Схимонахиня Макария родилась 11 июня 1926 года, в день Отдания Пасхи, когда Церковь празднует икону Божией Матери “Споручница грешных” и вспоминает деву-мученицу Феодосию. Родители ее, пятидесятилетние Михаил Артемович и Феодосия Никифоровна Артемьевы, жили в деревне Карпове Вяземского уезда Смоленской губернии.
На второй день после рождения, в праздник Вознесения Господня, ее вместе с братом-близнецом решено было крестить. В самый день рождения девочки ее будущей крестной, монахине Евдокии, жившей в селе Булгакове, где раньше находилась же некая Скорбященская община, было видение, из которого следовало, что крестить новорожденную девочку нужно только в церкви великомученика Георгия, что в селе Кулиши. Идти же туда следовало пешком, неся младенца на руках.
Егорьевский храм, как его называли местные жители, был большим и красивым. Рядом с ним стояла часовня, а вблизи протекала никогда не замерзающая река.
Настоятелем храма служил тогда иеромонах Василий, человек глубоко духовный, имевший дар прозорливости и среди жителей окрестных деревень и сел славившийся исцелением душевных и телесных недугов. Он хорошо знал семью Артемьевых и не раз бывал в их доме.
“Когданас принесли крестить, - рассказывала Матушка, - брат был очень слабый. Священник сказал: “Сначала окрестим мальчика, потом девочку”. Отец Василий поторапливал пономаря: “Давай, давай скорее, мальчик умереть может”. И действительно, как только младенца Ивана окрестили, он умер. Затем отец Василий крестил девочку и нарек ей имя Феодосия, что значит “Богом данная”. Вынимая ребенка из купели и подавая ее крестной матери на пеленку, он сказал: “Девочка хорошая, жить будет, а ходить не будет”.
Семья Артемьевых была самой большой в округе: родители, четверо сыновей с женами и детишками, шесть дочерей, одна из которых была замужем, - всего двадцать человек. Жили они в ту пору все вместе в маленьком домике, который ни расширять, ни перестраивать не разрешалось. В доме было очень тесно: и посидеть негде, и прилечь негде. “Младенцы плачут, детишки побольше что-то лопочут. Маленькие большим спать не дают, те, кто побольше, плачут, как маленькие. Двадцать человек, а жили как двое, ничего лишнего, только молитва”, - вспоминала матушка Макария.
Глава большого семейства Михаил Артемович был тогда старшим рабочим на железной дороге. А в молодости, как только женился, работал в бараночной, пек баранки. Его отец Артем в 1890-е годы получил подряд на строительство церкви в соседнем селе Тёмкино. Михаил также в свободное от работы время трудился на этой стройке: подносил кирпичи, мял глину. Феодосия Никифоровна работала вместе с мужем на железной дороге. Кроме того, она занималась портняжным делом, шила одеяла, ткала холсты, и в дом к ней приходило с заказами много людей.
В былые времена в русских семьях маленькие дети спали в деревянной люльке, похожей на корытце, которое подвешивалось на веревках за четыре угла к концу гибкой палки - лучку. Эта люлька покрывалась сверху пологом. Когда маленькая Феодосия еще лежала в люльке, с полудня до трех часов дня на лучке загоралась свечка. Откуда она бралась - никто не видел и не знал, “Девки, девки, смотрите, опять свечка горит, - удивлялись невестки, - знать, девочка не простая”. “У тебя с этим ребенком что-нибудь будет, - говорили они Феодосии Никифоровне, - и у нас дети есть,что же у них лампадки не горят, дети ведь все одинаковые”.
Между тем, девочка быстро росла, не отставая от своих ровесников. “Я рано пошла, была бойкая, все кричала, как было не по мне. Речистая была, лопочу что-нибудь”, - вспоминая, рассказывала Матушка. Мать звали Феодосией и младшую дочку тоже Феодосией, и чтобы их различить, девочку стали любовно называть Феёнушкой.
Как-то раз пришла к матери за сшитым одеялом старуха-заказчица. Глядя на Феодосию, она удивленно произнесла: “Какая маленькая, а уже ходит”, - и затем погладила ее по спинке. Тут же у девочки подогнулись коленки, и она упала. “Что ты не встаешь, что не ходишь?” - спросила ее мать, подойдя к лежащей на полу Феодосии. “Как же я буду ходить, я ж коленочки не могу разогнуть”, - отвечала девочка. С того времени у нее заболели ноги: день она ходила, а на другой ее одолевал недуг, случались припадки, длившиеся до четырех часов кряду. Она падала на пол и не могла встать. Несчастные родители возили ребенка к докторам, но лечение результатов не давало, и больной ребенок становился обузой для большой семьи.
Все работы по дому в семье Артемьевых лежали на невестках: они следили за чистотой, готовили еду. Те, кто кухарил, всегда недосыпали. Вставать приходилось в половине четвертого ночи, чтобы успеть приготовить пищу и накормить всех: кого перед работой, кого перед учебой. Еду готовили трижды в день. Утром - два больших котла: один с супом, другой со щами. В завтрак, обед и ужин за стол садились по очереди: сначала ел отец, четверо сыновей и невестки, затем садилась мать и все дочери, и после всех кормили маленьких. В доме было сытно, на стол ставили одну на всех большую чашку с супом или щами, и из нее все черпали своими ложками.
Феодосии же места за столом не находилось, и вспоминали о ней в последнюю минуту. Больная и голодная девочка ползала под столом и рада была найденной корочке хлеба, оброненной кем-то. “Они меня не жалели и кормить не хотели, чтоб я умерла. До того меня сморили, что я еле ползала, не знаю, как жива осталась”, - вспоминала Матушка. Ей не было еще и двух лет, когда, голодная, она полезла в чугунок, чтобы найти поесть что-нибудь, но опрокинула его на себя, а там был кипяток. В другой раз хотела достать из чугунка картошку, сунула руки в горячую воду и обварила их.
Домашние не раз говорили девочке: “Хоть бы тебя Господь прибрал”. “Ну что ты сидишь в уголке?” - бывало спросит ее мать. “Мамочка, у меня теперь ножки не выпрямляются”, - отвечала ей девочка. До трех лет она хоть и плохо, но все же ходила, а когда чувствовала, чтоне могла стоять, тогда за стену держалась. А с трех лет, по словам Матушки, она не ходила “ни капли”.
И последующие обращения к докторам никаких результатов не давали. Последней надеждой оставались столичные медики. “Я просила врачей: “Вы мне полечите ножки, чтобы я пошла. Что же вы не лечите?” Они меня на руках носили и говорили с жалостью: “Феёнушка, какая ты хорошая девочка, только ножки у тебя не ходят”.
Испытав, казалось, все возможности вылечить Феодосию, родители повезли девочку к отцу Василию, который ее в свое время крестил и произнес о ней пророчество, что ходить она не будет. “Поздно приехали, - горестно сказал он. - Если бы привезли девочку ко мне сразу, тогда можно было бы ее вылечить”. Он говорил о духовном лечении, но в происшедшем усмотрел особый Божий промысел о Феодосии. К тому времени ноги у нее перестали разгибаться совсем, и она уже никогда больше в своей жизни не встала на них.
Когда семья Артемьевых укладывалась спать в своем тесном домишке, почти все постели стелили на полу, а место больной девочки было под кроватью. Там она теперь не только спала, но и проводила большую часть дня. “Я только под кроватью и сидела, - рассказывала Матушка, - мне никуда выйти не давали. То ребятишки обидят меня, то большие, мать иногда наподдаст: “Уползай с дороги”. А мне обидно, ведь не просидишь под кроватью все время”.
Когда приходил с работы отец, он вытаскивал дочку из-под кровати и выносил ее в сад, где росли клубника, яблоки и сливы, и угощал фруктами. “Я часто плакала горькими слезами, просила у него конфеточек, - вспоминала Матушка. - Отец скажет: “У меня денежек нет”.
А девки получают?! А девки ребятишкам то пеленочки купят, то еще что.
- Ну, папочка, родненький, - соглашалась девочка, - я утру слезки, не буду плакать. А ты детишек возьми из люльки, меня положи туда немножко полежать, я же больная.
Побыть в люльке было большим утешением для девочки, которая в своей еще короткой, но безрадостной жизни видела так мало ласки и теплоты.
Михаил Артемович хорошо играл на гармошке, и нередко по воскресным и праздничным дням его просили поиграть на гуляниях в Дубровках. Жена, Феодосия Никифоровна, кроме церкви нигде не бывала, в свободное от работы время она хлопотала по дому, занималась с детьми и внуками.
Случалось, отец Феодосии говаривал домочадцам:“Нынче я не пойду на вечерок в гармонь играть”. И обращался к дочерям и невесткам: “Девки, сегодня и вы сидите дома, я буду Библию читать”. Послушать Священное Писание приходили и соседи. Михаил Артемович сажал Феодосию к себе на колени и начинал вслух читать Библию. “Хоть и маленькая была, - с улыбкой вспоминала Матушка, - а читает отец Евангелие, я ушки навострю да слушаю”.
Глубоко западали в чистое детское сердце богодухновенные слова Святой Книги.Не понимая многого из читаемого отцом, маленькая Феодосия уразумела, что Бог всегда помогает людям, и поэтому молила его о помощи. “Боже, Боже, сшей мне сапожки”, - обращалась она ко Всевышнему с наивной детской просьбой, так как не было у нее обувки и ножки мерзли. Сидя под кроватью, девочка,которой не исполнилось еще и двух годиков, умиленно пела: “Заступница усем, усем”, то есть “всем, всем”. Мать, бывало, подойдет к ней и скажет: “Ну что ты, косматочка моя, надо петь: “Заступница усердная”. “Мамочка, я молюсь еще: “Господи, Господи, будь со мною”, - отвечала Феодосия. В неполные три года она знала молитвы “Отче наш” и “Богородице Дево, радуйся..”.
Вскоре семья Артемьевых перебралась в другой, большой, но холодный дом, который прозвали “казармой”.
В этом доме были комнаты на четыре семьи и столовая для рабочих. Неподалеку от “казармы” находился карьер, где проходили “трудовое воспитание” разогнанные из монастырей монахини. Артемьевы подкармливали их, а те в свою очередь помогали им по хозяйству.
Одну из инокинь Михаил Артемович попросил ухаживать за больной дочерью. “Монашка, бывало, начнет читать молитвы, 17-ю кафизму Псалтири, Евангелие и меня на коленочки поставит”, - вспоминала Матушка.
Когда Феодосии было два года и три месяца, произошло событие, оставившее заметный след в ее жизни. Девочка сидела на полу, на подостланном одеяле, а мать - на лавке. Неожиданно в комнату заглянул неизвестный человек пятидесяти-пятидесяти пяти лет. Только отворил дверь и тут же спросил маленькую Феодосию: “Есть ли у вас в доме иконы?” - “А как же, - удивленно отвечает она, - и здесь, и в другой комнате. Вот икона Святой Троицы, вот Спасителя, вот святой мученицы Варвары. И лампадочка у нас красивая”.
Пришедший был в каком-то халате с фартуком, голова не покрыта, с бородой.
- Я печник, - сказал он девочке.
- Нет, ты не печник, - возразила она, - а батюшка. Ты меня спаси, у меня ножки не ходят!
- Терпи, так угодно Господу, - разъяснил пришедший. Потом он подошел к Феодосии, накрыл ее епитрахилью, прочел молитву и стал что-то говорить ей на ушко. Тут подошла мать, взяла девочку на руки и понесла ее на кухню.
“Печник” пошел за ними. Он сел у печи на лавку и стал говорить матери, чтобы девочку больше по врачам не возили и не отдавали ее в приют, как советовали некоторые знакомые. Когда “печник” сидел на лавке, полы его верхней одежды разошлись, и из-под нее Феодосия увидела светящееся одеяние, от которого разливался неземной аромат. Уходя, он сказал: “Выучи молитву преподобному Тихону Калужскому”. (Основанная им Тихонова пустынь от их деревни была километрах в ста.)
Когда вернулся отец, Феодосия Никифоровна поведала ему, как у них был “печник” и что он говорил. “Я недалеко от дома был, и никто мимо меня не проходил”, - сказал он в ответ. Так впервые явился Феодосии преподобный Тихон Калужский, Медынский, ставший ее небесным покровителем. Имя этого святого она примет впоследствии, будучи послушницей и монахиней.
“Я с малолетства никакого утешения не видела. Сестры нарядятся в кофточки, а я - в грязи. Мне против сестер было обидно. Все вышитые, приглаженные, одна я замарашка. Я заморыш была: тоненькая, лохматая, грязная, меня в речке не отмоешь, - неоднократно с горечью вспоминала Матушка о своем безрадостном детстве. - Стала подрастать немножко и больная была, да и ребятишки меня дюже обижали. Я боялась всех”.
Видя это, отец как-то и говорит: “Давай-ка ее отгородим”. Он принес домой доски, а Феодосия решила, что он хочет сделать для нее гробик: “Собьет, в овраг отнесет и похоронит”. “Я испугалась, лежу как деревянная, - вспоминала Матушка, - а он спрашивает: “Кто тебя напугал?” - “Ты напугал”. И рассказала ему о том, что подумалось ей.
Так была устроена первая келейка для будущей подвижницы. Уже тогда она не знала никакого веселья, никогда не играла ни с девочками, ни с мальчиками.
Один раз, когда деревенские девушки собирались водить хоровод, мать зовет ее:
- Ну, лохматая, пойдем, посмотрим.
- У меня же ножки не ходят, - отвечала ей девочка.
- Я тебя на руки возьму.
Мать села на лавку, посадила Феодосию на колени. Девушки завели хоровод, запели песню “Зелен туман при долине”. Услышав пение, девочка соскользнула с колен матери и быстро-быстро уползла в дом, залезла под кровать и занавесилась подзором.
