Один из наиболее характерных инструментов культуры - символ. С символами встречаются в реальной жизни все. Однако следует согласиться с мнением, что это - понятие многозначное, всё ещё недостаточно прояснённое. Вот как определяет символ Британская энциклопедия: «символ - коммуникационный элемент, предназначенный для того, чтобы просто представлять или замещать собой какой-либо комплекс человека, объект, группу или идею. Символ может быть представлен графически, как крест для христианства, красный крест или полумесяц для медицинских учреждений и организаций в христианских или мусульманских странах; персонифицированно, как человеческие фигуры Марианны, Джона Булла и дяди Сэма, символизирующие соответственно Францию, Англию и США; он может включать в себя или полностью состоять из букв, как буква К для химического элемента калия; наконец, он может быть назначен произвольно, как математический символ бесконечности или символ $ для доллара…». Иначе говоря, символ должен вызывать ассоциации с чем-либо или представлять что-либо.
Для одних символов способность символизировать, то есть представлять что-либо иное, основана на естественном сходстве: крупные хищники исстари символизируют силу, власть. Другие символы приобрели такую способность благодаря договоренности, соглашению между людьми: это относится, например, к государственным флагам большинства стран.
Символ в культуре используется широчайшим образом: в науке и образование (оптимизация понимания и описания различных объектов, фиксация информации, свертывание информации), воспитании и обучении, в магии, в религиозных культах, в повседневной жизни (например, дорожные знаки, обозначения входа и выхода) и т.п. По-видимому, древнейшими прототипами современных символов были фетиши.
По мере развития культуры сферы применения символов, как и их множество и формы, постоянно меняются. Соответственно трансформируется и их роль, значение в жизни общества. Можно полагать, что с самого начала становления общества и человека в условиях крайнего дефицита знаний о мире, в рамках мифологического мировоззрения, количество символов и их значение для выживания и жизни древнего рода (позднее - племени, нома или полиса) постоянно возрастали. В древнейшую эпоху уже были найдены многие наиболее значимые и популярные символы, которые в первоначальной или трансформированной форме «дожили» до нашего времени и продолжают функционировать в самых различных сферах деятельности, прежде всего - в религиозной, вообще в регуляции общественной жизни и в управлении. Это общеизвестные религиозные символы (у христиан - иконы, кресты, распятия, хлеб и вино евхаристии и проч.), государственная символика (флаги, гербы, короны, регалии власти монарха, государственные гимны, государственные печати), униформа правительственных и других государственных служащих и т.п.
Развитие технологии, науки приводят к появлению рационализма и расширению его влияния в жизни общества. Рационализация культуры, всего общественного бытия ограничивает сферу применимости символов в культуре. По мере распространения рационализма функции символов остаются востребованными в постоянно сужающемся пространстве деятельности. Все чаще и больше символы эволюционируют в знаки, воспринимаемые чисто формально. Этот процесс дошел до завершения в так называемых точных науках и в модернизированных обществах, особенно в странах западной культуры. Люди при этом пользуются различными знаками, указателями, эмблемами, не задумываясь о том, что эти изображения могли быть ранее символами. Поэтому в различных конкретных ситуациях одни и те же артефакты функционируют в качестве либо символов, либо обычных знаков. Например, государственный флаг может просто обозначать, какой стране принадлежит определенный объект, а может восприниматься как символ соответствующего государства. Тогда его могут, например, сжигать в знак ненависти или оскорбления или, наоборот, рисковать и даже жертвовать собственной жизнью ради его спасения.

Необычайно важны символы в тех сферах жизни и деятельности, где присутствуют иррациональные компоненты. Это оккультные практики, религиозные культы, художественная культура (и прежде всего искусство), а также те области бытия, которые связаны с общественными и личными чувствами и эмоциями (отношения полов, патриотизм, национализм и т.п.). Общеизвестны символы в сферах деятельности, связанных с государственным управлением, функционированием государства, с организацией и упорядочиванием общественной жизни, вообще с властью в обществе. Следует, видимо, соглашаться с известной идеей, что власть имеет в своих основах компоненты сакральные, иррациональные (см., например, Н. Бердяева). Именно эта специфика власти определяет её потребность в символах. Здесь посредством символов часто осуществляется удостоверение, подтверждение, легитимизация статуса представителей власти, то есть демонстрация и обоснование права управлять, принимать решения и требования подчиняться, выполнять приказы и распоряжения (различного рода аксессуары, мундиры, печати, знаки и т.п.). Символы же поддерживают связи между государством и обществом, группой, личностью, формируют через эмоции соответствующие установки и переживания (национальные и государственные флаги, цвета, эмблемы и проч.). Механизм функционирования символов здесь опирается как раз на иррациональную сферу, на магическую по существу веру в тождество символа и того, что он символизирует. Символы, наконец, органично входят в картину мира, выполняют мировоззренческие функции. В этом качестве они также составляют важную часть культуры, регулируют поведение людей.

Миф в культуре

Одной из древнейших составляющих любой локальной культуры является система мифов. Возникая в ходе реализации одной из важнейших потенций человека, воображения, мифы выполняют в обществе многие важные функции, в значительной степени определяя мышление и регулируя поведение людей. К.Г. Юнг считал, что мифы составляют содержание коллективного бессознательного в любом обществе. Мифы являются разновидностью иллюзий. Они могут возникать спонтанно, а также создаваться целенаправленно для манипуляции сознанием и - через него - поведением людей.
Мифотворчество - свойство человеческого сознания вообще. Миф формируется в исходных формах в подсознании и сознании человека, он близок к его биологической природе. Миф возникает на основе способностей (потенций) человека верить и воображать, фантазировать. Мифотворчество удовлетворяет одну из фундаментальных и самых жгучих потребностей человека, а именно потребность понимать и объяснять мир, создавая его картину. Эта потребность возникает потому, что человек наделён интеллектом и сознанием. Когда нет объективных, рациональных оснований, человек объясняет мир с помощью эмоций, подражания и т.д. Используя фантазии и воображение, а также способность (потенцию) верить, человек объясняет себе самые различные явления и процессы в природе и в обществе, назначает различным предметам и явлениям символические смыслы.
Мифологическое сознание неспособно критически относиться к себе и к содержанию мифа, оно не понимает, что миф сотворен людьми в определённом обществе. К тому же мифологическое сознание просто не воспринимает того, что не отвечает содержанию мифа или прямо ему противоречит. Общая универсальная черта мифологии - нетерпимость в борьбе мнений в обществе.

Что такое миф?

Процесс сотворения мифа начинается, когда человек осознает необходимость или неизбежность чего-либо, или когда у него возникает острое желание что-то изменить в окружающем мире. Но из-за недостатка знаний о мире ему для осуществления этих желанных изменений приходится полагаться главным образом на воображение, вымысел, на фантастическую картину реальности. Мифология, миф - это специфические образы, иллюзорная модель подлинной реальности. Иными словами, миф является символической, превращенной формой действительности, одной из символических форм культуры, создаваемой воображением и переосмыслением реальности, подобно созданию искусства (См.: Cassirer. Le myth de l"Etat. P. 7-12.). При этом миф для человека представляет истину.
Слово «миф» происходит от греческого mythos, которое в глубокой древности обозначало «слово», «высказывание», «историю», «фикцию». Миф всегда связан с религиозными ритуалами и верованиями. Это рассказ, автор которого чаще всего неизвестен. Миф обычно объясняет обычаи, традиции, веру, социальный институт, различные феномены культуры или явления природы, опираясь на якобы фактические события. Мифы повествуют, например, о начале мира, о том, как были созданы люди и животные, откуда и как произошли некоторые обычаи, жесты, нормы и т.п. Мифы предлагают модели человеческого поведения, социальных институтов или универсальных обстоятельств.
Мифы возникают, когда человек вынужден объяснять себе мир, не располагая научным знаниями о себе и своей Вселенной. Именно так обстояли дела в каменном веке (см. далее).
В литературе указывается: древнейшие мифы выражают веру в зависимость этого мира от таинственных потусторонних сил, в то, что чувственно данный человеку мир на самом деле имеет своё основание и причину вне своих пределов - в ином измерении. Эта вера естественным образом порождает убеждённость, что с помощью потусторонних сил можно освободиться от сил чувственно данных и непосредственно господствующих в реальном мире.
Названная убеждённость возникает потому, что мифы снимают различие между наличным материальным миром и трансцендентным. Пространство, в котором существуют боги и все сверхъестественные силы и существа, миф объединяет с чувственно воспринимаемой средой жизни человека, так что потусторонность бога представляется просто как очень дальнее расстояние. Всё божественное уравнивается в представлениях с обычным человеческим, мирским. Магические процедуры и культовые действия воспринимаются как технология овладения нематериальными силами с помощью материальных средств.
Мифы - это особое осознание и объяснение мира и бытия человека в мире. Специфика древнейших первоначальных мифов - в том, что человек вписывает сверхъестественные силы в привычный чувственно доступный мир, напрямую связывает трансцендентное со своей жизнью, с повседневными возможностями, мотивами и эмоциями. Так возникают представления о том, что гром - это звук от колесницы Николая-Угодника, или о мировом древе, мировом яйце, о битвах богов, которые привели к привычному для нас мировому порядку. Как пишет Р. Бультман, «Миф говорит о немирском по-мирски, о богах - по-человечески».
Действие мифических сюжетов разворачивается в ином времени, чем обычное. Это «другое» время. «Иное» и пространство, в котором действуют персонажи мифов. Наконец, и сами эти персонажи чаще всего - боги и подобные им сверхъестественные существа, и происходят в мифических историях часто невероятные вещи, чудеса. Мифы религиозны.
Мифы похожи на сказки, их часто путают. Однако это разные вещи. Миф не подлежит сомнению, в его истинность верят. Пока миф остается мифом, люди поклоняются богам, о которых он повествует. Так называемые народные сказки - это те мифы, которые остались в памяти людей после того, как исчезла вера в истинность данных мифов, когда они перестали входить в религию, а представленным в них богам перестали молиться. Поэтому такие мифы начинают воспринимаются как выдумки, забава, то есть становятся сказками.
Мифы часто классифицируют по их тематике. Наиболее распространены космогонические мифы, мифы о культурных героях, мифы о рождении и воскрешении, мифы об основании.
Мифы о рождении и воскрешении рассказывают, что можно воскреснуть после смерти, что время может пойти вспять, что человек превращается в иные существа. В мифах о наступлении идеального общества (милленнаристские мифы) или явлении спасителя (мессианские мифы) темы воскрешения и возобновления объединены с эсхатологическими. Милленаристские и мессианские мифы найдены в племенных культурах в Африке, Южной Америке и Меланезии; они содержатся в мировых религиях - иудаизме, христианстве, исламе.
Мифы основания описывали основание городов. Они зародились где-нибудь около 4-х и 3-х тысячелетий до н.э., когда возникали первые города. Примеры мифов об основании - миф о Гильгамеше (Вавилон) и о Ромуле и Реме в Риме.
Миф, мифологическое мышление и мифологическое восприятие мира появляются потому, что человек верит в определенную структуру бытия (мира). Такая вера опирается на случайные наблюдения и факты, из которых делаются с помощью воображения и фантазии столь же случайные сопоставления и выводы; на их основе устанавливаются далеко не всегда достоверные, чаще всего фантастические, связи между явлениями и процессами бытия. При этом связи и взаимодействия определяются не через законы природы и общества, а сверхъестественным образом, через «иное» пространство, с помощью сверхъестественных, иррациональных сил.
Познание такого мира возможно только посредством мистики. В нем неизбежно появляется магия - именно как вера в мифы о возможности контактов с «иным» пространством, посредством особых процедур (обрядов, ритуалов, заклинаний…) воздействовать на реальную жизнь. Особое значение при этом приобретает вера в абсолютное могущество слова, жеста, знака.

