще Маша великолепно готовит, причем в
промышленных масштабах. Не три тарелки борща, а полную кастрюлю.
Поэтому обзваниваются все друзья и говорится: «Ребята, котлеты!»,
«Чуваки, борщ!» Это как пароль: люди приезжают, и все моментально
съедается. А так что рассказывать? Пьем и пьем (смеется).
Есть тематика у вечеринок?
Андрей:
Тематика - водка (смеется). Нет на самом деле, хотя раньше
было что-то такое.Песни никогда не поем. Играем иногда в
ассоциации, нарды, деберц. Любим общаться. Творческие люди очень
редко видятся, особенно если сфера деятельности разная (продюсер,
актер, музыкант). У нас отличные отношения, но видимся мы
несколько раз в год на каких-то презентациях. Поэтому, когда у нас
кто-то собирается, все не могут наговориться. Обсуждаем все:
музыку, литературу, кино, тенденции, моду и т. д. Поэтому особо не
до игр. И я не помню, чтобы в последнее время кто-то сильно
напивался, потому что разговор держит, не дает человеку упасть
лицом в салат.
Маша:
Не, было пару раз.
Ну а кроме разговоров?
Андрей:
Традиций как таковых нет. Штрафные - да, наливаем.
Опоздал человек - должен выпить. Но это шутка скорее, полный
стакан никого не заставляем выпивать.Люди приходят ко мне
достаточно известные и уважаемые.
Что делаете, если гости засиделись?
Маша:
Андрей мне говорит: «Маша, ты их провожай, а я пойду спать».
А я говорю друзьям: «Будете уходить, захлопните дверь».
Виктор Мызников и Анна Джексон-Стивенс
Похоже, вы точно не устраиваете русское застолье.
Анна:
Мы любим приглашать друзей на аперитив, drink-party с
закусками. Гости могут приходить в любой момент и свободно
перемещаться по квартире. Вы можете заглянуть на час перед походом
в театр или остаться допоздна. Это отличный городской формат,
который менее формален, чем сидячий ужин. Например, приглашаешь
людей к восьми, предупреждая, что за стол сядем в 8.30. Обязательно
кто-то опоздает, а для компании в шесть-восемь человек отсутствие
одной пары становится критично. Обычно аперитив длится с семи до
десяти вечера, но в России все может продолжаться и до шести утра.
Виктор:
Обычно мы пьем «Просекко» или шампанское -
воодушевляющие праздничные напитки. Конечно, предлагаем нашим
гостям вина.Но водка, так же как и виски, в доме есть всегда.
Иногда мы делаем коктейльные вечеринки, но приготовление коктейлей
требует времени, и тут без бармена и официанта не обойтись.
Как готовитесь к вечеринке?
Анна:
Мы внимательно подходим к приглашениям, которые рассылаем.
Они должны быть не только красивыми, но и отвечать на
вопросы, где, когда, как выглядеть, ужинать до или после, что будем
пить. Очень важно подобрать гостей, далеко не все друг другу
подходят.Что касается, например, аперитива, то закуска должна быть
такая, чтобы ее было удобно есть и при этом вести беседу: хлебные
палочки, сыр, сельдерей, орехи. В игры мы не играем, но бывает,
когда есть настроение, танцуем. Даже иногда приглашаем домой
диджея. Кстати, соседей предупреждаем заранее и дарим им
небольшие подарки, например, бутылку шампанского.
Дмитрий Ямпольский и Олеся Поташинская
Как проходят домашние посиделки?
Дмитрий:
Честно говоря, мы дома гостей редко собираем. Обычно
встречи проходят в наших заведениях, я же ресторатор. А дома
можем вдвоем сесть, выпить и отправиться куда-нибудь дальше.
Ну, вот у вас монополия на столе…
Дмитрий:
Да, в монополию любим играть, еще в карты и скрабл.
Хотя больше просто разговариваем. С появлением мобильной связи
стало меньше интимности, люди стали реже видеться.
Олеся:
Мы к пяти утра и песни поем. Старые в основном, из
советского кино, мультфильмов, военные. Танцуем, но не дома.
Сколько нужно водки, чтобы не бегать два раза?
Дмитрий:
Это непредсказуемо. Наши друзья выпьют все, два раза
обязательно сходим.
www.timeout.ru
А как,что,с чем и с кем пьёте ВЫ в наше время?
Внимание! Если вы считаете, что темы с вашего форума не должны присутствовать в карусели тем или в карусели присутствует содержимое, нарушающее нормы общепринятой морали, либо действующего законодательства - напишите нам на [email protected]
20 января легендарная литовская актриса отметила свое 55 летие. В честь ее юбилея «Первый канал» снял документальный фильм о жизни и о работе. В фильме актриса впервые показала всем своего малыша. Сын просто ангелочек, этот малыш очаровал всех!
instagram.com
Актриса тщательно оберегает свою личную жизнь. Ей постоянно приписывают романы с партнерами по съемкам, но доказать их не могут. Своего мужа актриса не показывает никому. 
instagram.com
В фильме Ингеборга предстала в неожиданном образе. Она рассказала, что всегда не любила, когда ее называли Инга, но была застенчивой стеснялась исправить говорившего.
youtube.com
О ней рассказывали Евгений Миронов, Константин Эрнст, Алексей Попогребский, Татьяна Друбич, Валерий Тодоровский и Джон Малкович.
youtube.com
«Я благодарен тебе за то, что мы дружим столько много лет и за то, что ты инициируешь меня на разные проекты и поступки. И мне нравится, когда знакомые женщины все время спрашивают: “А что она делает? Почему она не меняется? Проходят годы, а она точно такая же!” Они не знают, что ты волшебница», – рассказал Константин Эрнст в фильме.
instagram.com
Невероятно, но Ингеборге уже 55! Она поведала свой секрет «вечной молодости». «Моя бабушка дожила до 103 лет без единой морщины. Но она особо ничего с собой не делала. Один-единственный совет у нее был - лицо надо очищать утром и вечером. И я ему следую» , – поделилась актриса.
instagram.com
Кроме того актриса никогда не загорает, бережет кожу, она постоянно занимается спортом и ухаживает за собой.
instagram.com
instagram.com
В фильме Ингеборга впервые показала своего маленького сына Алекса. Малыш похож на ангелочка!
youtube.com
youtube.com
Сына Дапкунайте родила от ресторатора Дмитрия Ямпольского. Их тайная свадьба состоялась 5 лет назад в Великобритании.
«Честно говоря, мы дома гостей редко собираем, – признается Дмитрий. – Обычно встречи проходят в наших заведениях, я же ресторатор. А дома можем вдвоем сесть, выпить и отправиться куда-нибудь дальше», рассказывал как-то Дмитрий в интервью журналу «Сноб».
А Вам понравился малыш?