Из всех невесток жалела Феодосию жена среднего брата, бездетная София. Это имя девочка выговорить тогда не могла и называла ее просто “Софкой” или “нянькой Софкой”.
Однажды, когда девочке было три года, София принесла ее в церковь. После окончания литургии обнаружилось, что Феодосия исчезла. София обыскала все уголки храма, но девочку не нашла. И ей ничего не оставалось, как обратиться к священнику: “Как хочешь, батюшка, а ищи нашу девочку в алтаре”. “Там он меня и нашел спящей под престолом, по торчащей ножке нашел. Там завешено, я туда забралась и заснула, спать очень хотелось, - рассказывала матушка Макария. - Господь мне дорогу не преградил, а им глаза ослепил”. Как известно, по церковным правилам к престолу, на котором невидимо присутствует Господь, могут прикасаться лишь священнослужители. Да и в сам алтарь ни вносить, ни вводить девочек и женщин не полагается.
Когда Феодосии не исполнилось еще полных четырех лет, она решила помыть в речке ножки и заползла на самый край деревянных мостков, с которых обычно полощут белье. Доски были подгнившие, подломились, и она упала в воду. На берегу собрались люди: кто молится, кто причитает и убивается. Прибежала и мать Феодосии. Скорее от испуга, что ее могут привлечь к ответу, стала голосить. В деревне-то знали, что к девочке дома относятся плохо.
Двоюродная сестра Феодосии по материнской линии полезла в воду и вытащила утопленницу за волосы. Безжизненное тельце несчастной девочки положили здесь же, на принесенную кем-то простыню, и принялись откачивать. Наконец она подала первые признаки жизни. Прибежавший на крик сосед Артемьевых Антон Степанович завернул ребенка в простыню и, прижав ее к себе, понес в свой дом, говоря матери: “У вас нет за ней никакого ухода, а она должна жить долго”.
Антон Семенович был поваром в кремлевском Чудовом монастыре. Но когда монастырь закрыли, монахов и служащих разогнали, он приехал в родную деревню, где и жил через дом от Артемьевых с женой и двумя сыновьями.
В амбаре (а был он в крестьянском хозяйстве одним из самых чистых мест, где в закромах хранилось зерно) у Антона Семеновича висело много хороших икон и нарядных лампад, стояло большое, от пола до потолка, Распятие. А на табурете лежала огромная, весом в полтора пуда, старинная Библия в кожаном переплете с медными застежками, которую он привез из Чудова монастыря.
“Дядя Антон”, или “Антоний Великий”, как называла его Феодосия по имени святого, которое он носил, по ночам молился в своем амбаре. Иногда говорил он и ей: “Ну, невеста Христова, что запечалилась, становись со мной на молитву”. “Я, маленькая, на коленочках стою, устану, вся замерзну”, - рассказывала Матушка. Часто приходил к Антону местный священник, служил в амбаре тайно и причащал Феодосию.
В доме у Антона Семеновича девочке жилось спокойно и сытно. Ей купили платьице, полусапожки. Хозяйка дома Аксинья ухаживала за Феодосией и нередко клала ее отдохнуть на свою кровать. Когда все уходили из дома, девочку запирали в амбаре, где она молилась, а по возвращении забирали ее в дом.
Уже в раннем детстве у Феодосии появились первые признаки прозорливости. Однажды Антон Семенович сел на лавку, забылся сном и не проснулся. Думали, что он умер, а девочка сказала хозяйке: “Тетя Аксюта, вы его не трогайте, а положите на кровать, он проспит три дня и сам проснется”. Так и случилось: через три дня “Дядя Антон” проснулся и после этого словно получил откровение,стал еще более усердным ко всему духовному. Своим домочадцам он говорил, что “время наступило нехорошее (началась “безбожная пятилетка”, во время которой планировалось покончить с религией), что надо больше молчать и очень много молиться. А Михаилу Артемовичу прямо сказал: “Из твоей дочери можно сделать божественного человека”.
Хоть и жилось Феодосии у соседей хорошо, она все же скучала по матери, поэтому ее носили домой. Так она и проживет несколько лет в двух домах до техпор, пока к соседке не приедут из Москвы на постоянное жительство ее сестры. Спокойная жизнь в этом доме с той поры нарушится, и Феодосия вынуждена будет покинуть гостеприимный дом соседей.
Чаще всего большая семья Артемьевых ездила причащаться в церковь села Кикино, которая была к ним значительно ближе. Брали с собой и Феодосию. “На коленочках всю службу простою, - вспоминала Матушка, - а отец Иван подойдет и скажет: “На тебя радостно смотреть, как ты хорошо молишься”. Мать часто говорила больной девочке: “Вот ты бедовая, у тебя Матерь Божия ножки и отняла”. А в кикинской церкви была большая икона Богоматери “Всех скорбящих Радость”. Однажды София принесла девочку в храм и посадила ее на скамейку. Феодосия сползла на пол, добралась до этой иконы, ухватилась за ее края руками и так горько плакала, что у всех бывших в храме людей на глазах невольно навернулись слезы. Из алтаря вышел настоятель, взял девочку на руки и стал утешать ее, говоря, что Царица Небесная ни у кого ножек не отнимает. “Они у тебя просто больные, и ты так больше не говори, а то Она может обидеться”. После совершения литургии священник, придя к Артемьевым, вразумлял отца и мать, чтобы никто и никогда из семьи не говорил девочке о ее болезни. А она просила еще, чтобы он убедил родителей не звать ее больше Феёнушкой. После этого все домашние называли ее только полным именем.
София часто носила девочку в церковь: сама приоденется, Феодосию непригляднее оденет и несет ее в храм. “Я церковь очень любила, и как увижу батюшку, хочет он того или нет, уцеплюсь ему за шею и крепко-раскрепко поцелую. Батюшка Иван меня чуть ли не с крестом встречал, просфор во все карманы напихает. Возьмет меня на руки и понесет в алтарь. Люди говорят:
“Что это такая за девочка, что ее в алтарь носят?” Он очень любил со мной поговорить. А то домой затащит, на широкую лавку посадит, чтобы мне удобнее было. Я боялась: он как огнем пылал - такой свет от лица был. Я бы поела у него за столом, но боялась до смерти. Я даже на него лишний раз боялась поглядеть”. Судя по всему, отец Иоанн догадывался об особых небесных дарах Феодосии и ее избранничестве. Сам же он умер в день Светлого Христова Воскресения в своем храме, в полном священническом облачении.
“Я незнамо как молилась Матери Божией и просила: “Исцели меня от болезни, прости меня, если я грешная”. Плакала, просила Царицу Небесную, а Она явилась во сне и говорит: “Что ты плачешь, что ты убиваешься? Ну что теперь делать, раз ножки не ходят?” - рассказывала Матушка. - Я молитву к Ангелу-хранителю никак не могла запомнить и очень плакала. “Ладно, буду тебя учить”, - сказала Матерь Божия. Я так запоминала: увижу Ее во сне, Она скажет: “Давай почитаем. Я буду читать, а ты запоминай”. Она два раза прочтет, и я запомню. Она в память мне все уложила, и я стала читать, как по лесенке. “Теперь ты никогда не забудешь”, - сказала Царица Небесная девочке, которой было в ту пору пять лет.
Тогда же врачи хотели сделать ей операцию и “нарастить жилы” на ногах, чтобы они могли разгибаться. В больнице Феодосию подготовили к операции, сделали наркоз, хирург взял в руки скальпель, но через мгновение в ужасе отпрянул со словами: “О, Господи, прости”. Пришедшего в себя доктора стали расспрашивать, что случилось, почему он не делает операцию. “Небесная стража стоит и не отступает”. Ему грозно было сказано, что это дитя нельзя трогать! В больнице пролежала Феодосия с Рождественского поста и до лета, а потом ее выписали.
Ей было около семи лет, когда ее ноги до самых колен покрылись язвами. Девочка взывала к Матери Божией и Симеону Богоприимцу о помощи. “И вот под Воздвижение лежу, прошу Матерь Божию: “Пришли какого-нибудь угодничка, чтобы хоть половину ран снял”. Была светлая лунная ночь, двенадцать часов пробило. Смотрю, кто-то в светлых одеждах отодвинул стекло в окне и крикнул мне: “Матушка Феодосия, скажи матери, чтобы она сходила на огород, сломала капустные листики и положила тебе на ножки”. А у нас такая большая капуста была, - говорила она, - что листом ножку можно два раза обернуть. Сделали, как было сказано, я три дня спала, и ножки зажили. Вот какую маленькую, а уже Матушкой называли”, - добавила она.
“Когда пришло время идти в школу, как же я плакала, до боли в сердце, - вспоминала матушка Макария. - Все мои ровесники в школе, а я больная. Я, как увижу учительницу, кланяюсь ей в ноги: “Миленькая, возьми меня учиться”. А потом обратилась к Матери Божией: “Владычица, зачем Ты меня оставила, я же буду неграмотная. Матерь Божия, научи меня всему небесному, Ты же не хочешь, чтобы я осталась темной”.
В восемь лет в жизни Феодосии произошло событие, изменившее всю ее дальнейшую судьбу. Однажды она заснула как обычно, а на следующее утро, когда ее стали будить, не добудились. Решили, что наконец-то Господь услышал их просьбы и призвал ее к Себе. Отец отвез девочку в больницу, где ее осмотрели и сказали: “Если она через четырнадцать дней не проснется, тогда действительно не уснула, а умерла”. Так особым смотрением Божиим Феодосию сразу не похоронили и не сделали вскрытие, а положили в мертвецкую.
Девочка не умерла, а погрузилась в летаргический сон. В те дни, когда ее тело, холодное и бездыханное, лежало рядом с покойниками, душа пребывала в загробном мире. Ангел-хранитель показывал ей райские обители.
“В раю всегда тепло, всегда солнце, - рассказывала Матушка о том, что увидела таким чудесным образом почти шестьдесят лет тому назад, и воспоминания ее о Горнем мире были удивительно свежи и ярки. - Там и солнце не такое, как здесь, оно большое-большое. И цветы цветут всякие, есть и небесные, есть и такие, как на земле. Трава там зеленая, красивая и все дорожки ровные и чистые. Сады очень хорошие, и яблоки сладкие. Они очень-очень красные и словно медом налитые. Птички на деревьях и маленькие, и большие, подумаешь, что люди поют, а это птицы”.
Когда Ангел собирался ей показать в райских селениях что-то новое, то сажал ее себе на спину и пояснял, куда они полетят. Показал он Феодосии чертог, где пребывает Сам Христос и где самый сильный свет в раю. Вокруг чертога - высокая ограда; когда же открывались ее врата, то словно звонили колокола. Со Христом за этой оградой находятся лишь самые близкие к Нему: Богоматерь, Иоанн Предтеча, святитель Николай...
Ангел-хранитель показал Феодосии и огромный, весь словно золотой и прозрачный храм. “Там чертог такой большой поставлен, что нельзя определить, сколько в нем места, - рассказывала она, - чтобы все праведники зашли в этот чертог на службу. А в алтаре того храма престол,на нем Евангелие и Крест. От престола вода так и течет, такая серебристая вода. По нашему земному времени, с одиннадцати ночи собираются в чертог все священники со Христом во главе и на небе совершается великое таинство. Священники там служат в таких же облачениях, как и на земле. Ангелов в той церкви много и все служащие - с кадилами. А поют так красиво и громко, что и передать нельзя”. Девочка спрашивала:
- А почему здесь в церкви нет икон?
- А зачем нам иконы, - слышала она в ответ, - ведь мы все здесь живые.
- А когда мы пойдем на службу в церковь? - обращалась она к Ангелу-хранителю.
- Тебе еще рано. Вот будешь здесь второй раз, тогда и пойдем.
Вокруг себя видела она множество Ангелов в белых, розовых, желтых одеждах. Когда они подлетали, то складывали свои крылья, прятали их под одеждой и ничем уже не отличались от людей. “А Архангел Михаил главнее всех. Он работу имеет грозную, а видом не грозный и ходит большей частью в красном одеянии, - продолжала свой рассказ матушка Макария. - Он такой красивый-красивый, глядела бы на него и не нагляделась. Они всегда втроем: Архангелы Михаил, Гавриил и Рафаил. Ростом Архангелы не особо большие. Одежды у них длинные, будто шелковые, ветром колышутся. Все они кучерявые незнамо какие, на голове ленточка, сзади завязана, а кончики свисают. Гуляют они на главном дворе”.
Поведала она и о тех, кто удостоился за свою праведную жизнь пребывать в раю. “Там все молодые, радостные, красивые, стариков нет. Матерь Божия один раз скажет, кому и какие одежды шить. И на одеждах у них надписи большими буквами: слева - небесный чин, а справа - имя.
Мы здесь нетерпеливые, а там, на небе, только радости текут. Ту красоту не сравнишь с нашей жизнью. В Небесном Царстве есть обители, как у нас монастыри, подряд стоят и настроено их столько, что не счесть никогда. И звон там никогда не прекращается.
Живут в маленьких домиках со словно стеклянными окнами, но без рам. Народу незнамо сколько, сколько построек, как пройдешь - удивишься. А как там светло, как красиво!
Самая красивая среди всех - Матерь Божия. Она то в голубых, то в розовых, то в темно-красных одеждах. Приходила Она, и с Ней были Иоанн Креститель, Илья Пророк, Николай Чудотворец и святая Екатерина. А несколько раз около Нее был Тихон Калужский. Он знал тогда, - поясняла Матушка, - что я буду Тихоной зваться и меня приноравливал. Но в Царстве Небесном Матерь Божия находилась меньше, а всего более пребывала Она на земле, где помогала тем, кто Ее молил о помощи.