Мифология

Мифология - это термин, который обозначает, во-первых, совокупность мифов, созданных определенной локальной культурой и определяющих жизнь людей в этой культуре; во-вторых, науку о мифе. Мифы изучают ученые многих областей знания. Для этого используются материалы истории, археологии, антропологии и других дисциплин.
Мифология как научная дисциплина позволяет уточнять, углублять и расширять исследования в других науках, прежде всего гуманитарных - например, лингвистике и психологии. Материалы мифов часто служат указаниями для исторических и археологических исследований. Мифология как собрание мифов очень заметно влияет на художественную культуру. Греческие мифы, переработанные и усвоенные римлянами, были источником вдохновения в европейской философии, литературе, других видах искусства вплоть до таких поздних периодов, как Возрождение и период романтизма. Языческие европейские племена создали иные мифы, несли другие традиции. Когда эти племена стали частью христианского мира, элементы их мифологий продолжили свое существование в качестве фольклорной основы различных европейских культур. В России, например, широко известны такие персонажи, как домовые, лешие, русалки, баба-яга, а сейчас и гномы, феи, эльфы, гоблины и т.п.
Интерес к мифу стимулировали Просвещение и романтическое движение европейской культуры Нового времени. В это время началась разработка теории мифа. Хотя Просвещение подчеркивало рациональную сущность человека, оно стремилось познать все проявления культуры, включая религию и мифологию. Ученые Просвещения пытались придать смысл мифическим историям, которые кажутся иррациональными и фантастическими.
Одновременно с зарождением теоретической мифологии возникли систематических дисциплины, посвященные изучению мифов: социальная и культурная антропология, история религий. Ученые пришли к соглашению, что мифы ранних исторических периодов следует исследовать вне западной традиции; они начали связывать изучение мифа с более широким пониманием культуры и истории. В частности, распространение умонастроений романтизма привело к пониманию древних индоевропейских мифов как важного интеллектуального и культурного наследия. Пришло понимание того, что миф как способ размышления и восприятия в свое время был важнее рационального постижения действительности. Сегодня к мифу обращаются во многих университетских дисциплинах - антропологии, истории, психологии, истории религий, политической науке, структурной лингвистике.
Миф как форма познания противостоит разуму или логосу, которые обозначают рациональный и аналитический способ достижения верного отображения действительности. Еще античные греческие философы Ксенофан, Платон и Аристотель возвеличивали разум, дали острую критику мифа. Только через критику мифа они видели верный путь познания действительности. В иудео-христианской традиции понятие истории противопоставлено мифу. Однако в еврейской и христианской концепции Бог сам существует вне обычного времени и пространства, то есть не имеет истории, но познается в пределах человеческой истории и общества. Так, Бог был явлен Моисею в Египте фараонов.
Вместе с тем различия между разумом и мифом и между мифом и историей, хотя и фундаментальны, никогда не были абсолютными. Аристотель указывал, что в ряде раннегреческих произведений миф и логос частично совпадают, пересекаются. Платон использовал мифы как аллегории и как литературный прием для развития аргумента. Миф, логос и история совпадают во введениях к Евангелию от Иоанна и в Новом Завете. Здесь Иисус Христос изображается как Логос, который явился из вечности в историческое время. Ранние христианские богословы, пытаясь понять откровения христианства, обсуждали роль мифа и истории в библейском повествовании.
В понимании отношений между мифом и знанием наблюдаются две главных ориентации. Первая исследует миф как феномен интеллектуальный и логический. Вторая изучает миф с его образной, интуитивной стороны - как способ восприятия, отличный от рациональных, логических видов познания, или как предшествовавший рациональному знанию в интеллектуальном развитии человечества.

Миф и психология

Один из отцов британской антропологии, сэр Эдвард Барнетт Тайлор, полагал, что миф в архаичных культурах был основан на психологическом заблуждении и ошибочном логическом выводе - на отождествлении или перепутывании субъективной и объективной действительности, реальности и идеала. Тайлор полагал, что миф, будучи нелогичным, имел моральную ценность. Позднее были высказаны предположения, что миф в архаичных культурах возник как результат эмоциональных реакций людей на окружающую их среду. Эти реакции выражались в ритмичных жестах, которые развивались в танец и ритуал, включавший рассказывание мифов. Публичное изложение, исполнение мифов составило речевую часть общественных ритуалов.
Представители глубинной психологии нашли в мифе материал для выявления структуры, порядка и динамики как психической жизни индивидуумов, так и коллективного бессознательного. З. Фрейд использовал темы древних мифологических структур, чтобы иллюстрировать конфликты и динамику бессознательной психической жизни (например, в его комплексах Эдипа и Электры).
Карл Юнг собрал большой корпус мифов, созданных в самых разных культурах во всём мире. Он дал этим мифам психологические интерпретации, увидев в них свидетельство существования коллективного бессознательного, то есть такого содержания бессознательного (бессознательной психической жизни), которое разделяется всеми в данном обществе. Юнг разработал концепцию архетипов - древнейших культурных образцов (паттернов), которые содержатся в коллективном бессознательном, попадая туда из мифов. Архетипы воздействуют сразу на эмоции и идеи, выражаясь в поведении и образах. Архетипы проявляются в снах. Сон, указывали эти психологи, многими своими деталями напоминает рассказывание мифа в культурах, в которых миф все ещё выражает тотальность жизни. И Юнг, и Фрейд рассматривали сны как выражения структуры и динамики жизни бессознательного.
В свою очередь, теории Фрейда и его последователей были применены для интерпретации архаичных мифов и религии, вообще для объяснения развития человеческой культуры. Наиболее всестороннее изучение мифов в перспективы глубиной психологии сделано американским ученым Джозефом Кэмпбеллом. В Масках Бога (1959-67) он объединил понимание глубинной психологии (прежде всего Юнга), теорий культурной диффузии и лингвистического анализа, чтобы сформулировать общую теорию происхождения, развития и единства всех человеческих культур.

(Лотман Ю.М. Избранные статьи)

Слово “символ” одно из самых многозначных в системе семиотических наук. Выражение “символическое значение” широко употребляется как простой синоним знаковости. В этих случаях, когда наличествует некое соотношение выражения, и содержания и, что особенно подчеркивается в данном контексте, конвенциональность этого отношения, исследователи часто говорят о символической функции и символах. Одновременно еще Соссюр противопоставил символы конвенциональным знакам, подчеркнув в первых иконический элемент. Напомним, что Соссюр писал в этой связи о том, что весы могут быть символом справедливости, поскольку иконически содержат идею равновесия, а телега - нет.

По другой классификационной основе символ определяется как знак, значением которого является некоторый знак другого ряда или другого языка. Этому определению противостоит традиция истолкования символа как некоторого знакового выражения высшей и абсолютной незнаковой сущности. В первом случае символическое значение приобретает подчерк­нуто рациональный характер и истолковывается как средство адекватного перевода плана выражения в план содержания. Во втором - содержание иррационально мерцает сквозь выражение и играет роль как бы моста из рационального мира в мир мистический.

Достаточно будет отметить, что любая, как реально данная в истории культуры, так и описывающая какой-либо значительный объект лингво-семиотическая система ощущает свою неполноту, если не дает своего определения символа. Речь идет не о том, чтобы наиболее точным и полным образом описать некоторый единый во всех случаях объект, а о наличии в каждой семиотической системе структурной позиции, без которой система не оказывается полной: некоторые существенные функции не получают реализации. При этом механизмы, обслуживающие эти функции, упорно именуются словом “символ”, хотя и природа этих функций, и уж тем более природа механизмов, с помощью которых они реализуются, исключительно трудно сводится к какому-нибудь инва­рианту. Таким образом, можно сказать, что, даже если мы не знаем, что такое символ, каждая система знает, что такое “ее символ”, и нуждается в нем для работы ее семиотической структуры.

Для того чтобы сделать попытку определить характер этой функции, удобнее не давать какого-либо всеобщего определения, а оттолкнуться от интуитивно данных нам нашим культурным опытом представлений и в дальнейшем стараться их обобщить.

Наиболее привычное представление о символе связано с идеей некото­рого содержания, которое, в свою очередь, служит планом выражения для другого, как правило культурно более ценного, содержания. При этом символ следует отличать от реминисценции или цитаты, поскольку в них “внешний” план содержания-выражения не самостоятелен, а является ^ своего рода знаком-индексом, указывающим на некоторый более обширный текст, к которому он находится в метонимическом отношении.

Символ же и в плане выражения, и в плане содержания всегда пред­ставляет собой некоторый текст, т. е. обладает некоторым единым замкнутым в себе значением и отчетливо выраженной границей, позво­ляющей ясно выделить его из окружающего семиотического контекста. Последнее обстоятельство представляется нам особенно существенным для способности “быть символом”.

В символе всегда есть что-то архаическое. Каждая культура нуждается в пласте текстов, выполняющих функцию архаики. Сгущение символов здесь обычно особенно заметно. Такое восприятие символов не случайно:

стержневая группа их действительно имеет глубоко архаическую при­роду и восходит к дописьменной эпохе, когда определенные (и, как правило, элементарные в начертательном отношении) знаки представляли собой свернутые мнемонические программы текстов и сюжетов, хранившихся в устной памяти коллектива. Способность сохранять в свернутом виде исключительно обширные и значительные тексты сохранилась за символами. Но еще более интересна для нас другая, также архаическая, черта: символ, представляя собой законченный текст, может не вклю­чаться в какой-либо синтагматический ряд, а если и включается в него, то сохраняет при этом смысловую и структурную самостоятельность. Этим легко вычленяется из семиотического окружения и столь же легко входит в новое текстовое окружение. С этим связана его существенная черта:

символ никогда не принадлежит какому-либо одному синхронному срезу культуры - он всегда пронзает этот срез по вертикали, приходя из прошлого и уходя в будущее. Память символа всегда древнее, чем память его несимволического текстового окружения.

Всякий текст культуры принципиально неоднороден. Даже в строго синхронном срезе гетерогенность языков культуры образует сложное многоголосие. Распространенное представление о том, что, сказав “эпоха классицизма” или “эпоха романтизма”, мы определили единство культур­ного периода или хотя бы его доминантную тенденцию, есть лишь иллюзия, порождаемая принятым языком описания. Колеса различных механизмов культуры движутся с разной скоростью. Темп развития естественного языка не сопоставим с темпом, например, моды, сакральная сфера всегда консервативнее профанической. Этим увеличивается то внутреннее разнообразие, которое является законом существования культуры. Символы представляют собой - один из наиболее устойчивых элементов культурного континуума.

Являясь важным механизмом памяти культуры, символы переносят тексты, сюжетные схемы и другие семиотические образования из одного пласта культуры в другой. Пронизывающие диахронию культуры констан­тные наборы символов в значительной мере берут на себя функцию механизмов единства; осуществляя память культуры о себе, они не дают ей распасться на изолированные хронологические пласты. Единство основного набора доминирующих символов и длительность их культурной жизни в значительной мере определяют национальные и ареальные границы культур.

Однако природа символа, рассмотренного с этой точки зрения, двой­ственна. С одной стороны, пронизывая толщу культур, символ реализуется в своей инвариантной сущности. В этом аспекте мы можем наблюдать его повторяемость. Символ будет выступать как нечто неоднородное окру­жающему его текстовому пространству, как посланец других культурных эпох (= других культур), как напоминание о древних (= “вечных”) основах культуры. С другой стороны, символ активно коррелирует с куль­турным контекстом, трансформируется под его влиянием и самего трансформирует. Его инвариантная сущность реализуется в вариантах. Именно в тех изменениях, которым подвергается “вечный” смысл символа в данном культурном контексте, контекст этот ярче всего выявляет свою изменяемость.

Последняя способность связана с тем, что исторически наиболее активные символы характеризуются известной неопределенностью в отно­шении между текстом-выражением и текстом-содержанием. Последний всегда принадлежит более многомерному смысловому пространству. Поэтому выражение не полностью покрывает содержание, а лишь как бы намекает на него. Вызвано ли это тем, что выражение является лишь кратким мнемоническим знаком размытого текста-содержания, или же принадлежностью первого к профанической, открытой и демонстрируе­мой сфере культуры, а второго - как сакральной, эзотерической, тайной, или романтической потребностью “выразить невыразимое”, - в данном случае безразлично. Важно лишь, то смысловые потенции символа всегда шире их данной реализации-: связи, в которые вступает символ с помощью своего выражения с тем или иным семиотическим окружением, не исчерпывают всех его смысловых валентностей. Это и образует тот смысловой резерв, с помощью которого символ может вступать в неожи­данные связи, меняя свою сущность и деформируя непредвиденным образом текстовое окружение.

С этой точки зрения, показательно, что элементарные по своему выра­жению символы обладают большей культурно-смысловой емкостью, чем сложные. Крест, круг, пентаграмма обладают значительно большими смысловыми потенциями, чем “Аполлон, сдирающий кожу с Марсия”, в силу разрыва между выражением и содержанием, их непроективности друг на друга. Именно “простые” символы образуют символическое ядро культуры, и именно насыщенность ими позволяет судить о символизирую­щей или десимволизирующей ориентации культуры в целом.

С последним связана установка на символизирующее или десимволизирующее чтение текстов. Первое позволяет читать как символы тексты или обломки текстов, которые в своем естественном контексте не рассчитаны на подобное восприятие. Второе превращает символы в простые сообще­ния. То, что для символизирующего сознания есть символ, при противо­положной установке выступает как симптом. Если десимволизирующий XIX в. видел в том или ином человеке или литературном персонаже “представителя” (идеи, класса, группы), то Блок воспринимал людей и явления обыденной жизни как символы (ср. его реакцию на личность Клюева или Стенича; последняя отразилась в его статье “Русский денди”), проявления бесконечного в конечном.

Очень интересно обе тенденции смешиваются в художественном мышле­нии Достоевского. С одной стороны, Достоевский, внимательный читатель газет и коллекционер репортерской фактологии (особенно уголовно-судебной хроники), видит в россыпи газетных фактов видимые симптомы скрытых болезней общества. Взгляд на писателя как на врача (Лермонтов в предисловии к “Герою нашего времени”), естествоиспытателя (“Налож­ница” Баратынского), социолога (Бальзак) превращал его в дешифровщика симптомов. Симптоматология принадлежит сфере семиотики (дав­нее название симптоматологии - “медицинская семиотика”). Однако отношения “доступного” (выражения) и “недоступного” (содержания) здесь константны и однозначны, строятся по принципу “черного ящика”. Так, Тургенев в своих романах с точностью чувствительного прибора фик­сирует симптомы общественных процессов. С этим же связано представле­ние о том или ином персонаже как “представителе”. Сказать, что Рудин есть “представитель лишних людей в России”, означает утверждать, что в своем лице он воплощает основные черты этой группы и по его характеру можно о ней судить. Сказать, что Ставрогин или Федька в “Бесах” символизируют определенные явления, типы или силы, означает утверж­дать, что сущность этих сил в какой-то мере выразилась в этих героях, но сама по себе остается еще не до конца раскрытой и таинствен­ной. Оба подхода в сознании Достоевского постоянно сталкиваются и сложно переплетаются.

Иначе строится противопоставление символа и реминисценции. Мы уже указывали на их существенное различие. Теперь уместно указать еще одно: символ существует до данного текста и вне зависимости от него. Он попадает в память писателя из глубин памяти культуры и оживает в новом тексте, как зерно, попавшее в новую почву. Реминисценция, отсылка, цитата - органические части нового текста, функциональные лишь в его синхронии. Они идут из текста в глубь памяти, а символ - из глубин памяти в текст.

Поэтому не случайно то, что в процессе творчества выступаеткаксимвол (суггестивный механизм памяти), в читательском восприятии реализуется как реминисценция, поскольку процессы творчества и восприятия противонаправлены: в первом окончательный текст является итогом, во втором - отправной исходной точкой. Поясним это примером.

В планах “поэмы” Достоевского “Император” (замысле романа об Иоанне Антоновиче) есть записи о том, как Мирович уговаривает вырос­шего в полной изоляции и не знающего никаких соблазнов жизни Ивана Антоновича согласиться на заговор: “Показывает ему мир, с чердака (Нева и проч.). (...) Показывает божий мир. “Всё твое, только захоти. Пойдем!” 2 . Очевидно, что сюжет искушения призраком власти связывался в сознании Достоевского с символом: перенесение искушаемого искуси­телем на высокое место (гора, крыша храма; у Достоевского - чердак тюремной башни), показ мира, лежащего у ног. Для Достоевского евангельская символика развертывалась в сюжет романа, для читателя сюжет романа пояснялся евангельской реминисценцией.

Противопоставление этих двух аспектов, однако, условно и в таких сложных текстах, как романы Достоевского, не всегда может быть проведено.

Мы уже говорили, что газетную хронику, факты уголовных процессов Достоевский воспринимал и как симптомы, и как символы. С этим связаны существенные аспекты его художественного.и идейно-философского мышления. Смысл их можно раскрыть на противопоставлении отношения Толстого и Достоевского к слову.

Уже в раннем рассказе “Рубка леса” выявился принцип, который остался характерным для Толстого на всем протяжении его творчества:

“Вы где брали вино? - лениво спросил я Волхова, между темкак в глубине души моей одинаково внятно говорили два голоса: один - господи, приими дух мой с миром, другой - надеюсь не нагнуться, а улыбаться в то время, как будет пролетать ядро, - и в то же мгновение над головой просвистело что-то ужасно неприятно, и в двух шагах отнас шлепнулось ядро.

Вот если бы я был Наполеон или Фридрих, - сказал в это время Волхов, совершенно хладнокровно поворачиваясь ко мне, - я бы непре­менно сказал какую-нибудь любезность.

Да вы и теперь сказали. - отвечал я, с трудом скрывая тревогу, произведенную во мне прошедшей опасностью.

Да что ж, что сказал:никто не запишет.

А я запишу.

Да вы ежели и запишете, так в критику, как говорит Мищенков, - прибавил он, улыбаясь.

Тьфу ты, проклятый! - сказал в это время сзади насАнтонов, с досадой плюя в сторону, - трошки по ногам не задела” 3 .

Если говорить об особенностях толстовского слова, проявившихся в этом отрывке, то придется отметить его полную конвенциональность: отношение между выражением и содержанием условно. Слово может быть и средством выражения истины, как в восклицании Антонова, и лжи, каким оно делается в речи офицеров. Возможность отделить план выражения и соединить его с любым другим содержанием делает слово опасным инструментом, удобным конденсатором социальной лжи. Поэтому в вопросах, когда потребность истины делается жизненно необходимой, Толстой предпочел бы вообще обходиться без слов. Так, словесное объяснение в любви Пьера Безухова с Элен - ложь, а истинная любовь объясняется не словами, а “взглядами и улыбками” или, как Кити и Левин, криптограммами. Бессловесное невразумительное “таё” Акима из “Власти тьмы” имеет содержанием истину, а красноречие всегда у Толстого лживо. Истина - естественный порядок Природы. Очищенная от слов (и от социальной символики) жизнь в своей природной сущности есть истина.

Приведем несколько образцов повествования из “Идиота” Достоев­ского. “Тут, очевидно, было что-то другое, подразумевалась какая-то душевная и сердечная бурда, - что-то вроде какого-то ненасытимого чувства презрения, совершенно выскочившего из мерки, - одним словом, что-то в высшей степени смешное и недозволенное в порядочном обществе...”. “...Этот взгляд глядел - точно задавал загадку”. “Его ужасали иные взгляды ее в последнее время, иные слова. Иной раз ему казалось, что она как бы уж слишком крепилась, слишком сдерживалась, и он припоминал, что это его пугало”. “Вы потому его не могли любить, что слишком горды... нет, не горды, я ошиблась, а потому, что вы тщеславны... даже не это: вы себялюбивы до... сумасшествия”. “Это ведь очень хорошие чувства, только как-то всё тут не так вышло; тут болезнь и еще что-то!” .

Отрывки эти, выбранные нами почти наугад, принадлежат речам разных персонажей и самого повествователя, однако все они характери­зуются одной общей чертой: слова не называют вещи и идеи, а как бы намекают на них, давая одновременно понять невозможность подобрать точное для них название. “И еще что-то” становится как бы маркирующим признаком всего стиля, который строится на бесконечных уточнениях и оговорках, ничего, однако, не уточняющих, а лишь демонстрирующих невозможность конечного уточнения. В этом отношении можно было бы вспомнить слова Ипполита: “...во всякой гениальной или новой челове­ческой мысли, или просто даже во всякой серьезной человеческой мысли, /зарождающейся в чьей-нибудь голове, всегда остается нечто такое, чего никак нельзя передать другим людям, хотя бы вы исписали целые томы и растолковывали вашу мысль тридцать пять лет; всегда останется нечто, что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, может быть самого-то главного из вашей идеи” .

В таком истолковании эта существенная для Достоевского мысль получает романтическое звучание, сближаясь с идеей “невыразимости”. Отношение Достоевского к слову сложнее. С одной стороны, он не только разными способами подчеркивает неадекватность слова и его значения, но и постоянно прибегает к слову неточному, некомпетентному, к свидетелям не понимающим того, о чем они свидетельствуют, и придающим внешней видимости фактов заведомо неточное истолкование. С другой, эти неточные и даже неверные слова и свидетельства нельзя третировать как не имеющие никакого отношения к истине и подлежащие простому зачеркиванию, как весь пласт общественно-лицемерных речений в прозе Толстого. Они составляют приближение к истине, намекают на нее. Истина просвечивает сквозь них тускло. Но она только лишь просвечивает сквозь все слова, кроме евангельских. В этом отношении между свидетельством компетентного и некомпетентного, проницательного и глупого нет принципиальной разницы, поскольку и отделенность от истины, неадекватность ей, и способность быть путем к ней лежит в самой природе человеческого слова.

Нетрудно заметить, что в таком понимании слово получает характер не конвенционального знака, а символа. К пониманию Достоевского ближе не романтическое “Невыразимое” Жуковского, а аналитическое слово Баратынского: Чуждо явного значенья, Для меня оно символ Чувств, которых выраженья В языках я не нашел.

Итак, символ выступает как бы конденсатором всех принципов знаковости и одновременно выводит за пределы знаковости. Он посредник между разными сферами семиозиса, а также между семиотической и внесемиотической реальностью. В равной мере он посредник между синхронией текста и памятью культуры. Роль его - роль семиотического конденсатора.

Обобщая, можно сказать, что структура символов той или иной куль­туры образует систему, изоморфную и изофункциональную генетической памяти индивида.

5.6. Знаки и символы.

Что такое “знак” и “символ”? Каково их происхождение?

Как известно, культура, начинаясь с организации, с порядка, с ритуала, структурирует окружающий человека мир.

Когда речь идет о символах и знаках, всегда возникает вопрос: знак - чего? символ - чего? Этот вопрос означает, что раскрыть смысл этих понятий можно, лишь если анализировать их отношения к чему-то третьему, к оригиналу, который может не иметь (и чаще всего не имеет) ничего общего по физическим, химическим и иным свойствам с носителем отражения. Но все находятся в некоторой связи, являясь результатом человеческого познания, облекая этот результат в определенные формы.

Понятия "знак" и "символ" часто используются в одном и том же смысловом контексте. Мы попытаемся выделить специфику их происхождения и функционирования. Иногда можно встретить утверждение, что знаки - это то, что отличает человека от живо­тного мира. Но есть все же основания полагать, что праязыки возникли из знаковых систем, сформировавшихся в животном мире. Исследователи утверждают, что эти системы могут быть весьма дифференцированными. Так, например, доминирующие самцы в стае верветок могут издавать 6 разных сигналов опасности: 1) и 2) -"просто" опасность; 3) - "человек или змея"; 4) - опасность сверху: орел, вся стая бросается с деревьев вниз; 5) -"леопард";

6) - опасность снизу: реакция, обратная четвертой.

Грань между культурой и природой вообще не так очевидна, как полагают те, кто абсолютизирует самое короткое из определений культуры: "культура - все то, что не природа". Леви-Строс, про­водивший полевые исследования в тропических джунглях Цент­ральной Бразилии среди племен, где слой культуры еще очень тонок и можно проследить связь человека с природой, когда обозначающее еще не вполне оторвалось от обозначаемого, сделал вывод, что табу на инцест оказалось той границей, за которой природа перешла в культуру. Однако немецкий этнолог Бишоф доказал, что такое же табу существует у серых гусей, и что такая поведенческая модель обусловлена, по всей вероятности, гормо­нальными процессами.

Основываясь на подобного рода исследованиях, мы полагаем, что человеческая культура начинается там и тогда, где и когда появляется способность сознания к символизации. Знаки и символы, писал Э. Кассирер, "принадлежат двум различным дискурсивным вселенным: сигнал (Э. Кассирер употребляет этот термин как синоним "знака" - Н.Б.) есть часть физического мира бытия, символ же представляет собой часть человеческого мира значения. Сигналы суть "операторы", символы- "десигнаторы"... Символ не только универсален, но и предельно изменчив... Знак или сигнал соотносятся с вещью, к которой они отсылают, "фиксированным, единственным путем."

Итак, знак- это материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве объективного заместителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний). Это овеществленный носитель образа пред­мета, ограниченный его функциональным предназначением. Наличие знака делает возможной передачу информации по техническим каналам связи и ее разнообразную - математичес­кую, статистическую, логическую - обработку.

Символ - одно из самых многозначных понятий в культуре. Изначальный смысл этого слова - удостоверение личности, кото­рым служил simbolon - половинка черепка, бывшая гостевой табличкой. Символ в культуре -универсальная категория, раск­рывающаяся через сопоставление предметного образа и глубинного смысла. Переходя в символ, образ становится "прозрачным", смысл как бы просвечивает сквозь него. Эстетическая информация, которую несет символ, обладает огромным числом степеней свободы, намного превышая возможности человеческого восприятия. "Я называю символом всякую структуру значения, - писал П. Рикер, - где прямой, первичный, буквальный смысл означает одновре­менно и другой, косвенный, вторичный, иносказательный смысл, который может быть понят лишь через первый. Это круг выражений с двойным смыслом составляет собственно герменевтическое поле" 1 .