Душу умершего человека берут три Ангела: один исповедует, другой причащает, третий несет на небо. Все, кто поступают туда с земли, под надзором, и Ангелы-хранители их охраняют. За новопреставленными они следят до сорокового дня, чтобы никуда не забрел. И вот подходит сороковой день, когда определяется, куда пойдет душа. Интересно смотреть, - рассказывала с улыбкой Матушка, - как суд идет, как и другие Ангелы собираются вокруг того, у которого душа, над которой вершится суд, как Ангелы сообща заступаются за ту душу...”
Видела Феодосия и некоторые мытарства. “Те, кто не будет спасен, идут туда, где “черные” обитают”, - поясняла она. “Я боюсь”, - говорила девочка Ангелу-хранителю. Но тот ее успокаивал: “Тебе нечего боятся, я всегда с тобой”.
Запомнила она одно из мест мучения грешников. Оно - словно длинный и мрачный коридор без конца и края, где в комнатах-нишах томились и рыдали несчастные. Видела и “смертное поле” с мучимыми грешниками, и “мороженое северное поле” - долину, которую глазом не окинешь, и рассказывала, как сидят там на льду молочницы, подливавшие воду в молоко, и отделяют его от воды.
“Я там побыла полдня, - рассказывала матушка Макария, - а Матерь Божия уж ищет: “Где моя мученица?”
Когда Феодосия была в раю, то она очень плакала и вновь просила Царицу Небесную исцелить ей ножки или оставить ее там. Матерь Божия сказала, что здесь она не останется, а пригодится на земле. “А я не оставлю тебя”, - пообещала Она Феодосии.
Перед тем как проснуться, девочка видела, как к ее бездыханному телу подошли два Ангела, каждый с кувшинчиком, и один спросил другого:
- Какую воду дадим ей, живую или мертвую?
- Живую, - отвечает Ангел-хранитель.
- А как ты дашь ей живую воду?
- Я сам волью ее.
После этого тело девочки стало теплеть и она пробудилась. Нагая, она доползла до двери и с большим трудом выбралась на волю. Увидевшие ее люди пришли в ужас - мертвая воскресла!
“Воскресшую из мертвых” девочку родители повезли причаститься в церковь все к тому же отцу Василию, предсказавшему во время крещения ее судьбу. В этот день батюшка исповедал Феодосию и говорил с ней полтора часа, а она смиренно стояла на коле ночках и плакала. Ждавшие своей очереди люди говорили друг другу: “Маленькая, а такая грешная, раз батюшка ее так долго исповедует”. Между тем, он наставлял юную избранницу Божию, как ей следует жить, как молиться, как отца и мать почитать.
Теперь уже сам отец все чаще говорил о дочери: “Этого ребенка надо божеству учить. Пусть она божеством наслаждается, а мы весельем”. “Я росла - никаких песен не знала, меня от всего этого удаляли, - говорила Матушка. - Отец даже никогда мне не показывал, какая есть гармонь. “Раз ты такая больная, так для чего тебе это? Ты будешь взрослая, будешь по гармони скучать”. Ему вторила мать: “Ты никуда не годная, молись Богу, Он тебе во всем будет помогать”.
“Отец никогда плохим словом мать не называл, только повторял: “Фенюшка моя, поди, я тебя поцелую”. А я отцу: “У тебя одна Фенюшка счастливая, а другая несчастная. Ты бы лучше меня, несчастную, поцеловал”. Не только в детстве, но и в последующей жизни не видела она ни ласки, ни утешения.
Дети в семье Артемьевых росли в строгости и каждый день подолгу стояли на молитве на коленях. “Зовут меня на молитву, - вспоминала Матушка, - а я сама грязненькая, голова нерасчесанная. Становлюсь на коленочки, на коленочках молюсь. С четырех часов утра молилась в одной рубахе и ножки разутые. Матери Божией молилась я, разутая ли, раздетая, простоволосая, а все молилась. Онаменя жалеет, а я говорю: “Матерь Божия, у нас маленьких много, совсем маленьких детей, им тоже холодно, крошечек жалко”. Отец увидит и говорит: “Что ты дрожишь?” - “А ножки замерзли”, - отвечаю ему.
Он на мать сердится: “Ах ты какая, у ребенка ножки замерзли, хоть бы ты коврик постелила”.Когда старшие уходили или уезжали из дома, младших детей оставляли теперь на попечение Феодосии. Да и по хозяйству она немало помогала матери: сучила нитки, вязала - была смышленой, все схватывала на лету, хотя ее специально никто не учил. “Я была верткая, худенькая, - вспоминала она, - самовар к спине привяжу и ползу на реку чистить. Белье с матерью поплескала, а восьми годов корову уж доила. Мне скажут: “Возьми уздечку, дай корове хлебушка, голову ей нагни, уздечку надень и к загородке привяжи, чтоб не мотала головой”. И корова стояла, хоть бы шелохнулась. А я молоденькая, руки цепкие, доила хорошо и быстро. По целому ведру надаивала и в вымени не оставляла. Очень любила козляточек и ягняточек и за ними ходила. Я только и думала: “Господи, какая я несчастная, ходила бы за скотинкой, никуда бы ее не отдала. Как любила я их, сколько я их раз поцелую...”
По-разному складывались у Феодосии отношения со сверстниками. Лицом была она тогда пригожая: волосы черные и густые, а глаза голубые-голубые. Вот только ноги не ходили, не разгибались. Девочки дразнили ее: “Тебя замуж никто не возьмет”. На это она отвечала им:
“Ваши женихи с ножами и палками, а мой Жених с кадилом и крестом”. Так говорила она о Христе.
“Я была отчаянная, бедовая: они на ногах, а я на коленках и их перегоню”, - рассказывала Матушка. Темне менее каждую минуту чувствовала Феодосия большое неудобство от болезни. “Я все время плакала: то ногу на что наткну, то обожгу о крапиву”. Отец смастерил для дочери колясочку, на которой ее возили теперь в церковь. Мать же брала ее с собой всегда на чьи-нибудь похороны. В этом случае девочка захватывала с собой тот или иной гостинец или игрушку. На похоронах всегда оказывались дети, они просили у Феодосии Никифоровны разрешения покатать больную девочку, а таодаривала их тем, что припасла заранее. Сидит так она в колясочке, поет молитвы или духовные стихи.
Однажды, когда ей было десять лет, весь день пела она заупокойные стихи, а мать ее спрашивает:
- Что это ты все заупокойное поешь?
- А Аксютка (сестра) умерла.
- Почему ты знаешь? Нам ведь не сообщали.
В тот вечер действительно принесли телеграмму с сообщением о смерти сестры.
О внутренней жизни Феодосии мало кто тогда догадывался. Уже в детстве ей было открыто то, до чего великие христианские подвижники доходили после долгой и упорной духовной работы. До одиннадцати с половиной лет небожители являлись ей во сне и учили, как следует освящать воду и масло и какие молитвы при этом следует произносить. “Я была памятливая и бойкая, все и перенимала”, - говорила она о себе. Лишь тогда Царица Небесная разрешила Феодосии принимать народ и исцелять духовные и физические недуги. Люди приходили в дом к Артемьевым и, увидев совсем еще маленькую девочку, говорили с удивлением, а чаще с недоверием: “Маленькая, худенькая и будешь нам помогать?..” - “За ваше неверие недостойны вы, чтобы вас принимать”, - отвечала им девочка. И они уходили от нее лечиться к жившей неподалеку знахарке Анастасии.
Как-то пришла из соседней деревни Новикове женщина и обратилась к Михаилу Артемовичу: “Где у тебя бабуся, которая исцеляет? У меня петух ослеп”. - “Нет у меня бабуси, - отвечает он ей, - а есть девочка”. Полученной от Феодосии святой водой женщина окропила больного петуха, и он прозрел. Это было первое исцеление по молитвам двенадцатилетней девочки.
С той поры стали к ней приходить люди из ближних и дальних деревень и сел. Просили вылечить их больную скотинку. А спустя некоторое время они начали говорить ей: “Что же ты все только скотинку поправляешь, полечи и нас”. Феодосия давала им освященную воду, молилась за них, наставляла, как следует и им молиться Иисусу Христу и Матери Божией, и приходившие получали исцеление. Словно свеча среди мрака безбожия была возжена Господом эта дивнаяюная подвижница и поставлена на служение Богу и людям. А оно заключалось не только в том, чтобы исцелить физический недуг больного. Важно было через соприкосновение с благодатью привести человека к Богу.
Настоящее жизнеописание было бы неполным, если бы мы не рассказали здесь о том суровом времени, когда в стране велось ожесточенное наступление на Церковь. Искоренение религиозного сознания в народе было одной из государственных задач. “Выкорчевывание религии” из жизни человека и внедрение безбожия велось широким фронтом. Осуществлявшаяся тогда на селе коллективизация разрушила жизненные устои и быт крестьянства. В 1930-е годы Церковь оказалась разрушенной до основания, тысячи храмов закрыты и разорены, большая часть священно- и церковнослужителей, а также монашествующих расселены в лагеря.(1) Обращение новых людей в веру совершалось через таких благодатных Божиих избранников, как юная Феодосия.
Со временем дом Артемьевых стал пустеть. Софья, больше всех любившая больную девочку, уехала в Ленинград. Выходили замуж и разъезжались с мужьями сестры. Началась Великая Отечественная война, и на фронт забрали всех братьев, а затем и отца. Вскоре их родную деревню занял враг. Фашисты отобрали у Артемьевых корову, и четверо совсем маленьких детишек остались без молока, хорошо хоть телку успели зарезать на мясо. Невестки с младенцами стали разъезжаться по своим родным домам. А вскоре и сама мать, забрав имущество, уехала в Калугу, к родному брату. Больная девочка совсем одна остается в большом опустевшем доме, в единственном платьице и без куска хлеба. Ее бросили умирать... Случилось это Успенским постом, за три дня до праздника Успения Божией Матери, то есть 25 августа 1941 года.
Когда немцы занимали деревню, местные жители, положившись на волю Божию, привели всех своих маленьких детей в дом к Феодосии, оставили кто что мог из продуктов, а сами ушли прятаться в лес. Так около юной избранницы Христовой оказалось 36 детей. “Я зажгла 7 лампад и 12 свечей. Одного младенца взяла на руки, стою на коленочках, молюсь Богу”, - вспоминала Матушка. Узнав откуда-то, что в этом доме прозорливая девочка, пришел немецкий офицер и обратился к Феодосии через переводчика с таким вопросом:
- Скажи мне, девочка, где моя хозяйка и как ей живется?
- Она сейчас много терпит невзгод, - отвечала она ему.
- А как ей помочь? - вновь спросил офицер.
- Она все перетерпит, и, когда вернетесь, ей станет легче.
- Мы нигде не видели, - вновь говорил он, - чтобы так молились Богу, как ты. Хорошая маленькая девочка, тебя надо в Германию, там любят, кто много молится Богу.
Он написал записку, дал Феодосии и сказал: “Ты никому не открывай дверь, а эту бумажку подай в окно, и тебя никто не тронет”. Так она и поступала, а на улицу не показывалась.
После ухода немцев многие жители, возвратившись в свою деревню Карпове, остались без крова. И в дом, где жила прежде семья Артемьевых, поселился колхозный бригадир.
- Девочка, - сказал он Феодосии, - как я возьму тебя к себе, когда у меня своя большая семья?
- Ладно, тогда я уползу на улицу, - отвечала она ему, - а там будет видно.
- Ползи-ка ты в сельсовет, попроси там кров, - посоветовал ей бригадир.
И больной девочке ничего не оставалось, как покинуть родной дом и ползти в деревню Заголовка, где располагался сельсовет. “Без матери на крик кричала, не знаю, куда ползти, - рассказывала, вспоминая, Матушка. - Я ж дорог не знаю, не могу встать на свои ножки, раз Господь так обездолил”. К счастью, встретилась на дороге женщина.
- Куда ты ползешь, куда тебе надо?
- В деревню Заголовка, - отвечала со слезами Феодосия.
- Так в Заголовку тебе надо через Манино и по тропинке.
“До деревни доползла - света не видела. Плакала, ноги в кровь, платье в клочья разодрала. Нашла сельсовет, без сельсовета ни к какому жилью не пристроиться. Председатель спрашивает: “Куда ты?” - “А на весь белый свет у меня никого нет, - отвечает ему девочка, - мать уехала в Калугу”.
Председатель пожалел Феодосию, стал ходить по уцелевшим дворам, однако безрезультатно: никто не соглашался пустить в дом несчастную девочку. И пришлось ей жить где попало и чем попало укрываться от стужи и ненастья. “Я была тогда маленькая, легонькая. Я под сарай залезу или в сено закопаюсь. Так в зиму и осталась на морозе. На снегу тяжело, голая по улице ползала, никто не покрыл, - со слезами на глазах рассказывала она. - Под сарай залезу, закидаюсь кое-чем, а то в снег зароюсь. В снегу выкопаю ямку, комочком лягу, под лицо руку положу, так и сплю. На мне все сотлело, тело было заскорузлое. Снежок кушала: чистенького снежка цепну в ручку и в рот. И питалась - бересту сверну, а кто хлеба даст, то он замерзнет, не укусишь. А летом траву ела, цветочки ела. Грязную воду пила, зачерпну - какая была вода мутная.
Солнышко запечет - голову греет, а подо мной мокро - снег тает. А я сама кое в чем, одни лохмотья, грудь лишь прикрыта. Заберусь на завалинку, на соломку, мне теплешенько, хорошо, и молилась Господу”.