Повседневная жизнь человека наполнена символами и знаками, которые регулируют его поведение, что-то разрешая или запрещая, олицетворяя и наполняя смыслом.

В символах и знаках проявляется как внешнее "я" человека (self), так и внутреннее "я" (I), бессознательное, данное ему от природы. Леви-Строс утверждал, что нашел путь от символов и знаков к бессознательной структуре. разума, а следовательно, к структуре вселенной. Единство человека и вселенной -одна из самых древних и загадочных тем и культуре. В преданиях люди - звезды, спиральность небесных туманностей многократно пов­торена в орнаментах всех земных культур, красная кровь обязана цветом железу, а все железо, которое есть на земле, по утверждениям астрономов, возникло в звездном веществе. Спиральная структура многих областей человеческого тела: ушная раковина, радужка глаза... Именно это чувство единства позволило математику ц поэту В. Хлебникову создать собственную модель метаязыка, состоящего из семи слоев.

Приближение к загадке, однако, лишь увеличивает ее таинственность. Но это ощущение таинственности и есть "самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю челове­ка, - как утверждал А.Эйнштейн. - Оно лежит в основе религии, и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым" . Загадочны цвет, звук, слово, число, зага­дочно то, что они отражают: явления природы и человеческого сознания.

5.7. Семиотика культуры: общий обзор

Культура рассматривается как система коммуникаций, обмена информацией, а явления культуры - как системы знаков, символов. В культуре существуют различные знаковые системы, или языки культуры: естественный язык, письменные тексты, фольклор, традиции, предметы быта, ритуалы, этикет, разные виды искусства. Язык культуры - совокупность всех знаковых способов словесной и невербальной коммуникации, с помощью которых передается культурно-значимая информация. Культура выступает как знаковая система символов, с помощью которых люди общаются друг с другом, и общее понимание слов, жестов и других символов облегчает передачу культурного наследия. Связь знаковых систем с отражаемой ими реальностью не является непосредственной, и поэтому понять знаковые системы можно лишь в соответствии с культурным кодом - системой смыслоразличительных признаков.

Культура - это определенное структурно-упорядоченное, но исторически изменчивое единство основополагающих кодов, которые управляют ее языком, схемами восприятия, ее ценностями, практическими видами деятельности и т. п. Код - это совокупность знаков и система определенных правил, при помощи которых информация может быть представлена в виде набора этих знаков для передачи, обработки и хранения.
Знак - это материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве объективного заместителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний). Это овеществленный носитель образа предмета, ограниченный его функциональным предназначением. Наличие знака делает возможной передачу информации по техническим каналам связи и ее разнообразную - математическую, статистическую, логическую - обработку. Необходимость в культурном коде возникает тогда, когда происходит переход от мира сигналов к миру смысла. Культурный код - это то, что позволяет понять преобразование значения в смысл. Все коды могут быть сопоставлены между собой на базе общего кода, более простого и всеобъемлющего. Код позволяет проникнуть на смысловой уровень культуры, без знания кода культурный текст окажется закрытым. Культурные коды находятся внутри всех языков культуры, но найти их непросто - они проявляют себя при переходе с одного уровня смысла на другой. Наиболее универсальной знаковой системой является язык.

К настоящему времени сложилась следующая общепринятая классификация языков:

Естественные языки, как основное и исторически первичное средство познания и коммуникации. Естественные языки не имеют автора, они возникают и изменяются совершенно закономерно и независимо от воли людей. Для них характерен непрерывный процесс изменения, ассимиляции и отмирания. Изменение смысла слов и понятий может быть связано с разнообразными факторами, в том числе и социально-политическими. Словарный запас человека составляет в среднем 10-15 тысяч слов, часть из них - активные, которые человек использует, другая часть - пассивные, значение которых он понимает, но не использует сам;

Искусственные языки - это языки науки, где значение фиксировано и существуют строгие рамки пользования. Понятно, для чего это необходимо: повседневная речь многозначна, что недопустимо в науке, где необходима предельная адекватность восприятия. Научное знание стремится избежать неопределенности информации, которая может привести к неточностям и даже ошибкам. К искусственным языкам относятся и языки условных сигналов, например, азбука Морзе, дорожные знаки;

Вторичные языки - это коммуникационные структуры, надстраивающиеся над естественно-языковым уровнем (миф, религия, искусство).
Поскольку сознание человека есть сознание языковое, все виды надстроенных над сознанием моделей могут быть определены как вторичные моделирующие системы. Рассматривая их природу, можно заметить, что сложность структур прямо зависит от сложности передаваемой в них информации. Так, например, поэтическая речь - структура большой сложности в сравнении с естественным языком. И если бы объем информации, содержащейся в поэтической речи и обычной, был одинаковым, художественная речь потеряла бы право на существование.

Культура - коллективная память. Но «язык - дом бытия» (М. Хайдеггер): чтобы событие стало явлением культуры, оно должно быть выражено в тексте. Только тогда культура может выполнять функцию хранения и передачи информации. В истории человеческого рода сформировались два канала передачи информации. Один из них, как и у всей живой природы, - генетический, по другому каналу сведения передаются от поколения к поколению через разнообразные знаковые системы, единицы информации, через мемофонд, который выражен в текстах. При этом в современной европейской традиции принято рассматривать как текст все, что создано искусственно: не только книги и рукописи, но и картины, здания, интерьер, одежду…
Среди наук, изучающих проблему раскодирования информации, выделим особо семиотику и герменевтику. Семиотика (от греч. sema - знак) - наука о знаковых системах. Это относительно современная наука, претендующая на создание метаязыка. У истоков семиотики американский философ Моррис (1834-1896) полагал, что понятие знака может оказаться столь же фундаментальным для наук о человеке, как понятие атома для физики и клетки для биологии, поэтому можно изучать культуру общества через язык как важнейшую из знаковых систем. Российский ученый Ю. Лотман ввел понятие семиосферы - универсального семиотического пространства, существующего по определенным закономерностям.

Герменевтика (от греч. hermeneia - толкование объяснение) - одна из древних наук, она появилась в раннем христианстве и занималась тогда трактованием религиозных текстов. Современная философская герменевтика, занимается интерпретацией текста, не только реконструируя, по и конструируя смысл.

Культурный текст является выражением глубинного смыслового поля культуры. Смысл текста всегда более глубок, чем то значение, которое лежит на поверхности, чем то, на что чувственно указывается в культурном тексте.
Еще немецкий логик Фреге в 19 веке различал понятие «значение» и понятие «смысл». Значение слова отражает общепринятое обозначение того или иного объекта или явления, а смысл отражает сведения, информацию о рассматриваемом объекте, своеобразное понимание этого объекта. С помощью слова, знака мы обозначаем его значение и выражаем его смысл. Культурный смысл - это выработанная историческим опытом информация, посредством которой определенное сообщество людей, создающих свой образ жизни и культуру, постигает и понимает окружающий мир и свое предназначение в нем.
Назначение языков культуры состоит в том, чтобы выразить смыслы культуры, то есть то содержание, которое не может быть выражено непосредственно и однозначно. Самым поверхностным уровнем смысла является так называемый «здравый смысл», который является общепринятым, выражается вербальным, т. е. словесным, образом на уровне сознания. Самым глубинным уровнем смысла является то непроявленное содержание, которое связывает человека с миром ценностей, законов, образцов поведения данной культуры.

Среди множества потребностей человека есть одна, резко отличающая его от животных, – потребность в символизации. Человек живет не просто в физической среде, он живет в символической вселенной. Мир смыслов, в котором он жил на заре своей истории, задавался ритуалами. Ритуальные действия выступали как символы, знание которых определяло уровень овладения культурой и социальную значимость личности. Следовательно, уже с самого начала их появления и до сих пор символы не существуют сами по себе, а являются продуктом человеческого сознания. Человек как микрокосм создает образ, картину, символ макрокосма – мира.

Связь между людьми заложена в самом слове «символ». Первоначально этим греческим словом обозначали черепок, служивший знаком дружеских отношений. Расставаясь с гостем, хозяин вручал ему половинку от разломанного черепка, а вторую его часть оставлял у себя. Через какое бы время этот гость снова ни появился в доме, его узнавали по черепку. «Удостоверение личности» – таков изначальный смысл слова «символ» в античности.

Интерес к символу велик не только в лингвистике, но и в философии, семиотике, психологии, литературоведении, мифо-поэтике, фольклористике, культурологии и т.д., однако мы абсолютно солидарны с мыслью А. А. Потебни, который писал, что только с точки зрения языка можно привести символы в порядок, согласный с воззрениями народа, а не с произволом пишущего. Результатом интереса стало несколько довольно независимых представлений о символе: 1) символ – понятие, тождественное знаку (в искусственных формализованных языках); 2) универсальная категория, отражающая специфику образного освоения жизни искусством (в эстетике и философии искусства); 3) некоторый культурный объект, значение которого является конвенциональным (т.е. закрепленным в словарях) аналогом значения иного объекта (в культурологии, социологии и ряде других гума-

нитарных наук); 4) символ как знак, который предполагает использование своего первичного содержания в качестве формы для другого содержания (широкое понимание символа, существующее во многих гуманитарных науках – философии, лингвистике, семиотике и т.д.). И.Кант, Ф.В.Шеллинг, Г.В.Ф.Гегель, И.В.Гёте высказывались о символе как о способе познания истинного божественного смысла.

Наиболее для нас интересное понимание символа, к которому мы еще вернемся, существует в философии языка (А.Ф.Лосев, Е. В. Шелестюк).

В результате совместной междисциплинарной работы лингвистов, историков, археологов, искусствоведов, музыковедов, психологов, религиоведов, фольклористов и представителей других областей знаний появились многочисленные словари (Кэрлот X. Э. Словарь символов. – М., 1994; Бауэр В., Дюмоу И., Головин С. Энциклопедия символов. – М., 1995; Бидерман Г. Энциклопедия символов. – М., 1996; Cirlot J.E. A dictionary of symbols. 2 ed. – N.Y., 1971; Biedermann H. Knaurs Lexikon der Symbole. – Munchen, 1989; Cooper J. C. Lexikon alter Symbole. – Leipzig, 1986 и др.). На сегодняшний день существуют многочисленные институты и центры, где изучают различные аспекты символа: Варбургско-Кортоддский институт в Лондоне, занимающийся иконологией; Институт К. Г. Юнга в Цюрихе; Институт Людвига Каймера в Базеле и т.д.

Наш интерес к символу ограничивается рамками культуры, с этой точки зрения символ может быть отнесен к стереотипизиро-ванным явлениям, характерным для любой культуры. Символ, закодированный в контекст разных культур, имеет в них различный смысл. Мы рассматриваем художественный символ в восточнославянских культурах, поэтому нам более импонирует четвертое понимание символа – символ как знак, в котором первичное содержание выступает формой для вторичного.

Таким образом, для нашего понимания символа принципиальным является соотнесение его с содержанием передаваемой им культурной информации. А. Ф.Лосев писал, что символ заключает в себе обобщенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем смыслового содержания, т.е. символ может рассматриваться как специфический фактор социокультурного кодирования информации и одновременно – как механизм передачи этой информации. Это же свойство символа подчеркивал Ю. М.Лотман; он отмечал, что культура всегда, с одной стороны, – определенное количество унаследованных текстов, а с другой – унаследованных символов.

Термин «символ» по-разному понимается литературоведами и лингвистами. Ю. С. Степанов, например, утверждает, что символ – понятие не научное, это понятие поэтики; он всякий раз значим лишь в рамках определенной поэтической системы, и в ней он

истинен. И действительно, мы знаем много именно таких символов: символ дороги у Н. Гоголя, сада – у А. Чехова, пустыни – у М.Лермонтова, метели – у А. Пушкина и символистов, дыма – у Тютчева, символ крыла и дома у М.Цветаевой, символы границы, порога и т.д. Как правило, об этих символах можно сказать словами Ю. М. Лотмана, что они – «ген сюжета». Однако наряду с ними есть языковые символы, которые порождаются в процессе эволюции и функционирования языка. Такие символы имеют мифологическую, а точнее, архетипическую природу. Например, радуга для русских – символ надежды, благополучия, мечты, т.е. она имеет резко позитивное значение; отсюда выражения радужные менты, радужное настроение, радужные надежды и т.д. Этот символ берет свое начало из библейской легенды: после всемирного потопа Бог в знак договора с людьми, что потопа больше не будет, оставил на земле радугу. Таким образом, метафора здесь, осложняясь культурными коннотациями, превращается в символ. Но чаще несколько метафор, переплетаясь, создают символ.

С.С.Аверинцев в «Литературном энциклопедическом словаре» (М., 1987, с. 378) так определяет символ: «Символ в искусстве – универсальная эстетическая категория, раскрывающаяся через сопоставление со смежными категориями – образа художественного, с одной стороны, знака и аллегории – с другой». В «Новейшем философском словаре» (Под ред. Л. Родионовой. – М., 1999) дано следующее довольно широкое понимание символа: это «понятие, фиксирующее способность материальных вещей и событий, чувственных образов выражать идеальное содержание, отличное от их непосредственного чувственно-телесного бытия».

Не касаясь здесь дискуссии о понимании сущности символа, заметим, что роль языкового символа заключена в смене значения языковой сущности на функцию символическую. Символ – это своего рода конгломерат равноценных значений, и этим он отличается от других тропов. Прямое значение в символе равноправно абстрактному: абстрактная идея закодирована в конкретном содержании для того, чтобы выразить абстрактное через конкретное, но и конкретное кодируется абстрактным, чтобы показать его идеальный, отвлеченный смысл. Таким образом, значение и абстрактного и конкретного обогащается: солнце есть символ золота, но и золото есть символ солнца. Но в своем единстве они дают новую амальгамированную сущность (от слова амальгама).

Слово-символ – это своего рода «банк данных», который можно представить себе в виде спирали, т.е. кругов, как бы упрятанных друг в друга и переходящих один в другой. Это семантическая спираль символа, которая включает в себя широкий спектр значений, начиная от имплицитных (скрытых, потенциальных), т.е. никак не выраженных в слове, но являющихся неотъемлемой его частью, и кончая шкалой семантических субститутов (заместите-

лей), т.е. запрограммированной заменой одного значения другим. Например, белорусы говорят: «Што красна, то добра, што солодка, то смачна», т.е. здесь символическое значение сладкого – хорошее, вкусное, любовь, счастье. Путь сближается со смертью, символы злости – змея, оса, крапива, они жгут; огонь – символ гнева, злости у славян. Солнце – символ красоты, любви, веселья. Слово «хорошъ» А. А. Потебня считает притяжательным от слова «хръсъ» (солнце).

Ю.М.Лотман писал, что наиболее привычное представление о символе связано с идеей некоторого содержания, которое, в свою очередь, служит планом выражения для другого, как правило, культурно более ценного содержания. Поэтому материальным экспонентом (носителем) замещения является не только реалия, но и имя. Например, не реалии рука, крест являются символами в выражениях правая рука, нести свой крест, а имена: рука – это власть, крест – это символ жертвенности, соединение земли и неба, духовная высота креста – это вертикаль, материальный мир – горизонталь; крест во время молитвы – наше согласие с Христом, т.е. символ веры Христовой и т.д. Вероятно, не следует искать наиболее точный смысл символа, надо сосредоточить внимание на доступных для восприятия и понимания узуальных (общепринятых) значениях и на узловых точках корреляции значений в символе. Например, голубь – это символ Святого Духа, символ мира, но и символ потустороннего мира (у М.Цветаевой в «Переулочках» такие голуби вороные). Таким образом, важнейшее свойство символов – их имманентная (внутренне присущая им) многозначность и расплывчатость границ. Один и тот же символ может иметь несколько смыслов.

В понимании В.Н.Телия, приведенные нами примеры – это квазисимволы. Репертуар квазисимволов, как и символов, возникает в результате культурно-значимого отбора. Примеры: символ – крест на куполе церкви, квазисимвол – слово (имя) «крест».

Можно выделить целый ряд признаков символа: образность (иконичность), мотивированность, комплексность содержания, многозначность, расплывчатость границ значений в символе, архети-пичность символа, его универсальность в отдельно взятой культуре, пересечение символов в разных культурах, национально-культурная специфичность целого ряда символов, встроенность символа в миф и архетип.

Подход к символике через миф основал К. Леви-Строс. Он рассматривал символ как пучок парадигматических отношений с символьно-логическими значениями. Мифология предстала одним из семиотических кодов для обозначения универсальных образов и идей. Так, в архаичной славянской картине мира рыбы являлись символом нижней космической зоны, крупные животные – средней, птицы – верхней космической зоны.

Важнейшее свойство символа – его образность, поэтому многие ученые подходят к понятию символа через образ. Во многих дефинициях (определениях) присутствует пучок концептов «образ– символ–знак». Символ и знак, являясь важнейшими словами семиотического лексикона, действительно имеют много общего: оба построены по трехкомпонентной модели (означаемое – означающее и семиотическая связка), конвенциональны и т.д. Но смысл знака, в отличие от символа, должен быть не только конвенционален, но и конкретен, например, знаки дорожного движения в силу своей конкретности помогают избежать аварий. По словам Н.Д.Арутюновой, знаки конвенционализируются, а символы канонизируются: крест становится символом веры христианской, символом страдания, символом объединения пространства и т.д. Символ в отличие от знака не подразумевает прямого указания на денотат. «Знаками регулируют движение по земным, водным и воздушным путям, символы ведут по дорогам жизни»1.

Если сущность знака – чистое указание (Г. Г. Гадамер), то сущность символа – больше, чем указание: он объединяет разные планы реальности в единое целое в процессе семантической деятельности в той или иной культуре. Примером могут служить фразеологизмы, отдельные компоненты которых становятся символами. Так, нос – символ уязвимого места в человеке, отсюда ФЕ утереть нос, водить за нос, прищемить нос, хоть кровь из носу. Еще один символ носа как прибора реагирования выделяется из следующих ФЕ: не по носу (не нравиться), крутить носом (выражать несогласие), воротить нос (выражать презрение).

В основе символа лежит образ. Всякий символ есть образ, однако образ можно считать символом лишь при определенных условиях. Н. Фрай выделяет следующие критерии «символичности» образа в поэзии: 1) наличие абстрактного символического значения эксплицируется (проявляется) контекстом; 2) образ представлен так, что его буквальное толкование невозможно или недостаточно; 3) образ имплицирует (скрывает) ассоциацию с мифом, легендой, фольклором.

Думается, что знак становится символом тогда, когда его употребление предполагает реакцию не на сам символизируемый объект, а на целый спектр вторичных конвенциональных значений.

Знаки требуют понимания, а символы – интерпретации. Таким образом, символ имеет знаковую природу и ему присущи все свойства знака, кроме которых есть еще и специфические. Еще Ф. де Соссюр противопоставил символы и конвенциональные знаки, указав, что символам присущ иконический элемент. Ф. де Соссюр писал в этой связи, что весы могут быть символом справедливо-

1 Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 1998. – С. 342.

ста, поскольку они иконически содержат идею равновесия, а телега – нет. Таким образом, хотя символ и не подразумевает прямого указания на денотат, внешнее либо глубинное внутреннее подобие с символизируемым объектом может сохраняться.

Символ – концепт, родственный образу, поэтому часто говорят о символических образах. Символу сопутствуют высокие смыслы, в то время как образ может ассоциироваться с объектом любого уровня. Если переход от образа к метафоре вызван семантическими и художественными нуждами, то переход к символу (и от образа, и от знака) определяется факторами экстралингвистического характера.

Образ психологичен, метафора семантична, символ функционален, он призван объединить усилия общественных, племенных и национальных коллективов (Арутюнова, 1998, с. 338). С ее точки зрения, символ имеет более высокий семиотический статус, чем образ. Это связано с тем, что символ чаще интерпретируется в терминах культуры (ср.: в русской культуре рука – символ власти и символ помощи – из первых рук, быть правой рукой, иметь свою руку, но также и символ наказания – рука не дрогнет, руки чешутся, поднимать руку).

Символ нужно отличать и от гештальта. Они различаются в первую очередь выполняемой ими функцией.

Как уже говорилось выше, на поверхностно-языковом уровне один и тот же гештальт может реализовываться как разные смыслы, и только специальные изыскания могут установить их единство.

Ю.М.Лотман писал: в основе художественного замысла лежит не рационально формулируемая тема, а символ – «зерно развертывания будущего текста». Говоря о функционировании символа в системе культуры, он утверждает, что символ – это память культуры.

Покажем это на примере. Христианским символом, имеющим распространение в разных культурах, является число семь (в германских культурах девять выполняет функции прототипического числа, которое позже было вытеснено числом семь); в русской культуре семь – символ чего-то чрезмерного: за семью замками (печатями) – очень сильно скрыто, в глубокой тайне; семи пядей во лбу – очень умный; за семь верст киселя хлебать – очень далеко; семь потов сошло – очень устал; семь вест до небес и все лесом – очень много и бессмысленно; семь пятниц на неделе – часто менять свое решение; быть на седьмом небе – быть очень счастливым. Поэтому говорить здесь о национальной специфичности символа «семь» вряд ли возможно – этот символ присутствует и в германских языках. Сорок в значении «много» встречается только в русской культуре, поэтому фразеологизм сорок сороков является культурно специфическим.

Еще одно важное свойство символа – его мотивированность, которая устанавливается между конкретным и абстрактным эле-

ментами символического содержания. Именно мотивированностью отличается символ от знака, в котором связь между означаемым и означающим произвольна и конвенциональна. Мотивированность символа объясняется аналогией, которая составляет основу такой семантической транспозиции (переноса), как метафора, метонимия и синекдоха.

Именно мотивированность объединяет символ с метафорой и метонимией. Э. Кассирер одним из первых отметил роль метафоры в символическом конструировании реальности (Cassirer, 1970). Метафора объясняет аналогии в мифах, на основе метафоры связаны конкретный и абстрактный аспекты в содержании символа: богиня – земля – мать; змея, ползающая по земле, – символ земли (метонимия) и символ подземного божества (метафора). Поэтому можно констатировать, что есть символы метафорические и метонимические.

Каждый человек благодаря своим человеческим свойствам способен говорить на языке символов и понимать его; язык символов, как отметил Э.Фромм, не надо учить, его распространение не ограничивается какими-то группами людей, потому что символ имеет архетипическую природу и передается нам на бессознательном уровне.

Архетип понимается нами, вслед за К.Г.Юнгом, как генетически фиксированные древние образы и социально-культурные идеи, которые являются достоянием «коллективного бессознательного» и лежат в основе творчества. Для Юнга архетипы – гипотетическая модель, бессознательное устремление, по проявлениям которого можно судить о его существовании. Но архетип это также и изначальные образы бессознательного, повторяющиеся на протяжении всей истории мотивами. Эти первичные образы и идеи воплощаются в виде символов в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства. Вся поэзия пронизана архетипами, которые есть первичные образы прежде всего природы: лес, поле, море, рождение, брак, смерть и др. Чистейшие архетипы встречаются в мифологии и фольклоре. Поэтому когда мы ведем речь о мифологемах во фразеологизмах или других языковых феноменах, то чаще всего термин «мифологема» оказывается синонимом к «архетипу».

Основные черты архетипов К. Юнга: непроизвольность, бессознательность, автономность, генетическая обусловленность (Юнг, 1991). Основные выделенные им архетипы: тень, герой, дурак, мудрый старик (старуха), Прометей и др.

Архетипы воплощаются в большом количестве символов, поэтому можно говорить об архетипических символах, таких, как Мировое дерево, Мировое яйцо, Мировая гора и т.д.

Архетипичность символа – это его важное свойство, которое носит двоякий характер. С одной стороны, в символе отражаются

образы бессознательного, большую часть которого составляют архетипы. С другой стороны, архетип осознан, он входит в нашу реальность, часто сильно трансформируясь.

Целый ряд символов являются национально-специфичными. Так, китайцы вписывают в изображение луны жабу и зайца (символы бессмертия), а в солнце – ворона (символ сыновней почтительности). В славянской культуре эти символы имеют иное значение: заяц – символ трусости, ворон – вещая птица, которая, подлетая к жилью, приносит несчастья, и т.д.

Итак, проанализировав разные концепции символа, мы пришли к выводу, что символ – это вещь, награжденная смыслом. Например, крест, хлеб, меч, кровь, круг и др. Так, хлеб вещен и зрим, он имеет форму, цвет, вес, вкус и т.д. Но когда мы произносим Хлеб наш насущный даждь нам днесь или читаем слова Христа Я семь хлеб жизни... (Иоанн, 6:35), хлеб становится символом жизни, точнее, пищи, необходимой для духовной жизни. По Ю. М.Лот-ману, символы образуют ядро культуры. Они, как правило, приходят из глубины веков, например: всякое витье, завиванье воспринимается нами как символ счастья, радости (ср. поговорку Вейся, у сок, завивайся, усок: будет мяса кусок). Но есть и такие, которые возникли сравнительно недавно: голубь – символ мира («отцом» этого символа является П. Пикассо), пожатие цветных рук – символ дружбы между народами и т.д.