Так и жила в эти военные годы хрупкая и больная телом, но возросшая духовно девочка. “Очень сильно Богу молилась, молилась безпрестанно”. Каждый день она была готова умереть, а потому и пела заупокойные стихи. Два года без одного месяца прожила так Феодосия на улице. Испытания, выпавшие на долю девочки-подростка (700 дней на улице с трескучими морозными зимами и пронизывающими насквозь ветрами), кажутся выше человеческих сил. Однако благодать Божия помогала ей превозмочь все невзгоды.
В 1943 году, когда Феодосия находилась в деревне Ларинки, ей явилась Царица Небесная и сказала:
- Хватит тебе жить на улице, тебе надо уходить в дом.
- Кто же меня возьмет? - спросила девочка.
- Сегодня за тобой придут.
И действительно, Феодосии повстречалась одна пожилая женщина. “Иди ко мне, я тебя покормлю, - сказала она, - какая ты тощая”. Ее избенка стояла на краю деревни. Женщина оказалась человеком добрым и к девочке отнеслась очень сердечно.
Семидесятидвухлетняя монахиня мать Наталья, шла в тот день в село Дуброво, где управляла церковным хором. Дорога была дальней, и она решила передохнуть у своей хорошей знакомой в Ларинках.
- Что это за девочка у тебя? - спросила она хозяйку.
- Подняла ее на улице, - сказала та.
- Я священника позову, - предложиламать Наталья, - девочку причастить надо.
Она пришла в церковь, рассказала настоятелю о Феодосии и попросила причастить ее. После службы взяла его облачение и поспешила обратно. “Пришел священник, а я - грязная, лохматая, все на мне сопрело, ничего нет. Мать Наталья развязала свой большой плат с кистями и укрыла меня им, а батюшка причастил”. А потом мать Наталья взяла Феодосию к себе.
В свое время мать Наталья, однофамилица девочки, была монахиней Вяземского Аркадиевского женского монастыря. Когда его закрыли, она поселилась в пятидесяти километрах от него, в селе Тёмкино, у сестры Екатерины, с которой вместе и жила. Старая монахиня обшивала окрестных жителей. Была она добрая, сама не поест, а человека покормит. И “до смерти любила она ребятишек”.
Однажды, когда началось время гонений и она была посажена в тюрьму, явилась ей Заступница Небесная и сказала: “Все монахини, сидящие здесь с тобой, записаны на смерть, а ты будешь ухаживать за больной в своем доме”. Эти слова она запомнила на всю жизнь. ВФеодосии мать Наталья как раз и увидела тот дар Божий, ту самую больную, о которой было ей много лет назад откровение. Прежде она хорошо знала семью девочки, догадывалась и об особом о ней промысле Божием. В свое время она даже просила у ее отца: “Отдай ты мне свою больную девочку”, - но он не согласился.
Привезя Феодосию в свой дом, мать Наталья начала расчесывать ей волосы. Расчесывает и плачет от жалости, так были спутаны они, по одной волосинке разбирала. Попросила у людей стиральной соды и в ней отмачивала грязь на волосах. Вымыла девочку, одела ей рубашечку, посадила на печку. “Ты полежи, - говорила она, - а я одеяло буду стегать. Отогревайся, хватит тебе на улице сидеть”.
Изба, где жила мать Наталья, стояла почти на самом краю села, у дороги. Была она очень маленькой и плохонькой, с подслеповатыми оконцами и выщербленным полом, устланным соломой. Обстановка бедная: стол, кровать да широкая лавка у окон. Иконы и лампадки в углу над столом были единственным украшением дома.
Мать Наталья поставила для девочки маленькую кровать, постелила сена, накрыла холщовой тряпкой, а самой пришлось спать на печи.
Сшила она девочке черное и белое платьица, кофточку, связала носочки, а на ноги сшила стеганные на вате бурочки, и говорит: “Теперь я тебя никуда не пущу, мне с тобой лучше”. - “Была она в ту пору хоть и старой, но сильной, возьмет меня на руки и несет”, - вспоминала матушка Макария.
Мать Наталья управляла хором из 17 человек и каждый раз ходила на службу в Дуброво за десять километров в один конец. Певчие, как и она, жили в Тёмкино (здесь к тому времени храм уже был разрушен, и они также были вынуждены трудиться в Дубровской церкви) и ходили туда вместе с матерью Натальей. Часто они все вместе собирались в доме монахини и очень красиво и задушевно пели старинные духовные стихи-“Я на кроватку взберусь, лягу на подушечку и лежу, молюсь да слушаю”, - рассказывала Матушка. Ей очень-очень хотелось петь вместе с ними, но в хор ее не принимали, хотя голос у нее был очень высокий и красивый и тонкий слух. Феодосия не раз пробовала подпевать им, но женщины насмехались над ней: “Во-о, никудышная, а голос како-ой! Смотри, как высоко подпевает!” Местным властям такие спевки не нравились, не по душе им была и старая монашка. Очень часто, в месяц по нескольку раз, ее вызывали или уводили в милицию, в райцентр, за четыре километра от села.
Отец Феодосии был убит на войне в 1944 году, не стало и братьев. Мать же вскоре приехала из Калуги в чем была. “Я тебя не возьму к себе, - говорила ей мать Наталья, - у нас и так тесно, да и хлеба негде взять. Если хочешь, можешь забирать свою дочку”. И Феодосии Никифоровне ничего не оставалось, как искать на старости лет другое пристанище. Умерла она в день своего Ангела в 1948 году.
В доме матери Натальи почти все работы по дому вскоре легли на плечи Феодосии. На коленях ползала она, мыла пол, обихаживала скотину - козу и поросенка, кормила кур. А в свободное от этих трудов время еще и вязала шали.
Спать в доме матери Натальи ей было некогда. Утром старая монахиня лишь печку затапливает, а девушка уже на молитву становится. Молилась она каждый день с шести утра до двенадцати дня, а кроме того, еще ночью вставала на полунощные молитвы.
Мать Наталья любила Богу молиться. Обычно сидит, шьет что-либо, а время подойдет, прекращает работу и встает на молитвенное правило. Поцелует Феодосию и спросит: “Хочешь слушать Псалтирь? Тогда я вслух буду читать”. Феодосия любила чтение этой богодухновенной книги: “Псалтирь - хорошая книга, она прямо оживляет человека. Мать Наталья читает, а я только радуюсь, потому что все чтение незнамо какое хорошее”. Так старая монахиня пела и читала, а девочка, не выпуская из рук работу, слушала. А иногда ляжет мать Наталья на печку погреться и рассказывает девочке, как жила она в Аркадиевском монастыре, каков был монастырский уклад.
Тем не менее в этом доме девочка приживалась трудно, мать Наталья была человеком строгим, и “что взять, то надо было у нее не единожды спросить, а я обидчивая, - вспоминала Матушка. - Она такая крикунья была, раскричится, а я говорю: “Уйду от тебя”. “Неужели ты это сделаешь?” - испугается она и замолчит”.
Питались они очень скромно: вместо хлеба - лепешки из жмыха, а вместо супа - пустая похлебка. Коза давала всего один литр молока в день.
Феодосия вновь принимает и исцеляет больных. “Я как стала принимать народ, говорю им: “Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас” /Пс. 33,12/, - вспоминая, рассказывала старица. - А они мне: “А зачем нам твой страх, когда нам своего хватает? Итак кругом страх, нам этого довольно”. И действительно, конец 1940-х - начало 50-х годов было временем не только голодным, но и суровым. Страна залечивала послевоенные раны, лагеря наполнялись новыми заключенными, и жизнь людей была очень тяжелой.
Мать Наталья очень берегла Феодосию, ни на минуту не оставляя ее одну, а когда уходила из дома, то крепко-накрепко закрывала ее. Если кто-то из мужчин подходил к дому, она прятала ее на печку или за занавеску. И постоянно говорила ей: “Где есть мужчина, туда не ходи, а то мне за тебя на том свете придется горько плакать”.
Феодосия к той поре стала красивой взрослой девушкой. У нее были длинная и толстая черная коса и все такие же голубые, небесного цвета глаза. Одевалась она всегда очень скромно: “Я была как бесприданница - два платьица и рубашечка, и вся моя одежда помещалась в небольшом посылочном ящичке”.
Каждый месяц вызывали ее в райцентр за четыре километра на комиссию. “Не стали ли ходить у тебя ноги?” - спрашивали ее там и смеялись. - “Гордиться и вам не годится, - отвечала им девушка, - думаете, и я не могла б сидеть среди вас? Да Бог не привел”. И только молила Христа: “Если Ты так сотворил меня, пускай будет по-твоему”.
Молодость всегда берет свое, но Феодосия избегала соблазнов. “Я компании никогда не видела и за столом никогда не была. Надо очень крепко Бога молить, чтобы Он помог пережить молодые годы”, - скажет она потом.
более подробно.
Схимонахиня Макария родилась 11 июня 1926 года, в день Отдания Пасхи, когда Церковь празднует икону Божией Матери «Споручница грешных» и вспоминает деву-мученицу Феодосию. Родители ее, пятидесятилетние Михаил Артемович и Феодосия Никифоровна Артемьевы, жили в деревне Карпове Вяземского уезда Смоленской губернии.
На второй день после рождения, в праздник Вознесения Господня, ее вместе с братом-близнецом решено было крестить. Он хорошо знал семью Артемьевых и не раз бывал в их доме.
«Когда нас принесли крестить, — рассказывала Матушка, — брат был очень слабый. Священник сказал: «Сначала окрестим мальчика, потом девочку». Отец Василий поторапливал пономаря: «Давай, давай скорее, мальчик умереть может». И действительно, как только младенца Ивана окрестили, он умер. Затем отец Василий крестил девочку и нарек ей имя Феодосия, что значит «Богом данная». Вынимая ребенка из купели и подавая ее крестной матери на пеленку, он сказал: «Девочка хорошая, жить будет, а ходить не будет».
Семья Артемьевых была самой большой в округе: родители, четверо сыновей с женами и детишками, шесть дочерей, одна из которых была замужем, — всего двадцать человек. Жили они в ту пору все вместе в маленьком домике, который ни расширять, ни перестраивать не разрешалось. В доме было очень тесно: и посидеть негде, и прилечь негде. Между тем, девочка быстро росла, не отставая от своих ровесников. «Я рано пошла, была бойкая, все кричала, как было не по мне. Речистая была, лопочу что-нибудь», — вспоминая, рассказывала Матушка. Мать звали Феодосией и младшую дочку тоже Феодосией, и чтобы их различить, девочку стали любовно называть Феенушкой.
Как-то раз пришла к матери за сшитым одеялом старуха-заказчица. Глядя на Феодосию, она удивленно произнесла: «Какая маленькая, а уже ходит», — и затем погладила ее по спинке. Тут же у девочки подогнулись коленки, и она упала. С того времени у нее заболели ноги: день она ходила, а на другой ее одолевал недуг, случались припадки, длившиеся до четырех часов кряду. Она падала на пол и не могла встать. Несчастные родители возили ребенка к докторам, но лечение результатов не давало, и больной ребенок становился обузой для большой семьи.
Все работы по дому в семье Артемьевых лежали на невестках: они следили за чистотой, готовили еду. Еду готовили трижды в день. За стол садились по очереди: сначала ел отец, четверо сыновей и невестки, затем садилась мать и все дочери, и после всех кормили маленьких. В доме было сытно, на стол ставили одну на всех большую чашку с супом или щами, и из нее все черпали своими ложками.
Феодосии же места за столом не находилось, и вспоминали о ней в последнюю минуту. Больная и голодная девочка ползала под столом и рада была найденной корочке хлеба, оброненной кем-то. «Они меня не жалели и кормить не хотели, чтоб я умерла. До того меня сморили, что я еле ползала, не знаю, как жива осталась», — вспоминала Матушка. Домашние не раз говорили девочке: «Хоть бы тебя Господь прибрал». «Ну что ты сидишь в уголке?» — бывало спросит ее мать. «Мамочка, у меня теперь ножки не выпрямляются», — отвечала ей девочка. До трех лет она хоть и плохо, но все же ходила, а когда чувствовала, что не могла стоять, тогда за стену держалась. А с трех лет, по словам Матушки, она не ходила «ни капли».
И последующие обращения к докторам никаких результатов не давали. Испытав, казалось, все возможности вылечить Феодосию, родители повезли девочку к отцу Василию, который ее в свое время крестил и произнес о ней пророчество, что ходить она не будет. «Поздно приехали, — горестно сказал он. — Если бы привезли девочку ко мне сразу, тогда можно было бы ее вылечить». Он говорил о духовном лечении, но в происшедшем усмотрел особый Божий промысел о Феодосии. К тому врем ни ноги у нее перестали разгибаться совсем, и она уже никогда больше в своей жизни не встала на них.
Когда семья Артемьевых укладывалась спать в своем тесном домишке, почти все постели стелили на полу, а место больной девочки было под кроватью. Там она теперь не только спала, но и проводила большую часть дня. Когда приходил с работы отец, он вытаскивал дочку из-под кровати и выносил ее в сад, где росли клубника, яблоки и сливы, и угощал фруктами.
Михаил Артемович хорошо играл на гармошке, и нередко по воскресным и праздничным дням его просили поиграть на гуляниях в Дубровках. Жена, Феодосия Никифоровна, кроме церкви нигде не бывала, в свободное от работы время она хлопотала по дому, занималась с детьми и внуками. Случалось, отец Феодосии говаривал домочадцам: «Нынче я не пойду на вечерок в гармонь играть». И обращался к дочерям и невесткам: «Девки, сегодня и вы сидите дома, я буду Библию читать». Михаил Артемович сажал Феодосию к себе на колени и начинал вслух читать Библию. «Хоть и маленькая была, — с улыбкой вспоминала Матушка, — а читает отец Евангелие, я ушки навострю да слушаю».