Что является причиной появления символов в культуре? А. А. Потебня считает, что это потребность восстанавливать забываемое собственное значение слов: калина стала символом девицы потому же, почему девица названа красною, по единству основного представления огня – света в словах: девица, красный, калина. А. А. Потебня считает, что есть три типа отношений между исходным словом и символом: сравнение, противоположение и причинное отношение, или отношение каузальности (причинности). До сих пор в народе рожистое воспаление лечат прикладыванием красной тряпки, потому что рожа сближается в языке с красным цветом и огнем.

Символ не имеет адресата: он обращен ко всем носителям языка. Он выполняет функцию сохранения в свернутом виде целых текстов. Например, гнездо – символ семейства, дома. В названии романа И.С.Тургенева «Дворянское гнездо» – целый пласт русской культуры.

Поэтический язык, наряду с метафорой и другими образными средствами, широко использует символ. Справедливости ради мы должны привести мнение В. Брюсова, который утверждал, что первобытное искусство было реалистичным, а не символическим: «Уклонения к символике и к условности вызывается в нем не силой, а бессилием мастера. Первобытный художник изображает, например, царя или вождя размерами больше других людей не

потому, что такая фигура красивее по своим очертаниям, а по неумению достичь экспрессии «царского» лица»1. Но здесь же, исследуя древние культуры, стоящие на высокой ступени культурного развития, В.Брюсов констатирует высокую символичность, например, культуры эгейцев, майя и др. Поэтическая символика, как и поэтическая метафора, индивидуальна, меняется от времени к времени и от поэта к поэту. В поэтических текстах эти два явления достаточно близки. Любой элемент стихотворения – графема, фонема, лексема, – попав в силовое поле материи текста, обрастает многочисленными коннотациями, способными стать содержанием поэтического символа.

Особый интерес в этом плане представляет поэзия символистов, в которой поэт рисует ряд образов, еще не сложившихся в полную картину. Именно поэтому теоретики символизма называли такую поэзию «поэзией намеков». Читатель таких произведений должен обладать чуткой душой и тонким воображением, чтобы воссоздать только намеченный автором мыслеобраз.

Есть произведения, постичь которые можно только проникнув в глубинный смысл символических образов, занимающих главенствующее положение в художественном тексте. Например, в «Знаке беды» В. Быкова мы сталкиваемся с несколькими важнейшими символами, которые, как узлы, связывают нити всего произведения: это символы Голгофа и пепелище (разрушенного и заброшенного хутора). Они частично накладываются друг на друга: Голгофа – это гора, но не в Палестине, а в оккупированной гитлеровцами Белоруссии. Голгофа у В.Быкова символизирует страдания людей, вызываемые различными бедами, в которых они не виноваты. Этот символ возникает в тексте раньше (при описании довоенного периода), но начинается война, разрушается нормальная человеческая жизнь, и начинает формироваться пепелище. Голгофа живет и умирает вместе со своими героями. Пепелище пережило их, и теперь оно сообщает о событии, напоминая об испытаниях, через которые прошли герои, жизнь которых – путь к бессмертию.

Художественный текст воплотил в себе ту особенность мировосприятия человека, которая позволила Э. Кассиреру назвать человека символическим существом.

К. Г. Юнг писал: «Природе символа свойственно соединять противоположное; так он соединяет противоположность реально-ирреального, будучи, с одной стороны, психологической реальностью... он, с другой стороны, не соответствует физической реальности. Символ есть факт и все-таки видимость»2. Литература, являясь, по определению Ф.Шиллера, искусством, создающим види-

1 Брюсов В. Собрание сочинений. – М, 1975. – Т. 7. – С. 320.

2 Юнг К.Г. Архетип и символ. – М., 1991. – С. 213.

мость, избирает символические основания для воссоздания собственной фиктивной реальности. Бюнюэлевские символы темны, их нельзя пересказать словами. А. Блок тоже считал, что символ должен быть темен в своей последней глубине.

Символическое употребление слова может быть сформировано в конкретном тексте (или многих текстах одного автора), а может привноситься в текст из культуры. Символ как бы наращивается на прямом значении соответствующего слова, не заменяя и не видоизменяя его, но включаясь при этом в широкий культурный контекст. Любой троп может вступать в контакты с символом, участвуя в формировании затекстовых смыслов, потому что символ – универсальный троп, который может сочетаться с любым набором художественных средств, формирующих образную структуру текста.

Символы глубоко национальны. Вот шутливый пример из романа В. Пелевина «Чапаев и Пустота», саркастически усиливающий национальный характер символа-архетипа: на бандитских машинах и машинах «новых русских» на носу помещается огромная лебедка: «Антропологи, занимающиеся исследованием " новых русских?", считают, что на разборках такими лебедками пользуются как тараном, а некоторые ученые даже усматривают в их широком распространении косвенное свидетельство давно чаемого возрождения национальной духовности – с их точки зрения, лебедки выполняют мистическую функцию носовых фигур, украшавших когда-то славянские ладьи».

Рассмотрим несколько символов (универсальных и национальных) па материале русской поэзии. Один из важных символов, широко используемый в поэзии, – сон. Сон с позиции язычества – это всегда перемещение в иномирие, к «чужим». И в этом смысле сны для язычества не менее реальны, чем явь. Для христианства иномирия зла не существует, зло – это духовная пустота, зона отсутствия Света и Добра. У зла нет и не может быть своего, законного, постоянного места в мире: оно коренится в мире духовном, в душе человека. А сон – это естественное явление для человека, которое выводит вовне внутреннее зло человека, его состояние. Вот как, например, интерпретирует эту мысль А. Тарковский:

Мне снится какое-то море, Какой-то чужой пароход, И горе, какое-то горе; Мне темное сердце гнетет.

В конкретном поэтическом тексте конкретного автора символом может стать любое слово. Так, в поэзии С. Есенина слово голубой стало символом родной, близкой, дорогой сердцу поэта Родины, аналогичное значение приобрело в его поэзии и слово синий:

Предрассветное, синее, нежное...

Я покинул родимый дом, Голубую оставил Русь.

Символами могут быть не только единицы языка. В 20-е годы П. А. Флоренский хотел создать «Словарь символов» (Symbolarium), который бы состоял из геометрических фигур. Действительно, известно, что, например, точка, ничтожно малая количественно, есть Принцип, посредством которого произведено все пространство; она символизирует Центр, первопричину, место, откуда все происходит и куда все возвращается. Точка, из которой исходит луч, есть Бог-творец, который творит Мирозданье, что и дает Единицу, и т.д.

Довольно часто символами могут стать цветообозначения. Как говорил Л. Витгенштейн: «Цвет побуждает нас философствовать». Во все времена ученые бились над разгадкой проблемы цвета. Последние исследования в этой области показывают, что за цвет отвечает у человека 10 пигментных генов, составляющих определенный набор – у каждого свой, поэтому два человека могут смотреть на один и тот же предмет, но воспринимать его цвет по-разному. А наблюдения над людьми со стойкими поражениями головного мозга обнаружили, что понятия о цветах, слова, выражающие эти понятия, и связь между понятиями и словами зависят от разных его систем (головного мозга). Это и объясняет, почему существуют различия в реакциях на цвет в разных культурах (например, «зеленое» в США – безопасность, а во Франции – преступление; белый цвет у китайцев – символ траура, печали, а у европейцев эти функции выполняет черный цвет). Следовательно, цветовой язык человека ментален по своей природе. За цветом люди видят смыслы.

Многие названия цветов имеют прямое отношение к свету. А. А. Потебня, ссылаясь на Зизания, пишет, что слово «багряница» толкуется через слово «белый», а потому белка так названа не потому, что в северных районах цвет ее приближается к белому, а потому, что цвета рыжий и белый тождественны по основному представлению. День имеет два устойчивых эпитета в народной культуре – красный и белый, и оба, оказывается, вначале были равны, ибо оба восходят к богу Яриле, покровителю солнца, огня. Белый и красный – символы красоты, но белый еще и символ любви – мыть бело значит «любить». Красный – не только красивый, но и яркий, связанный с огнем.

Черный цвет, происходя от огня, символизирует безобразие, ненависть, печаль, смерть, т. е. противоположную свету символику. Ночь тоже символ горя, потому что она черна, темна. Зеленый цвет тоже состоит в родстве со светом, но символизирует молодость (молодо-зелено).

Рассмотрим символьное значение цветов, присутствующих в характеристике березы у С. Есенина, где присутствуют два цвета – зеленый и белый. Здесь следует обратить внимание на цветовую символику, в отношении которой еще не сложилось устойчивого мнения. Традиционно зеленый цвет связывается с жизнью, процветанием, белый – со светом. Йоланда Якоби утверждает в своих исследованиях по юнгианской психологии, что зеленый, цвет земного, осязаемого, доступного непосредственному восприятию растительного мира, соответствует функции восприятия. А. Вежбиц-кая выдвигает интересную теорию, в основе которой лежит мысль о том, что цветовые концепты связаны с определенными «универсальными элементами человеческого опыта». Цветовое восприятие возникает тогда, когда мы связываем наши зрительные категории с определенными, доступными человеку, универсальными образцами или моделями, в число которых А.Вежбицкая предлагает включить огонь, солнце, растительный мир, небо, землю (так же, как день и ночь). Таким образом, чтобы говорить о цвете, мы должны спроектировать свое восприятие на то, что нас окружает. Эта мысль, как нам кажется, прослеживается в следующем примере. Зеленый цвет, часто употребляемый при характеристике березы, – это цвет растительности. Но он может символизировать и молодость (это видно в словоупотреблении зеленый в значении «молодой»). Эту связь представлений можно рассматривать как начальную в образовании другой связи: девушка – береза, где отправной точкой для сопоставления невесты с березой является связь понятий «молодо – зелено». Вероятно, это объясняет тот факт, что береза у русских не только символ родины, России, но береза символизирует также девушку-невесту, молодую и непорочную. Вот строки из стихотворения С. Есенина «Мой путь»:

Зеленокосая, В юбчонке белой Стоит береза над прудом.

Зеленый цвет символизирует также и красоту, веселье (весна называется светлой, блестящей и веселой; кстати, слова веселый и весна созвучны, а возможно даже, состоят в родстве). Вывод А. А. Потебни о том, что зеленый значит веселый подтверждается и на материале германских языков. Таким образом, мы видим, что прилагательное, обозначающее цвет, из изобразительного эпитета переходит в оценочный. Исследователями замечено также и то, что оценочное значение очень устойчиво. Следовательно, можно говорить о том, что цветовая символика архетипична по своей структуре.

Белизна также символизирует красоту, так как слово белый используется как оценочное определение «хорошее, красивое» и находится в одном ряду со словами ярый, яркий, а они, в свою оче-

редь, идут от имени бога света и огня славянской мифологии – Ярилы. По родству со светом (золото и гореть) белый должен был бы иметь те же значения, что и свет. Все, связанное с солнцем, светом, воспринималось как положительное, красивое. Кроме того, белый цвет, как уже было сказано выше, являлся и символом любви. Отсюда метафора у Есенина – «березки-белоличушки». Таким образом, через цветовую символику береза предстает тоже как символ грациозной красоты и чистоты.

Береза становится символом России, символом русской природы. Следует обратить внимание на есенинскую метафору: белый ствол березы = молоко (стихотворения «Пойду в скуфье смиренным иноком...», «Хулиган»). Если смотреть издали на березовую рощу, то можно увидеть сплошное бело-молочное пятно. Но есть и более глубокий подтекст у данного символа, в основе которого лежит метафора. Молоко, как правило, связывается с коровой. И, как известно, у славян это животное необычайно почиталось, так как корова давала человеку и пропитание, и одежду, укрывавшую его от холода; теми же дарами наделяла его и мать сыра земля, об этом свидетельствует и то, что творческие силы природы и стада овец, коров назывались тождественными именами. Корова считалась символом земного плодородия, что находит свое отражение в аналогичных сопоставлениях, представляющих дождевые облака дойными коровами (молоко – метафора дождя). Таким образом, молоко – это связующее звено между человеком и землею, человеком и небом. В корове воплощается идея жизни и круговорота в природе. Молоко – это близость к матери. С. Есенин, отталкиваясь от этой метафоры, находит более широкие аналогии: молоко берез – это то, чем он привязан к земле, это Родина, старая Русь, которая и есть ему мать. Следовательно, родина у С. Есенина сближается со словами, связанными с понятиями «мать» и «земля». В народной традиции такая связь темы родины с культом рода и культом земли является устойчивой, архетипичной.