Глубоко западали в чистое детское сердце богодухновенные слова Святой Книги. В неполные три года она знала молитвы «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся...»
Вскоре семья Артемьевых перебралась в другой, большой, но холодный дом, который прозвали «казармой». В этом доме были комнаты на четыре семьи и столовая для рабочих. Неподалеку от «казармы» находился карьер, где проходили «трудовое воспитание» разогнанные из монастырей монахини. Артемьевы подкармливали их, а те в свою очередь помогали им по хозяйству. Одну из инокинь Михаил Артемович попросил ухаживать за больной дочерью. «Монашка, бывало, начнет читать молитвы, 17-ю кафизму Псалтири, Евангелие и меня на коленочки поставит», — вспоминала Матушка.
«Я с малолетства никакого утешения не видела. Сестры нарядятся в кофточки, а я — в грязи. Мне против сестер было обидно. Все вышитые, приглаженные, одна я замарашка. Я заморыш была: тоненькая, лохматая, грязная, меня в речке не отмоешь, — неоднократно с горечью вспоминала Матушка о своем безрадостном детстве. — Стала подрастать немножко и больная была, да и ребятишки меня дюже обижали. Я боялась всех».
Видя это, отец как-то и говорит: «Давай-ка ее отгородим». Он принес домой доски, а Феодосия решила, что он хочет сделать для нее гробик: «Собьет, в овраг отнесет и похоронит». «Я испугалась, лежу как деревянная», — вспоминала Матушка, — а он спрашивает: «Кто тебя напугал?» — «Ты напугал». И рассказала ему о том, что подумалось ей. Так была устроена первая келейка для будущей подвижницы. Уже тогда она не знала никакого веселья, никогда не играла ни с девочками, ни с мальчиками.
Из всех невесток жалела Феодосию жена среднего брата, бездетная София. Однажды, когда девочке было три года, София принесла ее в церковь. После окончания литургии обнаружилось, что Феодосия исчезла. София обыскала все уголки храма, но девочку не нашла. И ей ничего не оставалось, как обратиться к священнику: «Как хочешь, батюшка, а ищи нашу девочку в алтаре». «Там он меня и нашел спящей под престолом, по торчащей ножке нашел. Там завешено, я туда забралась и заснула, спать очень хотелось, — рассказывала матушка Макария. — Господь мне дорогу не преградил, а им глаза ослепил».
Когда Феодосии не исполнилось еще полных четырех лет, она решила помыть в речке ножки и заползла на самый край деревянных мостков, с которых обычно полощут белье. Доски были подгнившие, подломились, и она упала в воду. На берегу собрались люди: кто молится, кто причитает и убивается. Прибежала и мать Феодосии. Скорее от испуга, что ее могут привлечь к ответу, стала голосить. В деревне-то знали, что к девочке дома относятся плохо.
Двоюродная сестра Феодосии по материнской линии полезла в воду и вытащила утопленницу за волосы. Безжизненное тельце несчастной девочки положили здесь же, на принесенную кем-то простыню, и принялись откачивать. Наконец она подала первые признаки жизни. Прибежавший на крик сосед Артемьевых Антон Степанович завернул ребенка в простыню и, прижав ее к себе, понес в свой дом, говоря матери: «У вас нет за ней никакого ухода, а она должна жить долго».
Антон Семенович был поваром в кремлевском Чудовом монастыре. Но когда монастырь закрыли, монахов и служащих разогнали, он приехал в родную деревню, где и жил через дом от Артемьевых с женой и двумя сыновьями.
В амбаре (а был он в крестьянском хозяйстве одним из самых чистых мест, где в закромах хранилось зерно) у Антона Семеновича висело много хороших икон и нарядных лампад, стояло большое, от пола до потолка, Распятие. А на табурете лежала огромная, весом в полтора пуда, старинная Библия в кожаном переплете с медными застежками, которую он привез из Чудова монастыря.
Дядя Антон или Антоний Великий, как называла его Феодосия по имени святого, которое он носил, по ночам молился в своем амбаре. Иногда говорил он и ей: «Ну, невеста Христова, что запечалилась, становись со мной на молитву». «Я, маленькая, на коленочках стою, устану, вся замерзну», — рассказывала Матушка. Часто приходил к Антону местный священник, служил в амбаре тайно и причащал Феодосию.
В доме у Антона Семеновича девочке жилось спокойно и сытно. Ей купили платьице, полусапожки. Хозяйка дома Аксинья ухаживала за Феодосией и нередко клала ее отдохнуть на свою кровать. Когда все уходили из дома, девочку запирали в амбаре, где она молилась, а по возвращении забирали ее в дом.
Уже в раннем детстве у Феодосии появились первые признаки прозорливости. Однажды Антон Семенович сел на лавку, забылся сном и не проснулся. Думали, что он умер, а девочка сказала хозяйке: «Тетя Аксюта, вы его не трогайте, а положите на кровать, он проспит три дня и сам проснется». Так и случилось: через три дня Дядя Антон проснулся и после этого словно получил откровение, стал еще более усердным ко всему духовному. Своим домочадцам он говорил, что время наступило нехорошее (началась безбожная пятилетка, во время которой планировалось покончить с религией), что надо больше молчать и очень много молиться.
Хоть и жилось Феодосии у соседей хорошо, она все же скучала по матери, поэтому ее носили домой. Так она и проживет несколько лет в двух домах до тех пор, пока к соседке не приедут из Москвы на постоянное жительство ее сестры. Спокойная жизнь в этом доме с той поры нарушится, и Феодосия вынуждена будет покинуть гостеприимный дом соседей.
София часто носила девочку в церковь: сама приоденется, Феодосию оденет и несет ее в храм. «Я незнамо как молилась Матери Божией и просила: Исцели меня от болезни, прости меня, если я грешная».
Ей было около семи лет, когда ее ноги до самых колен покрылись язвами. Девочка взывала к Матери Божией и Симеону Богоприимцу о помощи. «И вот под Воздвижение лежу, прошу Матерь Божию: «Пришли какого-нибудь угодничка, чтобы хоть половину ран снял». Была светлая лунная ночь, двенадцать часов пробило. Смотрю, кто-то в светлых одеждах отодвинул стекло в окне и крикнул мне: «Матушка Феодосия, скажи матери, чтобы она сходила на огород, сломала капустные листики и положила тебе на ножки». А у нас такая большая капуста была, — говорила она, — что листом ножку можно два раза обернуть. Сделали, как было сказано, я три дня спала, и ножки зажили. Вот какую маленькую, а уже Матушкой называли», — добавила она.
В восемь лет в жизни Феодосии произошло событие, изменившее всю ее дальнейшую судьбу. Однажды она заснула как обычно, а на следующее утро, когда ее стали будить, не добудились. Решили, что наконец-то Господь услышал их просьбы и призвал ее к Себе. Отец отвез девочку в больницу, где ее осмотрели и сказали: «Если она через четырнадцать дней не проснется, тогда действительно не уснула, а умерла». Так особым смотрением Божиим Феодосию сразу не похоронили и не сделали вскрытие, а положили в мертвецкую.
Девочка не умерла, а погрузилась в летаргический сон. В те дни, когда ее тело, холодное и бездыханное, лежало рядом с покойниками, душа пребывала в загробном мире. Ангел-хранитель показывал ей райские обители. Показал он Феодосии чертог, где пребывает Сам Христос и где самый сильный свет в раю. Вокруг чертога — высокая ограда; когда же открывались ее врата, то словно звонили колокола. Со Христом за этой оградой находятся лишь самые близкие к Нему: Богоматерь, Иоанн Предтеча, святитель Николай...
Ангел-хранитель показал Феодосии и огромный, весь словно золотой и прозрачный храм. «Там чертог такой большой поставлен, что нельзя определить, сколько в нем места, — рассказывала она, — чтобы все праведники зашли в этот чертог на службу. А в алтаре того храма престол, на нем Евангелие и Крест. От престола вода так и течет, такая серебристая вода. По нашему земному времени, с одиннадцати ночи собираются в чертог все священники со Христом во главе и на небе совершается великое таинство. Священники там служат в таких же облачениях, как и на земле. Ангелов в той церкви много и все служащие — с кадилами. А поют так красиво и громко, что и передать нельзя».
Вокруг себя видела она множество Ангелов в белых, розовых, желтых одеждах. Когда они подлетали, то складывали свои крылья, прятали их под одеждой и ничем уже не отличались от людей. Поведала она и о тех, кто удостоился за свою праведную жизнь пребывать в раю. «Там все молодые, радостные, красивые, стариков нет. Матерь Божия один раз скажет, кому и какие одежды шить. И на одеждах у них надписи большими буквами: слева — небесный чин, а справа — имя.
Мы здесь нетерпеливые, а там, на небе, только радости текут. Ту красоту не сравнишь с нашей жизнью. В Небесном Царстве есть обители, как у нас монастыри, подряд стоят и настроено их столько, что не счесть никогда. И звон там никогда не прекращается.
Живут в маленьких домиках со словно стеклянными окнами, но без рам. Народу незнамо сколько, сколько построек, как пройдешь — удивишься. А как там светло, как красиво!
Самая красивая среди всех — Матерь Божия. Она то в голубых, то в розовых, то в темно-красных одеждах. Приходила Она, и с Ней были Иоанн Креститель, Илья Пророк, Николай Чудотворец и святая Екатерина. А несколько раз около Нее был Тихон Калужский. Он знал тогда, — поясняла Матушка, — что я буду Тихоной зваться и меня приноравливал. Но в Царстве Небесном Матерь Божия находилась меньше, а всего более пребывала Она на земле, где помогала тем, кто Ее молил о помощи.
Душу умершего человека берут три Ангела: один исповедует, другой причащает, третий несет на небо. Все, кто поступают туда с земли, под надзором, и Ангелы-хранители их охраняют. За новопреставленными они следят до сорокового дня, чтобы никуда не забрел. И вот подходит сороковой день, когда определяется, куда пойдет душа. Интересно смотреть, — рассказывала с улыбкой Матушка, — как суд идет, как и другие Ангелы собираются вокруг того, у которого душа, над которой вершится суд, как Ангелы сообща заступаются за ту душу...»
Видела Феодосия и некоторые мытарства. «Те, кто не будет спасен, идут туда, где «черные» обитают», — поясняла она. «Я боюсь», — говорила девочка Ангелу-хранителю. Но тот ее успокаивал: «Тебе нечего боятся, я всегда с тобой». Когда Феодосия была в раю, то она очень плакала и вновь просила Царицу Небесную исцелить ей ножки или оставить ее там. Матерь Божия сказала, что здесь она не останется, а пригодится на земле. «А я не оставлю тебя», — пообещала Она Феодосии.
Перед тем как проснуться, девочка видела, как к ее бездыханному телу подошли два Ангела, каждый с кувшинчиком, и один спросил другого:
— Какую воду дадим ей, живую или мертвую?
— Живую, — отвечает Ангел-хранитель.
После этого тело девочки стало теплеть и она пробудилась. Нагая, она доползла до двери и с большим трудом выбралась на волю. Увидевшие ее люди пришли в ужас — мертвая воскресла!
«Воскресшую из мертвых» девочку родители повезли причаститься в церковь все к тому же отцу Василию, предсказавшему во время крещения ее судьбу. В этот день батюшка исповедал Феодосию и говорил с ней полтора часа, а она смиренно стояла на коле ночках и плакала. Ждавшие своей очереди люди говорили друг другу: «Маленькая, а такая грешная, раз батюшка ее так долго исповедует». Между тем, он наставлял юную избранницу Божию, как ей следует жить, как молиться, как отца и мать почитать.
По-разному складывались у Феодосии отношения со сверстниками. Лицом была она тогда пригожая: волосы черные и густые, а глаза голубые-голубые. Вот только ноги не ходили, не разгибались. Девочки дразнили ее: «Тебя замуж никто не возьмет». На это она отвечала им: «Ваши женихи с ножами и палками, а мой Жених с кадилом и крестом». Так говорила она о Христе.
О внутренней жизни Феодосии мало кто тогда догадывался. Уже в детстве ей было открыто то, до чего великие христианские подвижники доходили после долгой и упорной духовной работы. До одиннадцати с половиной лет небожители являлись ей во сне и учили, как следует освящать воду и масло и какие молитвы при этом следует произносить. Лишь тогда Царица Небесная разрешила Феодосии принимать народ и исцелять духовные и физические недуги.
Как-то пришла из соседней деревни женщина и обратилась к Михаилу Артемовичу: «Где у тебя бабуся, которая исцеляет? У меня петух ослеп». — «Нет у меня бабуси, — отвечает он ей, — а есть девочка». Полученной от Феодосии святой водой женщина окропила больного петуха, и он прозрел. Это было первое исцеление по молитвам двенадцатилетней девочки.
С той поры стали к ней приходить люди из ближних и дальних деревень и сел. Просили вылечить их больную скотинку. А спустя некоторое время они начали говорить ей: «Что же ты все только скотинку поправляешь, полечи и нас». Феодосия давала им освященную воду, молилась за них, наставляла, как следует и им молиться Иисусу Христу и Матери Божией, и приходившие получали исцеление. Словно свеча среди мрака безбожия была возжена Господом эта дивная юная подвижница и поставлена на служение Богу и людям. А оно заключалось не только в том, чтобы исцелить физический недуг больного. Важно было через соприкосновение с благодатью привести человека к Богу.
Со временем дом Артемьевых стал пустеть. Софья, больше всех любившая больную девочку, уехала в Ленинград. Выходили замуж и разъезжались с мужьями сестры. Началась Великая Отечественная война, и на фронт забрали всех братьев, а затем и отца. Вскоре их родную деревню занял враг. Фашисты отобрали у Артемьевых корову, и четверо совсем маленьких детишек остались без молока, хорошо хоть телку успели зарезать на мясо. Невестки с младенцами стали разъезжаться по своим родным домам. А вскоре и сама мать, забрав имущество, уехала в Калугу, к родному брату. Больная девочка совсем одна остается в большом опустевшем доме, в единственном платьице и без куска хлеба. Ее бросили умирать... Случилось это Успенским постом, за три дня до праздника Успения Божией Матери, то есть 25 августа 1941 года.
Когда немцы занимали деревню, местные жители, положившись на волю Божию, привели всех своих маленьких детей в дом к Феодосии, оставили кто что мог из продуктов, а сами ушли прятаться в лес. Так около юной избранницы Христовой оказалось 36 детей. «Я зажгла 7 лампад и 12 свечей. Одного младенца взяла на руки, стою на коленочках, молюсь Богу», — вспоминала Матушка.
После ухода немцев многие жители, возвратившись в свою деревню Карпове, остались без крова. И в дом, где жила прежде семья Артемьевых, поселился колхозный бригадир, он не оставил у себя. И больной девочке ничего не оставалось, как покинуть родной дом и ползти в деревню Заголовка, где располагался сельсовет. «До деревни доползла — света не видела. Плакала, ноги в кровь, платье в клочья разодрала. Нашла сельсовет, без сельсовета ни к какому жилью не пристроиться. Председатель спрашивает: «Куда ты?» — «А на весь белый свет у меня никого нет, — отвечает ему девочка, — мать уехала в Калугу».
Председатель пожалел Феодосию, стал ходить по уцелевшим дворам, однако безрезультатно: никто не соглашался пустить в дом несчастную девочку. И пришлось ей жить где попало и чем попало укрываться от стужи и ненастья.
Два года без одного месяца прожила так Феодосия на улице. Испытания, выпавшие на долю девочки-подростка (700 дней на улице с трескучими морозными зимами и пронизывающими насквозь ветрами), кажутся выше человеческих сил. Однако благодать Божия помогала ей превозмочь все невзгоды. В 1943 году, когда Феодосия находилась в деревне Ларинки, ей явилась Царица Небесная и сказала:
— Хватит тебе жить на улице, тебе надо уходить в дом.
— Кто же меня возьмет? — спросила девочка.
— Сегодня за тобой придут.
И действительно, Феодосии повстречалась одна пожилая женщина. «Иди ко мне, я тебя покормлю, — сказала она, — какая ты тощая». Ее избенка стояла на краю деревни. Женщина оказалась человеком добрым и к девочке отнеслась очень сердечно.
Семидесятидвухлетняя монахиня мать Наталья, шла в тот день в село Дуброво, где управляла церковным хором. Дорога была дальней, и она решила передохнуть у своей хорошей знакомой в Ларинках.
— Что это за девочка у тебя? — спросила она хозяйку.
— Подняла ее на улице, — сказала та.
— Я священника позову, — предложиламать Наталья, — девочку причастить надо.
Она пришла в церковь, рассказала настоятелю о Феодосии и попросила причастить ее. После службы взяла его облачение и поспешила обратно. «Пришел священник, а я — грязная, лохматая, все на мне сопрело, ничего нет. Мать Наталья развязала свой большой плат с кистями и укрыла меня им, а батюшка причастил». А потом мать Наталья взяла Феодосию к себе.
В свое время мать Наталья, однофамилица девочки, была монахиней Вяземского Аркадиевского женского монастыря. Когда его закрыли, она поселилась в пятидесяти километрах от него, в селе Тёмкино, у сестры Екатерины, с которой вместе и жила. Старая монахиня обшивала окрестных жителей. Была она добрая, сама не поест, а человека покормит. Однажды, когда началось время гонений и она была посажена в тюрьму, явилась ей Заступница Небесная и сказала: «Все монахини, сидящие здесь с тобой, записаны на смерть, а ты будешь ухаживать за больной в своем доме». Эти слова она запомнила на всю жизнь. В Феодосии мать Наталья как раз и увидела тот дар Божий, ту самую больную, о которой было ей много лет назад откровение. Прежде она хорошо знала семью девочки, догадывалась и об особом о ней промысле Божием. Привезя Феодосию в свой дом, мать Наталья начала расчесывать ей волосы. Расчесывает и плачет от жалости, так были спутаны они, по одной волосинке разбирала. Попросила у людей стиральной соды и в ней отмачивала грязь на волосах. Вымыла девочку, одела ей рубашечку, посадила на печку. Изба, где жила мать Наталья, стояла почти на самом краю села, у дороги. Была она очень маленькой и плохонькой, с подслеповатыми оконцами и выщербленным полом, устланным соломой. Обстановка бедная: стол, кровать да широкая лавка у окон. Иконы и лампадки в углу над столом были единственным украшением дома.
Мать Наталья поставила для девочки маленькую кровать, постелила сена, накрыла холщовой тряпкой, а самой пришлось спать на печи. Сшила она девочке черное и белое платьица, кофточку, связала носочки, а на ноги сшила стеганные на вате бурочки, и говорит: «Теперь я тебя никуда не пущу, мне с тобой лучше». — «Была она в ту пору хоть и старой, но сильной, возьмет меня на руки и несет», — вспоминала матушка Макария. Мать Наталья управляла хором из 17 человек и каждый раз ходила на службу в Дуброво за десять километров в один конец.
Отец Феодосии был убит на войне в 1944 году, не стало и братьев. Мать же вскоре приехала из Калуги в чем была. «Я тебя не возьму к себе, — говорила ей мать Наталья, — у нас и так тесно, да и хлеба негде взять. Если хочешь, можешь забирать свою дочку». И Феодосии Никифоровне ничего не оставалось, как искать на старости лет другое пристанище. Умерла она в день своего Ангела в 1948 году.
Мать Наталья любила Богу молиться. Обычно сидит, шьет что-либо, а время подойдет, прекращает работу и встает на молитвенное правило. Поцелует Феодосию и спросит: «Хочешь слушать Псалтирь? Тогда я вслух буду читать». Феодосия любила чтение этой богодухновенной книги: «Псалтирь — хорошая книга, она прямо оживляет человека. Мать Наталья читает, а я только радуюсь, потому что все чтение незнамо какое хорошее».
Питались они очень скромно: вместо хлеба — лепешки из жмыха, а вместо супа — пустая похлебка. Коза давала всего один литр молока в день. Феодосия вновь принимает и исцеляет больных. Мать Наталья очень берегла Феодосию, ни на минуту не оставляя ее одну, а когда уходила из дома, то крепко-накрепко закрывала ее.
Феодосия к той поре стала красивой взрослой девушкой. У нее были длинная и толстая черная коса и все такие же голубые, небесного цвета глаза. Одевалась она всегда очень скромно: «Я была как бесприданница — два платьица и рубашечка, и вся моя одежда помещалась в небольшом посылочном ящичке».
Когда Феодосии исполнилось двадцать лет, иеромонах Василий со священниками отцом Александром и отцом Викентием собрались вместе в небольшом домике в деревне Девятково, отслужили соборно литургию и затем, исповедовав и причастив девушку, постригли ее в послушницы с именем Тихона в честь преподобного Тихона Медынского, Калужского.
Тихоне очень хотелось изучить Пасхальный канон, а была она неграмотная, канон же со слуха не запомнишь — он большой. Послушница стала молиться Божией Матери и просила помочь ей. Владычица явилась Тихоне и велела повторять за Ней слова канона. Так она запомнила его навсегда.
В своей жизни Тихона очень много болела, в том числе и воспалением легких, а в двадцать лет у нее выпали все зубы. В 1957 году, когда копали картошку, она выбирала ее из земли и простудила почки. Пять месяцев лежала Тихона в районной больнице, в четырех километрах от села. К тому времени мать Наталья и нянька Екатерина были очень стары и не могли носить ей передачи, а мясного она ничего не ела. Хорошо, темкинские женщины приносили ей топленое молоко, да столько, что его хватало для всех больных в палате.
С собой в больницу взяла Тихона молитвослов, который передавался там из рук докторов к медсестрам и больным, и все они списывали нужные им молитвы. Книга эта в то время была редкой, а потребность в молитвах к Богу, Царице Небесной и святым угодникам Божиим была велика. Тогда же назначили ей пособие за погибшего на войне отца в размере 8 рублей в месяц.
Вновь пошел к Тихоне за исцелением больной люд, и приносили ей кто рубль, кто три рубля, а кто и пятерочку. Тихона смогла на эти деньги даже построить домик из двух равных половин: одну — себе, а другую — для старых женщин.
Мать Наталья не раз говорила Тихоне: «Ты нас похоронишь и тогда пойдешь в монашки». Заранее сшила ей два подрясника, купила широкий форменный ремень, переделала его в монашеский и все это подарила девушке-послушнице, сказав: «Тебе пригодится, когда будешь монашкой. Скоро-скоро будешь подряснички носить».
Нянька Екатерина умерла на Отдание Пасхи, в возрасте ста четырех лет, а мать Наталья перешла в иной мир за неделю до Рождества Христова, прожив на земле от роду девяносто семь лет. После ее смерти Тихона видела мать Наталью во всем белом-белом: она подошла к ней и поблагодарила ее.
Незадолго до смерти старой монахини Тихона как-то услышала стук в дверь. «Кто там?» — спросила она, но никто не ответил. Подползла к двери, отворила — никого нет, а слышится женский голос: «Тебе здесь больше нельзя жить, надо отсюда уходить. Я буду тебя переселять». И еще раз, когда сидела она за столом с матерью Натальей, слышала тот же голос: «Я тебя буду переселять».
Некоторое время спустя после похорон пришел к Тихоне председатель сельсовета и сказал: «Матушка, покупай себе дом. Этот подписан племяннику, да и сосед не даст тебе спокойно жить, грозит тебя зарезать, ему твоя усадьба нужна». В инвалидный дом ее не взяли, сказав: «Ты будешь здесь Богу молиться и людей развращать». И пришлось ей кое-как собирать деньги, чтобы купить стоявший в другом конце села недостроенный дом, в котором проживет она более двадцати лет и где окончится ее земной путь.
Из деревни Поповка пришли к ней две женщины, Мария и Татьяна, согласились жить у нее по месяцу и вести домашнее хозяйство. «Тогда я была чистая, каждый день меня переодевали, и кровать чистой была», — рассказывала она.
Если до этого народ приходил к Тихоне от случая к случаю, то теперь требующие исцеления и ее молитвенной помощи шли весь день с утра до вечера. Чаще стали появляться тяжелобольные, одержимые злыми духами, испорченные колдунами. И на всех Тихона находила и время, и духовные силы.
О каждом человеке есть промысел Божий, тем более о таких, как Матушка. Еще в детстве ей было предсказано, что она примет монашество в преклонных летах и постригать ее будет молодой Донат. Старая монахиня Евлалия из Калуги убедила Тихону принять монашество. «Только тогда, — говорила она, — твой недуг пройдет».
Матерь Божия приводила к Тихоне людей разными путями. Так, в 1950 году некая Наталья, жившая в селе Троицкое-Голенищево, что под Москвой, приехала в соседнюю с Темкиным деревню Курдюково покупать корову. Ей было тогда сорок лет. Узнав о девушке-подвижнице, она уже всю свою оставшуюся жизнь, почти сорок лет, будет посещать ее.
Эта Наталья и привезла как-то к Тихоне чтеца Алексея из Успенского храма Новодевичьего монастыря, у которого тяжело болела жена. А он в свою очередь взял как-то с собой дьякона той же церкви отца Иннокентия, учившегося тогда в Московской Духовной семинарии. Решившись на постриг, Тихона сказала ему: «Ищи молодого Доната», а игумен Донат как раз и учился с ним в семинарии, и было ему всего двадцать семь лет от роду.
18 октября 1976 года, когда празднуется день святителей Московских состоялся постриг. В новом доме Тихоны, в 7 часов вечера собрались игумен Донат, дьякон Иннокентий, чтец Алексей и Наталья. Пострижена была она келейно с именем Тихоны, в честь преподобного Тихона Медынского, Калужского. За то, что Наталья переодевала Тихону, готовя к постригу, на всю жизнь получила от подвижницы почетное звание «крестная». После принятия монашества Матушка как будто переродилась. Болезнь отступила.
Спустя пятнадцать месяцев после монашеского пострига, мать Тихона принимает высшую степень монашества — схиму, требующую от нее соблюдения еще более строгих молитвенных правил и затворничества.
 |
И 1 февраля 1978 года она принимает великий Ангельский чин — схиму, в которую была пострижена с именем Макария, в честь выдающегося египетского подвижника. Прошло немного времени после принятия схимы, и Царица Небесная явилась к пятидесятилетней схимонахине Макарии и сказала, что избирает ее на Подвиг. Отныне ей следовало брать на себя страдания и болезни всех людей, кто обращался к ней с просьбой об исцелении, вместить в свое сердце всю боль и скорбь России и смиренно нести этот ни с чем не сравнимый по тяжести груз на своих хрупких плечах.
В домик схимонахини Макарии приезжали люди со всех концов страны. Было здесь и духовенство — от дьякона до митрополита, и церковный причт, и простые миряне — люди верующие и неверующие, старые и молодые, и Матушка знала, кто из них в чем нуждается, и как помочь каждому из них. Она ведала о них больше, чем они о себе сами.
Одна из самых удивительных сторон духовной жизни схимонахини Макарии — это ее общение с Царицей Небесной. Никому много не рассказывала Матушка об этом. Но сегодня, когда ее нет в живых, мне хотелось бы поведать об этом в надежде, что сказанное может послужить во спасение многих душ.