Серый цвет – это символ воскрешения из мертвых, символ Вселенского Бессознательного. Человек идентифицировался с серым цветом как с исконным цветом Вселенной (младенец живет в сером цвете, животный мир тоже). Серый – цвет траура, поэтому древние евреи посыпали себя пеплом (выражение скорби, траура).

Известны и народно-поэтические символы: осень – это старость, цветущая калина – девушка, тучи – несчастья, ветры – враги, соловей – влюбленный, орел степной – казак лихой, дожди – слезы, весна – начало любви, зима – ее умирание и т.д.

Выявить состав слов-символов в поэзии XX в., составить словарь таких поэтических символов, в котором можно было бы найти сведения не только о содержании конкретного символа, но и о его употреблении и происхождении, – задача филологической науки на ближайшее время.

Только человек, овладевший культурными ценностями нации, хорошо знающий поэзию своего народа, вознаграждается способностью пользоваться поэтическими символами и образами.

Стереотип как явление культурного пространства

Сам феномен «стереотип» рассматривается не только в работах лингвистов, но и социологов, этнографов, когнитологов, психологов, этнопсихолингвистов (У.Липпман, И. С. Кон, Ж.Коллен, Ю.Д.Апресян, Ю.А.Сорокин, В.А.Рыжков, Ю.Е.Прохоров, В. В. Красных, П. Н. Шихирев, А. В. Михеев, С. М.Толстая, Е. Барт-минский, А. К. Байбурин, Г.С.Батыгин, С.В.Силинский и др.).

Представители каждой из названных наук выделяют в стереотипе те его свойства, которые они замечают с позиций своей области исследования, а потому выделяются социальные стереотипы, стереотипы общения, ментальные стереотипы, культурные стереотипы, этнокультурные стереотипы и т.д. Например, социальные стереотипы проявляют себя как стереотипы мышления и поведения личности. Этнокультурные стереотипы – это обобщенное представление о типичных чертах, характеризующих какой-либо народ. Немецкая аккуратность, русский «авось», китайские церемонии, африканский темперамент, вспыльчивость итальянцев, упрямство финнов, медлительность эстонцев, польская галантность – стереотипные представления о целом народе, которые распространяются на каждого его представителя. На учете стереотипных представлений основано большинство анекдотов о национальном характере. Приведем пример: «Послали представителям разных национальностей фильм следующего содержания: раскаленная пустыня и палящее солнце. С трудом идут мужчина и женщина. И вдруг мужчина достает сочный апельсин и отдает женщине. Зрителям задают вопрос: какой он национальности?»

Француз-зритель отвечает: «Только француз мог так галантно отнестись к даме!» Русский: «Нет. Это русский: надо же быть таким дураком! Сам бы съел». Еврей: «Нет, это еврей: кто бы мог еще достать в пустыне апельсин?» Здесь стереотипы – галантность французов, бесшабашность русских, изворотливость евреев.

Существуют автостереотипы, отражающие то, что думают люди сами о себе, и гетеростереотипы, относящиеся к другому народу, и как раз они более критичны. Например, то, что у своего народа считается проявлением расчетливости, у другого народа – проявлением жадности. Люди воспринимают этнокультурные стереотипы как образцы, которым надо соответствовать, чтобы «люди не смеялись». Поэтому стереотипы оказывают довольно сильное влияние на людей, стимулируя у них формирование таких черт характера, которые отражены в стереотипе.

Специалисты по этнической психологии, изучающие этнокультурные стереотипы, отмечают, что нации, находящиеся на высоком уровне экономического развития, подчеркивают у себя такие качества, как ум, деловитость, предприимчивость, а нации с более отсталой экономикой – доброту, сердечность, гостеприимство. Подтверждением сказанному может служить исследование С.Г.Тер-Минасовой, согласно ее результатам, в английском обществе более ценятся профессионализм, трудолюбие, ответственность и т.д., а в русском – гостеприимство, общительность, справедливость (Тер-Минасова, 2000, с. 255).

Н. В.Уфимцева дифференцирует этнические стереотипы и культурные стереотипы: этнические стереотипы недоступны саморефлексии «наивного» члена этноса и являются фактами поведения и коллективного бессознательного, им невозможно специально обучать, а культурные стереотипы доступны саморефлексии и являются фактами поведения, индивидуального бессознательного и сознания, им уже можно обучать.

Впервые понятие стереотипа использовал У.Липпман еще в 1922 г., который считал, что это упорядоченные, схематичные детерминированные культурой «картинки мира» в голове человека, которые экономят его усилия при восприятии сложных объектов мира. При таком понимании стереотипа выделяются две его важные черты – детерминированность культурой и быть средством экономии трудовых усилий, и соответственно, языковых средств. Если алгоритмы решения математических задач экономят мышление человека, то стереотипы «экономят» саму личность.

В когнитивной лингвистике и этнолингвистике термин стереотип относится к содержательной стороне языка и культуры, т.е. понимается как ментальный (мыслительный) стереотип, который коррелирует с «наивной картиной мира». Такое понимание стереотипа встречаем в работах Е. Бартминского и его школы; языковая картина мира и языковой стереотип соотносятся у него как часть и целое, при этом языковой стереотип понимается как суждение или несколько суждений, относящихся к определенному объекту внеязыковой) мира, субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально выработанных познавательных моделей. Мы же считаем языковым стереотипом не только суждение или несколько суждений, но и любое устойчивое выражение, состоящее из нескольких слов, например, устойчивое сравнение, клише и т.д.: лицо кавказской национальности, седой как лунь, новый русский. Употребление таких стереотипов облегчают и упрощают общение, экономя силы коммуникантов.

Ю. А. Сорокин определяет стереотип как некоторый процесс и результат общения (поведения) согласно определенным семиоти-

ческим моделям, список которых является закрытым в силу тех или иных семиотико-технологических принципов, принятых в некотором социуме. При этом семиотическая модель реализуется на социальном, социально-психологическом уровнях (стандарт) или на языковом, психологическом уровнях (норма). Стандарт и норма существуют в двух видах: как штамп (избыточно эксплицированный сложный знак) или как клише (недостаточно эксплицированный сложный знак).

В. В. Красных делит стереотипы на два вида – стереотипы-образы и стереотипы-ситуации. Примеры стереотипов-образов: пчела – труженица, баран – упрямый, а стереотипов-ситуаций: билет – компостер, аист – капуста.

Стереотипы всегда национальны, а если встречаются аналоги в других культурах, то это квазистереотипы, ибо, совпадая в целом, они различаются нюансами, деталями, имеющими принципиальное значение. Например, феномены и ситуация очереди в разных культурах различны, а следовательно, различным будет и стереотипное поведение: в России спрашивают «Кто последний?» или просто встают в очередь, в ряде европейских стран отрывают квиток в специальном аппарате и после этого следят за цифрами, загорающими над окошком, например, на почте.

Итак, стереотип – это некоторый фрагмент концептуальной картины мира, ментальная «картинка», устойчивое культурно-национальное представление (по Ю. Е. Прохорову, «суперустойчивое» и «суперфиксированное») о предмете или ситуации. Он являет собой некоторое культурно-детерминированное представление о предмете, явлении, ситуации. Но это не только ментальный образ, но и его вербальная оболочка. Принадлежность к конкретной культуре определяется именно наличием базового стереотипного ядра знаний, повторяющегося в процессе социализации личности в данном обществе, поэтому стереотипы считаются преценетными (важными, представительными) именами в культуре. Стереотип – это такое явление языка и речи, такой стабилизирующий фактор, который позволяет, с одной стороны, хранить и трансформировать некоторые доминантные составляющие данной культуры, а с другой – проявить себя среди «своих» и одновременно опознать «своего».

В основе формирования этнического сознания и культуры в качестве регуляторов поведения человека лежат как врожденные, так и приобретаемые в процессе социализации факторы – культурные стереотипы, которые усваиваются с того момента, как только человек начинает идентифицировать себя с определенным этносом, определенной культурой и осознавать себя их элементом.

Механизмом формирования стереотипов являются многие когнитивные процессы, потому что стереотипы выполняют ряд когнитивных функций – функцию схематизации и упрощения, функцию формирования и хранения групповой идеологии и т.д.

Мы живем в мире стереотипов, навязанных нам культурой. Совокупность ментальных стереотипов этноса известна каждому его представителю. Стереотипами являются, например, выражения, в которых представитель сельской, крестьянской культуры скажет о светлой лунной ночи: светло так, что можно шить, в то время как городской житель в этой типовой ситуации скажет: светло так, что можно читать. Подобные стереотипы используются носителями языка в стандартных ситуациях общения. Причем доминирующим в стереотипе может стать практически любой, а не только логически главный признак.

Культуросфера определенного этноса содержит ряд элементов стереотипного характера, которые, как правило, не воспринимаются носителями другой культуры; эти элементы Ю. А. Сорокин и И.Ю.Марковина называют лакунами: все, что в инокультурном тексте реципиент заметил, но не понимает, что кажется ему странным и требующим интерпретации, служит сигналом присутствия в тексте национально-специфических элементов культуры, в которой создан текст, а именно лакун.

Устойчивость культуры, ее жизнеспособность обусловлены тем, насколько развиты структуры, определяющие ее единство, целостность. Целостность культуры предполагает выработку стереотипов культуры – стереотипов целеполагания, поведения, восприятия, понимания, общения и др., т.е. стереотипов общей картины мира. Важную роль в формировании стереотипов играет частота встречаемости определенных объектов, явлений в жизни людей, нередко выражающаяся в более продолжительных человеческих контактах именно с данными объектами по сравнению с другими, что и приводит к стереотипизации подобных объектов.

Стереотип поведения – важнейший среди стереотипов, он может переходить в ритуал. И вообще стереотипы имеют много общего с традициями, обычаями, мифами, ритуалами, но от последних отличаются тем, что традиции и обычаи характеризует их объективированная значимость, открытость для других, а стереотипы остаются на уровне скрытых умонастроений, которые существуют в среде «своих».

Итак, стереотип характерен для сознания и языка представителя культуры, он своего рода стержень культуры, ее яркий представитель, а потому опора личности в диалоге культур.

Мы используем для описания языка конкретного региона в свете лингвокультурологии схему, предложенную Н. И.Толстым в этнолингвистике: литературный язык соответствует элитарной культуре, диалекты и говоры – народной культуре и т.д.

Данная схема может быть использована при лингвокультурологи-ческом описании любого другого региона.

Наиболее яркой языковой особенностью, в которой отражена культура народа, являются фразеологизмы и паремии, метафоры и символы. Например, в языке закрепляются мифологемы, архетипы, эталоны, стереотипы, обычаи, ритуалы, верования.

Национально-культурное своеобразие ФЕ, метафор, символов формируется посредством культурной коннотации. И тем не менее мы утверждаем, что язык не является хранилищем культуры.

Единица языка – слово – является лишь сигналом, функция которого –пробудить человеческое сознание, затронуть в нем определенные концепты, готовые откликнуться на этот сигнал.

Язык же является лишь механизмом, способствующим кодированию и трансляции культуры. Истинным хранителем культуры являются тексты. Не язык, а текст отображает духовный мир человека. Именно текст напрямую связан с культурой, ибо он пронизан множеством культурных кодов, именно текст хранит информацию об истории, этнографии, национальной психологии, национальном поведении, т.е. обо всем, что составляет содержание культуры. В свою очередь, правила построения текста зависят от контекста культуры, в котором он возникает.

Текст созидается из языковых единиц низших уровней, которые при соответствующем подборе могут усилить культурный сигнал. Именно такими единицами в первую очередь и являются фразеологизмы.

Вопросы и задания

1. Как соотносятся реальные язык и культура? Дополните схему:

Литературный язык – ................................культура;

Диалекты и говоры – ................................культура;

................................ – «третья культура», т.е. культура для народа;

................................ – профессиональные субкультуры.

2. Назовите несколько кличек (прозвищ), которые известны вам (клички товарищей, однокурсников, политических деятелей). К какому типу культуры относится само это явление?

3. Приведите 5 русских фразеологизмов и 5 фразеологизмов из изучаемого вами иностранного языка, в которых была бы отражена национальная специфика.

4. Найдите в поэтических текстах Б.Л.Пастернака 10 метафор, которые описывали бы: а) мир; б) природу; в) чувства человека; г) его эмоциональные состояния.

5. Какие понимания символа вам известны? Приведите примеры символов-чисел и цветосимволов. Какие из них являются национальными символами, а какие универсальными?

6. Какую роль играют стереотипы в культуре? Каковы их функции?

В процессе познания мира человек-микрокосм создает образ, картину, символ мира-макрокосма. Первоначально этим греческим словом обознача­ли черепок, служивший знаком дружеских отношений: расставаясь с гостем, хозяин вручал ему половинку от разломанного черепка, а вторую его часть оставлял у себя. Через какое бы время этот гость снова ни появился в доме, его узнавали по черепку. «Удостоверение личности» – таков изначальный смысл слова символ в античности.