Впервые Царица Небесная явилась Матушке, когда та после двух лет жизни на улице перебралась к матери Наталье. Явилась тогда Царица Небесная с семьюдесятьючетырьмя девочками лет четырех с половиной и долго разговаривала с Ней. «Меня всю трясло, — вспоминала схимонахиня Макария, — Она руку положила — и хорошо. Я Матерь Божию боялась. Матерь Божия тогда не являлась часто, потому что я была молодая. А теперь Она чаще приходит, потому что я стала старая». Рассказывала схимонахиня Макария и о том, как Царица Небесная оказывается на земле: «Она сходит, где лестница есть небесная и где можно сойти. Чуть ли не каждый день в три часа сходит с неба и сразу идёт аромат. От Нее пахнет, как от ягодки какой. Этот аромат каждый может учуять, особенно кто на улицу выходит».
Меня же, когда речь заходила о Владычице, Матушка предупреждала: «Ее не всегда можно узнать», — и рассказывала, как Она обычно является ей: «Когда Она приходит или стоит на расстоянии пяти — семи метров, от Нее исходит неизреченный аромат, какого на земле нет. По этому благоуханию Ее и можно узнать».
Не раз молила Владычицу схимонахиня Макария освободить ее по телесной немощи от данного ей подвига. В ответ она слышала: «Матушка, Я тебя давно бы взяла, да на твое место никого не подыщу». И о других явлениях: «Она меня по головке погладит, да только скажет: «Терпи». Матушка тут же поясняла: «Ведь это ни с кем-нибудь; раз Царица Небесная говорит, надо терпеть! Мне Матерь Божия терпения дает».
Еще в мае 1985 года схимонахиня Макария сказала, что Царица Небесная взяла благодать с нашей земли. Было ли это связано с начавшейся тогда перестройкой? Об этом я ее не спрашивал. А после она словно бы добавила к сказанному тогда: «Матерь Божия говорит, что теперь довести народ до большой благодати нельзя, теперь народ стал непригодный».
Матушка рассказывала, что Царица Небесная посещает больных, страждущих и просящих у Нее помощи, часто обходит наши города и веси. «По дворам пойду, — передавала она Ее слова, — кого на смерть запишу, а того оставлю, кто тише будет жить». Матушка же просила Владычицу не раз: «Ты похлопочи, чтобы не было гибели народу».
И еще об одном посещении Владычицы рассказывала схимонахиня Макария: «Матерь Божия говорит: — Денег не будет, все отберется, — говорила ей Владычица в июле 1989 года, — придешь, пообедаешь и больше ничего не получишь. Тогда ничего не будет, все попрячут, все похоронят, потому что пригону будет мало».
А я Ей так и сказала: «Была бы Твоя милость!..» Рассказывала схимонахиня Макария и о других словах Царицы Небесной: «Землю Российскую никому нельзя продавать! Матерь Божия запрещение дает. Нельзя землю продавать, земля хоть и не освященная, но она огражденная. Матерь Божия говорит: «Я наблюдаю!» — Россию бережет и землю Она не отдает никому».
Можно ли счесть все те горячие молитвы, что вознесла схимонахиня Макария ко Господу и Царице Небесной о нашей Родине, о России. Когда же настали времена тревожные, грозящие целостности страны, молилась она особенно усердно.
— А Россия-то будет? Будет ли Россия?
— Россия многоправославна, — услышала она в ответ. — Россия не погибнет!
Общение схимонахини Макарии с Царицей Небесной было самым непосредственным. Беседовала она с Ней, что называется, уста к устам и просила Ее, как родную мать. Общения эти поддерживали Матушку в нелегком ее подвиге. Много раз получала от Нее утешение, и после каждого явления была радостной и блаженной.
Все, кто прилепился к схимонахине Макарии, были счастливы уже тем, что говорили со ставлиницей Царицы Небесной и находились в том самом доме, который Она посещала уже много лет.
Почти пятьдесят лет прожила подвижница в селе Тёмкино. «Когда я была молодая, то очень крепко молила Бога, боялась, что меня выселят из Тёмкина», — вспоминала она. Ведь деваться-то ей тогда было некуда. «А сколько я неволи видела, один Бог знает, сколько я слез пролила. Вот какое мне досталось житье в Тёмкино. И так я все время на муке». Эти слова удивили меня. Казалось мне, что ее односельчане должны почитать за честь жить по соседству с такой праведницей. Но жизнь есть жизнь. История знает много примеров, когда соседи побивали камнями Божиих пророков.
Ненависть разгоралась все больше и больше в сердцах соседей. И шла она от зависти. Ведь ехали-то к Матушке люди отовсюду и старались привезти ей гостинец. Принесенное выкладывалось перед ней на столик в надежде, что съест она угощение. Но как только выходили посетители за порог дома, все гостинцы сразу же уносились «хожалками». Фрукты ссыпались в корзины, и те запихивались под кровать. Про них часто забывали и лишь в очень редких случаях подавали на стол. Но зато козы, овцы и поросенок хорошо знали вкус не только отечественных, но и заморских фруктов.
Матушка Макария не властна была распоряжаться всем этим. Только деньги попадали ей в руки: десятки, пятерки, трешки, рубли. «Родненькая моя, — говорила она одной из женщин, — не старайся мне деньги возить, у меня украдут. Сено оплачено, скотина сыта, не надо, родненькая моя, ради Христа. Постарайся поменьше привозить денег».
Деньгами, что давали ей, платила она «хожалкам» жалованье, пастуху, рабочим за пилку и рубку дров, оплачивала сено и молоко, благодарила и одаривала деньгами приехавших ее причастить священников и с ними певчих. Жертвовала деньги на храм, помогала малоимущим, на ее деньги справляли приданое к свадьбе, помогала обзавестись жильем — всего не перечислишь.
Правда, жили здесь и люди, которые поддерживали со схимонахиней Макарией добрососедские отношения. Они приходили к ней за святой водичкой и маслицем для себя, своих родных и близких. Принимала она их радостно, живо интересовалась деревенскими новостями и всегда помогала.
Среди всех деревенских домов ее дом выделялся. Он был нарядно выкрашен, огорожен ровным заборчиком и утопал в зелени и цветах. Создавалось впечатление, что в селе это райский уголок. И нередко впервые приехавшие к схимонахине Макарии за помощью люди, безошибочно находили ее дом.
Жизнь матушки Макарии в родном доме была беспокойная, а последние ее годы земного пребывания просто безрадостные. Чем больше старалась она духовно обустроить свой домик, тем больше огорчений приносили недоброжелатели и знавшиеся с нечистой силой люди, осквернявшие ее жилище.
Но предстояло ей жить именно здесь, среди этих людей. Она смирялась перед всем и вся до последней минуты жизни. Да и подвиг ее в Тёмкино был еще не окончен. А трудилась она изо дня в день, уже заметно слабеющая, несла свой тяжелый жизненный крест. Несмотря на немощь, даже в самом малом старалась ограничить себя, чтобы как можно меньше затруднять кого-либо.
Ела схимонахиня Макария очень мало, да и то, когда позволяла болезнь. Употребляла главным образом сухие просфоры, наколотые, как сахар, мелкими кусочками. На ночь оставляли ей на столике чашечку с ними, и она подкрепляла немножко свои силы.
Приезжавшие к Матушке люди привозили ей кто апельсины или мандарины, кто яблоки. Их чистили и, разломив на дольки, клали в другую чашечку, которая стояла на столе. Однако с 1988 года от всего этого она отказывалась, ела лишь только ржаные сухари, высушенные в русской печи. Ими угощала она часто и нас, давала их с собой в дорогу. Вкус у этих сухарей был какой-то особенный.
Болезни свои схимонахиня Макария переносила терпеливо, можно сказать, героически. «Мне Господь страдания дал выше благодати, — говорила она мне. — Такие муки не даны никому. А я страдаю и сама не знаю, за кого. Как мне только больно: все косточки, все жилочки, все ноготочки — все болит. А я все равно все выполняю, и сегодня целую ночь читала молитвы по четкам».
К болезни ног добавлялись новые недуги. «У меня очень головка болит, незнамо как», — жаловалась она. Я прикладывал ладонь к ее голове — она пылала огнем. Это чаще всего случалось после приема большого числа посетителей.
Горько было сознавать, что нет с ней рядом доброго и верного человека. «У меня теперь никого нет, все умерли. Как хочешь, а чужое чужим крыто. Хоть медом мажь, а свои ближе. Если бы позвали, то ползком поползла, да никому не нужна». В этих словах было не отчаяние, а скорее горечь. Ведь сколько она сделала людям добра, особенно тем, кто был с ней в те последние месяцы жизни постоянно рядом. Однако благодарности не видела.
Последнее время часто горевала Матушка о важном для нее: «Теперь нет человека, чтобы мог меня соблюдать. Кто Богу не молится, тому здесь делать нечего. Надо молиться дюже. А они один раз перекрестятся как-нибудь кувырком, — говорила она о «хожалках». — А чтобы в полную благодать войти, надо жить с одной, чтобы и она так же молилась». Но об этом можно было только мечтать. Человека такого около матушки Макарии не было и не будет до конца ее дней.
Радовалась она, когда приезжало навестить ее духовенство. Много раз служили в ее доме вечерню, утреню и литургию, причащали вместе с ней и домочадцев. Радовалась, когда освящали воду и кропили для духовного очищения весь дом. А тем более, когда соборовали ее. Случалось, в один день посещали ее сразу два, один за другим, священника. На моей памяти приезжали так даже трое: из Вязьмы, Брянска и Калуги.
Я видел, как все тяжелее ей стало принимать людей, да и на выполнение схимнического правила у нее было все меньше сил. Люди шли с тяжелыми физическими и духовными недугами. Силы понемногу оставляли ее. «Сейчас я радости никакой не вижу, меня болезнь сокрушила совсем. Вот какая я чудная теперь стала, молитовки немного почитаю и засыпаю. Я с удовольствием молилась, но теперь мне не под силу. А ведь я еще совсем молодая, мне еще шестьдесят два годочка», — говорила Матушка в 1988 году. Правда, глядя на нее, можно было дать ей восемьдесят лет — такой уставшей, изможденной казалась она. Когда в очередной раз приехал причастить ее игумен Донат, она сказала ему: «Отец Донат, я сохну. Ты ко мне приезжай почаще, я скоро помру».
Матушка слабела на глазах, и особенно заметно это было, когда приезжала на смену Валентина. «Хожалка» как-то проговорилась, что пролетит еще одна смена и схимница может умереть. Терпению любящих Матушку людей пришел конец. 29 ноября 1989 года с согласия схимонахини Макарии Валентину решено было в дом больше не допускать. С тихой грустью Матушка произнесла однажды: «Мне осталось жить совсем недолго. Мне чуточку осталось помучиться, я помру скоро... Надо уходить»
Говорить со схимонахиней Макарией о делах, как прежде, теперь не представлялось возможным. Подойдя к ее кровати, я вставал на колени, брал в свои ладони ее маленькие холодные ручки и грел их.
— Мне кажется, что моя душенька улетела далеко-далеко, а я осталась, — говорила она мне тогда. — У меня не хочут глазки смотреть, и головка больная. Она знала, что впереди ее ждут тяжкие испытания, быть может, предстоит нечто подобное тому, что испытал на Голгофе ее Спаситель.
— Скоро меня все оставят... Будет большая разруха...
— А как же я? — непроизвольно вырвалось у меня.
— А ты в Москву поедешь.
Говорила она это в августе 1988 года. Впоследствии я замечал, как скорбь и боль России стали неотделимы от нее. И чем тяжелей жилось нашей многострадальной Родине, тем болезненнее отражалось это на схимонахине Макарии, молитвеннице перед Господом и Царицей Небесной за ее земное Отечество. Она продолжала:
— Когда Матушки не будет, всем горе будет, большое горе.
Я всегда помнил, как быстро принимались Небом ее горячие молитвы и как отодвигались сроки...
28 апреля 1993 года настоятель Вознесенского храма отец Геннадий и еще трое любящих Матушку душ ехали к ней из Москвы. Всю дорогу думали: пустят или не пустят всех нас на порог. Должны пустить, ведь едем-то со священником!
Вид у Матушки был ужасный: запекшиеся от жажды губы, большой синяк слева на подбородке, синяк поменьше у левого глаза, синяя шея, вздутые кисти рук с большими синими пятнами.
Отец Геннадий готовится приобщить страдалицу Святых Христовых Тайн, а «домоправитель» облачает ее в схиму. Отец Геннадий причащает Матушку, я держу плат у ее подбородка, чтобы не проронить случайно ни одной капли Святой Крови. Вижу страдальческие глаза подвижницы, которые совсем недавно излучали небесную голубизну, вижу потрескавшиеся, с запекшейся кровью, губы...
Приняв Святых Тайн, Матушка успокаивается, лицо ее просветляется. Предлагаю батюшке пособоровать ее, и он охотно соглашается. После соборования по очереди подходим к матушке Макарии. Падаю перед ней на колени, еле сдерживая слезы. Целую горящие огнем, вспухшие руки. Она обхватывает ими мою голову, целует мое лицо, лоб, голову.
«Прости, прости! — все внутри разрывается от ужасной боли и бессилия. — Прости, что не мог тебя сберечь, что не смог быть тебе до конца верен, и этим предал тебя». Она все понимает без слов. Вновь целует меня. Целует и прощает.
На обратном пути заезжаем в Спасо-Бородинский монастырь, что на Бородинском поле. Несмотря на гнетущее впечатление от увиденного в доме матушки Макарии, у всех на душе радостно, празднично. Конечно же, это Матушка помолилась о нас.