С точки зрения лингвокультурологии, для понимания символа принци­пиальным является соотнесение его с содержанием передаваемой им куль­турной информации. А.Ф. Лосев писал, что символ заключает в себе обоб­щенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем смыслового содержания, т.е. символ может рассматриваться как специфический фактор социокультурного кодирования информации и одновременно – как механизм передачи этой информации. Это же свойство символа подчеркивал Ю.М. Лотман; он отмечал, что культура всегда, с одной стороны, – опреде­ленное количество унаследованных текстов, а с другой – унаследованных символов, например: символ дороги у Н.В. Гоголя, сада – у А.П. Чехова, пустыни – у М.Ю. Лермонтова, метели – у А.С. Пушкина и символистов, дыма – у Ф.И. Тютчева, символ крыла и дома у М.И. Цветаевой и т.д.

Слово-символ – это своего рода «банк данных», который можно пред­ставить себе в виде спирали, т.е. кругов, как бы упрятанных друг в друга и переходящих один в другой. Это семантическая спираль символа, которая включает в себя широкий спектр значений, начиная от имплицитных (скры­тых, потенциальных), т.е. никак не выраженных в слове, но являющихся не­отъемлемой его частью, и кончая шкалой семантических субститутов (замес­тителей), т.е. запрограммированной заменой одного значения другим. На­пример: путь сближается со смертью, символы злости – змея, оса, крапива, они жгут; огонь – символ гнева, злости у славян; солнце – символ красоты, любви, веселья. В русской культуре число семь – символ чего-то чрезмерно­го: за семью замками (печатями) – очень сильно скрыто, в глубокой тайне; семи пядей во лбу – очень умный; за семь верст киселя хлебать – очень дале­ко; семь потов сошло – очень устал; семь вест до небес и все лесом – очень много и бессмысленно; семь пятниц на неделе – часто менять свое решение; быть на седьмом небе – быть очень счастливым. Этот символ присутствует и в германских языках, а вот число сорок в значении «много» встречается толь­ко в русской культуре, поэтому фразеологизм сорок сороков является культурно специфическим.

Можно выделить целый ряд признаков символа: образность (иконич­ность), мотивированность (которая устанавливается между конкретным и аб­страктным элементами символического содержания), комплексность содер­жания, многозначность, расплывчатость границ значений в символе, архети-пичность символа, его универсальность в отдельно взятой культуре, пересе­чение символов в разных культурах, национально-культурная специфичность целого ряда символов, встроенность символа в миф и архетип.

Важнейшее свойство символа – его образность, поэтому многие уче­ные подходят к понятию символа через образ.

Каждый человек благодаря своим человеческим свойствам способен го­ворить на языке символов и понимать его; язык символов не надо учить, его распространение не ограничивается какими-то группами людей, потому что символ имеет архетипическую природу и передается нам на бессознательном уровне.

Архетип - гене­тически фиксированные древние образы и социально-культурные идеи, кото­рые являются достоянием «коллективного бессознательного» и лежат в осно­ве художественного творчества. Эти первичные образы и идеи воплощаются в виде символов в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искус­ства. Вся поэзия пронизана архетипами, которые есть первичные образы прежде всего природы: лес, поле, море, рождение, брак, смерть и др. Чис­тейшие архетипы встречаются в мифологии и фольклоре. Поэтому когда мы ведем речь о мифологемах во фразеологизмах или других языковых феноме­нах, то чаще всего термин «мифологема» оказывается синонимом к «архети­пу». Основные выделенные Юнгом архетипы: тень, герой, дурак, мудрый старик (старуха), Прометей, мать и др.

Архетипы воплощаются в большом количестве символов, поэтому мож­но говорить об архетипических символах, таких, как Мировое дерево, Миро­вое яйцо, Мировая гора и т.д.

Итак, проанализировав разные концепции символа, мы пришли к выво­ду, что символ – это вещь, награжденная смыслом. С точки зре­ния Ю.М. Лотмана, символы образуют ядро культуры. Они, как правило, приходят из глубины веков, но есть и такие, которые возникли сравнительно недавно: голубь – символ мира («отцом» этого символа является П. Пикассо), пожатие цветных рук – символ дружбы между народами и т.д.

Символами могут стать цветообозначения. Как говорил Луи Витген­штейн: «Цвет побуждает нас философствовать». Во все времена ученые би­лись над разгадкой проблемы цвета. Последние исследования в этой области показывают, что за цвет отвечает у человека 10 пигментных генов, состав­ляющих определенный набор – у каждого свой, поэтому два человека могут смотреть на один и тот же предмет, но воспринимать его цвет по-разному. Следовательно, цветовой язык человека ментален по своей природе. За цветом люди видят смыслы. Черный цвет, происходя от огня, символизирует безобразие, ненависть, печаль, смерть, т.е. противоположную свету символику. Ночь тоже символ горя, потому что она черна, темна. Зеле­ный цвет тоже состоит в родстве со светом, но символизирует молодость (молодо-зелено). Зеленый цвет символизирует также и красоту, веселье (вес­на называется светлой, блестящей и веселой; кстати, слова веселый и весна созвучны, а возможно даже, состоят в родстве). Таким образом, мы видим, что прилагательное, обозначающее цвет, из изобразительного эпитета пере­ходит в оценочный. Исследователями замечено также и то, что оценочное значение очень устойчиво. Следовательно, можно говорить о том, что цвето­вая символика архетипична по своей структуре.

Культурология: конспект лекций Еникеева Дильнара

2. Что такое «знак» и «символ» в культуре

Как известно, культура, начинаясь с организации, порядка, ритуала, упорядочивает (структурирует) окружающий человека мир.

Когда речь идет о символах, о знаках, всегда возникает вопрос: знак – чего, символ – чего? Этот вопрос означает, что раскрыть смысл этих понятий можно лишь в том случае, если анализировать их отношение к чему-то третьему, к оригиналу, который может не иметь (и чаще всего не имеет) ничего общего по физическим, химическим и иным свойствам с носителем отражения.

Человеческая культура начинается там и тогда, где и когда появляется способность сознания к символизации. Знаки и символы, писал Эрнст Кассирер, «принадлежат двум различным дискурсивным вселенным: сигнал (Э. Кассирер употребляет этот термин как синоним знака) есть часть физического мира бытия, символ же представляет собой часть человеческого мира значения. Символ не только универсален, но и предельно изменчив. Знак, или сигнал, соотносятся с вещью, к которой они отсылают».

Итак, знак – это материальный предмет (явление, событие), выступающий в качестве объективного заместителя некоторого другого предмета, свойства или отношения и используемый для приобретения, хранения, переработки и передачи сообщений (информации, знаний).

Символ – одно из самых многозначных понятий в культуре. Изначальный смысл этого слова – удостоверение личности, которым служил simbolon – половинка черепка, бывшая гостевой табличкой. Символ в культуре – универсальная, многозначная категория, раскрывающаяся через сопоставление предметного образа и глубинного смысла. Переходя в символ, образ становится «прозрачным», смысл как бы просвечивает сквозь него. «Я называю символом всякую структуру значения, – писал Поль Рикер, – где прямой, первичный, буквальный смысл означает одновременно и другой, косвенный, вторичный, иносказательный смысл, который может быть понят лишь через первый. Этот круг выражений с двойным смыслом составляет собственно герменевтическое поле».

Повседневная жизнь человека наполнена символами и знаками, которые регулируют его поведение, что-то разрешая или запрещая, олицетворяя и наполняя смыслом.

В символах и знаках проявляется как внешнее «я» человека, так и внутреннее «я», бессознательное, данное ему от природы. К. Леви-Стросс утверждал, что нашел путь от символов и знаков к бессознательной структуре разума и, следовательно, к структуре Вселенной. Единство человека и Вселенной – одна из самых древних и загадочных тем в культуре.

Приближение к загадке, однако, лишь увеличивает ее таинственность. Но это ощущение таинственности и есть «самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека». Это переживание, по мнению А. Эйнштейна, – лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется ему «если не мертвецом, то во всяком случае слепым». Загадочны цвет, звук, слово, число, загадочно то, что они отражают – явления природы и человеческого сознания.

Из книги Трагическое послание древних автора Мулдашев Эрнст Рифгатович

Глава 6 6666 - знак апокалипсиса. 9999 - знак гибели Земли Техническая ошибка, о которой я упоминал в предыдущей главе, выявилась при следующих обстоятельствах. Рим Анварович ХамзинШел июнь 1999 года. В тибетскую экспедицию мы планировали отправиться в середине августа. Я

Из книги Без обезьяны автора Подольный Роман Григорьевич

«ЧТО ТАКОЕ ХОРОШО И ЧТО ТАКОЕ ПЛОХО» Хороший человек, славный мальчик, приятный юноша, замечательная личность, герой, гений.:Так человека хвалят.А за что? И всюду ли за одно и то же?И всюду ли, всегда ли за одно и то же ругают?Конечно, нет. За примерами ходить недалеко. Каждый

Из книги Про трех китов и про многое другое автора Кабалевский Дмитрий Борисович

Что такое хорошо, а что такое плохо? Возник у меня как-то с ребятами разговор о двух очень разных, ни в чем не похожих друг на друга сочинениях. Одно из них они слышали по радио, другое - в концертном зале. В исполнении первого принимали участие певцы-солисты, хор и большой

Из книги Техника речи автора Харитонов Владимир Александрович

ВОПРОСИТЕЛЬНЫЙ ЗНАК Вопросительный знак чаще всего ставится в конце предложения, заключающего в себе прямой вопрос, т.е. вопрос, рассчитанный на непосредственное получение ответа.Вопросительный знак имеет множество оттенков, зависящих от того, что спрашивается, кем, у

Из книги Избранные труды. Теория и история культуры автора Кнабе Георгий Степанович

Знак, текст и его деконструкция Вывод из всего вышесказанного состоит в том, что знаковый язык универсален. Читатель мог убедиться, например, как на языке знаков раскрывает свой культурно-исторический смысл материально-пространственная среда, окружающая каждого из нас,

Из книги Еврейский мир автора Телушкин Джозеф

Глава 98. Четвертый Латеранский Собор. Желтый Знак Йешу был евреем, апостолы были евреями. Они обращались к евреям. И евреи, единственный народ, который знал Йешу, отвергли призывы христианства. Неудивительно, что само присутствие евреев среди христиан стало серьезно

Из книги Социальные коммуникации автора Адамьянц Тамара Завеновна

§ 2. Текст как коммуникативный знак высшего порядка Еще Аристотель в своей «Риторике» указывал, что любое общение (в настоящей работе чаще используется термин «коммуникативный акт») предполагает обязательное наличие трех элементов: говорящего, принимающего (слушающего)

Из книги Поэтика ранневизантийской литературы автора Аверинцев Сергей Сергеевич

§ 4. Коммуникативные механизмы понимания: знак, значение, смысл Возможность выделения в любом целостном, завершенном тексте мотивационно-целевой структуры, ориентированной на интенцию, является универсальным подходом к пониманию скрытых пружин коммуникационных

Из книги Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года автора Ивченко Лидия Леонидовна

Из книги Петербург экскурсионный. Рекомендации по проведению экскурсий автора Шишков Сергей Иванович

Знак отличия Военного ордена Святого Георгия. Учрежден в 1807 году для награждения нижних чинов за боевые

Из книги Самоучитель олбанского автора Кронгауз Максим Анисимович

Знак (крест) ордена Святой Анны

Из книги Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре автора Мурашов Юрий

Знак (крест) ордена Святого Владимира

Из книги Как говорить правильно: Заметки о культуре русской речи автора Головин Борис Николаевич

Из книги автора

Смайлик - знак препинания или чувства? Повторю только одну важную вещь. Смайликов много. Для множества смайликов существует также множество словарей, особенно их много для графических смайликов. Однако нет и не может быть полного и окончательного словаря. По одной

Из книги автора

Педагогизация любви в русской культуре XIX века и в ранней советской культуре В русской литературе XIX века возникновение и развитие любовных сюжетов существенно связано с проблемой письменной медиализации, с медиумом письма. Письмо Татьяны к Онегину может служить

Из книги автора

ЧТО ТАКОЕ ХОРОШО И ЧТО ТАКОЕ ПЛОХО НУЖНЫЕ, ХОТЯ И «ДРУГИЕ» О хорошей и плохой речи полезно знать многое. В этих заметках пока говорилось о правильности ее, чистоте, точности и богатстве. Но, по-видимому, существуют и другие ее качества? И может быть, эти «и другие» не менее