Игуменья Серафима очень приветлива, угощает чаем, дарит на память по только что напечатанной книге об основательнице обители Маргарите Михайловне Тучковой, показывает монастырь и его храмы. Я пишу записочку и прошу сугубо помолиться о здравии тяжко-болящей схимонахини Макарии.
16 мая собираемся навестить матушку Макарию с Клавдией и ее мужем Григорием. Более двадцати лет ездит Клавдия к Матушке. Последний раз была у нее почти год назад.
Приезжала она к ней обычно на неделю и более, чтобы поухаживать за больной схимонахиней да побыть с ней рядом.
Несколько дней пробыла она тогда в доме Матушки, но ни на минутку их не оставили одних. Посылали то стирать, то полоскать, то еще что-либо делать... Только бы подальше была Клавдия от дома. На ночь же запирали дверь на засов, чтобы не вошла она в матушкину комнату, где спали и «хожалки».
Клавдия слышала через дверь, как звала матушка Макария то одну из них, то другую, то самого «домоправителя», но никто к ней так и не подошел. Она мучительно думает: «Что делать?» Наверное, тысячу раз позвала страдал ца «хожалок», но безрезультатно. Нервы у Клавдии не выдерживают, она стучит, что есть сил, в дверь. Подошедший «домоправитель» грубо спрашивает Матушку: «Чего тебе?» Клавдия мимо него проскакивает в дверь и подбегает к Матушке. Та просит горшочек, она уже не может терпеть, ведь она так долго терпела. Утром, вся в слезах, Клавдия уезжает из дома схимонахини Макарии.
...Первым на крыльцо поднимается коренастый Григорий. «Пустишь в дом-то?» — спрашивает он отворившего дверь «домоправителя». Тот хорошо знает крутой нрав Григория, пускает нас в дом. Мы входим к Матушке. О, как она изменилась за эти две с лишним недели! Лицо пепельного цвета, нос и подбородок заострились. Следов от синяков уже нет, и руки ее, как всегда, удивительно белые. Только совсем мало в них силы.
Год назад архимандрит Гермоген говорил: «Схимонахиня Макария уже выстроила свой храм, остался один крест». Вот и крест этот, подумалось мне, уже воздвигнут.
Матушка лежит, не открывая глаз. Она молчит. Все слышит, но молчит. Она представляется мне распятой, как ее Спаситель, за которым следовала она всю жизнь. Я встаю перед ней на колени, пытаюсь с ней заговорить. Слыша знакомый голос, она обнимает мою голову, прижимает к своей груди и целует меня в лицо. Я тоже обнимаю матушку Макарию за худенькие плечики, глажу ее поверх одеяла. Остались одни косточки...
«Домоправитель» зовет всех к столу. Сижу как на иголках, пища не лезет в горло. Там за стеной милая, исхудавшая, исстрадавшаяся Матушка. Скорей бы доесть и снова к ней. У меня всего несколько минут, чтобы побыть вместе. Может быть, в последний раз. Клавдия открывает привезенную банку компота и с опаской, как бы не увидел «домоправитель», поит страдалицу. Вылавливает из банки ягоды клубники и дает ей из ложечки в рот. Матушка с жадностью пьет еще и еще, словно не может напиться.
«Вам только бы напихать и уехать!» — гневно произносит вошедший «домоправитель». Он берет со стола банку и отставляет ее подальше в сторону. Мы стоим с Клавдией перед Матушкой и видим, как её посеревшее от страданий лицо просветляется.
На Духов день, 7 июня 1993 года, приезжали навестить схимонахиню Макарию три женщины. Одна из них, Валентина, привезла от настоятеля столичного Иоанно-Предтеченского храма отца Петра, много раз причащавшего подвижницу, большую девятичастную просфору. Из нее в начале Божественной Литургии, на проскомидии вынул священник девять частиц в честь всех девяти ликов святых.
Матушка берет ее в руки и тут же с жадностью начинает есть. Одна из приехавших спрашивает старицу: «Как мне жить?». Но та словно не слышит вопроса. Она поспешно проглатывает один кусочек за другим. Сглодав своим беззубым ртом весь верх черствой просфоры, она лишь тогда отвечает на заданные вопросы.
— Я же ее кормил недавно, — будто оправдываясь, говорит приехавшим женщинам «домоправитель.
11 июня вместе с отцом Геннадием и еще двумя спутниками вновь собираемся ехать к матушке Макарии. Но неожиданно у батюшки разболелось сердце. Жаль, что в день рождения подвижницы и в день ее Ангела в святом крещении мы не смогли собраться у нее. Решили навестить схимонахиню Макарию в день преп. Тихона Медынского, Калужского, то есть 29 июня. Его имя многие годы носила она послушницей и монахиней.
Как позднее рассказывала одна из женщин, 11 июня она, приехав к Матушке, простояла в ожидании «домоправителя» с 11 часов утра до 5 вечера. Так что, если бы мы с отцом Геннадием приехали тогда в Тёмкино, нас ожидало то же самое. Этой женщине жаловалась страдалица: «Мне так молочка хочется, а мне никто не подает...»
Я вздрогнул от внезапно резко и отрывисто зазвонившего телефона. «Междугородная... Тёмкино на линии». У меня похолодело все внутри от предчувствия горестного известия. Иерей Николай сообщал, что великой печальницы земли Российской схимонахини Макарии не стало на земле. «Молитесь и поститесь, в этом спасение!» — были последние ее слова. Душа ее отлетела ко Господу в 11 часов 30 минут ночи 18 июня 1993 года;
Узнав о смерти подвижницы, архимандрит Гермоген сказал: «Матушка Макария умерла на стыке двух великих недель: Недели Всех Святых и Недели Всех Святых, в земле Российской просиявших. Она вошла в сонм всех святых и причислится ко всем Русским святым».
Около 11 часов утра начинается долгое, по монашескому чину совершаемое, отпевание почившей подвижницы. Ее лицо, теперь уже навсегда, скрывает черный покров, и в этом мире его уже никто не увидит. Служит игумен Лука с сослужащими ему иереями Владимиром и Николаем, поет церковный хор. Дом полон народа, люди толпятся в сенях, на дворе, на улице, у всех в руках зажженные свечи. Люди приехали из Москвы, Санкт-Петербурга, пришли из райцентра и из окрестных деревень. До кладбища идти полкилометра. Траурная процессия приближается к погосту, и ранее сверкавшее на небе солнце скрывается за набежавшими хмурыми тучками. В природе все затихает. Словно слезинками, падают на всех нас отдельные капли дождя.
На тело подвижницы изливают освященный елей, закрывают крышку гроба и медленно опускают в устланную ельником могилу. Летят пригоршни земли, и уже вскоре вырастает свежий могильный холм. На небе вновь появляется теперь уже ослепительное летнее солнце, оно кажется еще более ярким, чем прежде.
Схимонахиня Макария, или просто Матушка, как любовно называл ее народ, теперь будет встречать каждого, приходящего на этот сельский погост. Ее могилка — самая первая от входа. На ней — крест и черная гранитная плита, на которой славянским уставом начертано: «Схимонахиня Макария» и отмечен день окончания ее земного подвижнического пути — 18.06.1993.
"Мне Господь страдания дал выше благодати, - говорила она мне. – Такие муки не даны ни кому. А я страдаю и сама не знаю за кого".
«Богом данная»(С. 145)
Нашему сложному в духовном отношении времени дано милостью Божией великое утешение – в изобилии издается и беспрепятственно распространяется духовная литература. Уже изданы и переизданы почти все известные творения Святых отцов Церкви, жития мучеников и подвижников, произведения догматического, аскетического, катехизического направления. Практические издано все, что только можно издать.
Но и среди этого несомненного блага, среди этого моря духовных сокровищ Церкви, можно встретить книги резко чуждые всему духовному опыту Церкви. Эти книги тем опаснее, что претендуют быть чуть ли не учебниками духовной жизни. Можно сказать, что такие книги – подводные камни в море духовной литературы. Они могут превратить, - перефразируя святителя Игнатия Брянчанинова, - церковные книжные лавки из пристаней спасения в пучины погибели.
Одним из ярких образцов подобной литературы является книга о схимонахине Макарии Темкинской Г.П. Дурасова под названием «Богом данная» .
В данной статье речь идет не о личности м.Макарии, а именно о книге. Судить о самой схимонахине мы не беремся, так как не были знакомы с ней лично. Вполне допускаем, что Макария была человеком подвижнической, возможно даже и святой жизни. Бог знает. Дело в данном случае не в ней, а в книге. Читатель, взявший в руки «Богом данную» рискует получить о Православии ложную, искаженную информацию, а возможно, оказаться на пути прелести и погибели.
Анализ всей книги г-на Дурасова занял бы слишком много места. Вообще вся эта книга – учебник по прелести . Мы взяли лишь самые откровенные строчки из первого издания книги: «Сатис». Санкт-Петербург. 1994г.
Итак, что в книге «Богом данная» напрямую противоречит Святоотеческому учению?
1. Отношение к снам. Святые отцы категорически запрещают верить им. Верящий снам считался древними подвижниками находящимся в прелести. Что пишет г-н Дурасов о юной Макарии? «До одиннадцати с половиной лет небожители являлись ей во сне и учили, как следует освящать воду и масло и какие молитвы при этом необходимо произносить. «Я была памятливая и бойкая, все и перенимала» - говорила она о себе. Лишь тогда Царица Небесная разрешила Феодосии (имя Макарии до пострига) принимать народ и исцелять их духовные и физические недуги. Тогда же Она стала являться больным и сообщала им, чтобы шли они к Феодосии, от которой получат исцеление ». (С. 27)
2. Особое место в жизнеописании Макарии автор уделяет Святой воде и маслу. Но отношение к ним более чем странное. Создается впечатление, что вода не освящается, а заговаривается. Да и используется она иногда не во освящение и спасение душ и тел человеческих, а для целей очень странных: «Полученной от Феодосии святой водой женщина окропила больного петуха, и он прозрел. Это было первое исцеление по молитвам двенадцатилетней девочки ». (С. 28). Как известно, благодать в Церкви подается для тех, кто может наследовать спасение, то есть, для людей.
“Кто не соблюдал постных дней, не был воздержан в пище, пить святую воду разрешала она реже, кто же постился - чаще. Но часы ее приема каждому были установлены определенные, и их сочетание назначала Матушка по ей одной ведомому закону ”. (С.51) Подобное аптекарское отношение к Святой воде может вызывать лишь удивление.
“Трехлитровой банки хватало примерно на месяц, и хранить ее дольше не рекомендовалось”. Как известно настоящая святая вода хранится годами, а эта - «нашептанная» – не больше месяца. Не есть ли в этом скрытое указание на ложную природу подобного «освящения»?
“О молитвах во время освящения схимонахиня ни кому не рассказывала, касалась этого вопроса лишь вскользь. “Чтобы знать, как освящать, надо на небе, на Престоле, книгу “Небесный Устав” прочесть, - сказала она мне. - Мне же не велено никому говорить. Да еще благословение нужно получить. Меня благословили Спаситель, Матерь Божия, Иоанн Креститель и архангел Михаил ”. (С90).
“После ей только известных тайных молитв прочитывалось четырежды “Да воскреснет Бог”, а так же заклинательные молитвы от порчи, молитвы от большого бедствия. “Кто мучается очень, - пояснила Матушка,- одних запретительных молитв Киприановых надо девять читать ”. Однако в Церкви существуют чины освящения воды. Их может совершать только священник. Подобная «харизматическая» практика к православию не имеет никакого отношения. Может быть этим объясняется то, что: “Чем больше сосуд тем дольше надо было освящать содержимое ”?
“Пока моя свечка горит, я дам вам воды и масла, - говорила матушка Макария, - а когда свечка моя загаснет, тогда ни где не возьмете”. (С.91). Очевидно Церковь, как богоустановленный институт освящения и спасения людей, всерьез автором книги не воспринимается.
Вообще к Церкви у автора какое-то странное отношение: “Освященная схимонахиней Макарией вода была чудодейственной. Даже разбавленная водой из источника или освященной кем-то из навещавших Матушку священников она оказывала на человека целительное воздействие”. (С93). Как же надо относится к Церкви, что бы написать такие слова? Подразумевается, сто священник может только осквернить освященную «матушкой» воду!
“Своя закономерность была и при лечении святым маслом, употребляемым совместно с водой. Каждому назначала Матушка дни, в которые следовало растирать отдельные части тела обязательно «до большого жара». Тем, кто здоровьем был послабее, в субботу, два часа спустя после бани, лучше перед сном, надо было растереть макушку, спину и ноги (от паха до кончиков пальцев). В понедельник же – грудь, живот, бока и руки. Самым слабым, в указанном порядке, надо было растирать все тело, сначала «зад», а затем «перед»…
Больные спину, руки или ноги также следовало растирать до большого жара. Если же болезнь приключилась от колдовской порчи, то при этом необходимо еще и прочесть тридцать три раза молитву «Да воскреснет Бог»… Если болел нос, - надо было мазать сверху и внутри него, а после этого читать молитву Святому Духу, крестя лицо, глаза, нос, рот, уши ”. (С.52) Подобная практика пользованием маслом напоминает больше знахарство, чем воздействие на человека благодати Святого Духа.
3. Обряд отпевания автор явно считает оккультным действием, могущим повредить здоровью и жизни человека, в случае, если этот обряд будет совершен над живым: «Кто-то обманным путем трижды предает ее земле. С того времени у Тихоны (имя Макарии в рясофоре) стала сохнуть и сильно болеть одна нога и послушницу все время тянуло полежать на земле » (С. 40). По Дурасову выходит, что Самого Бога обманули, отпев Тихону при жизни и этим повредив ей.
4. Чудесные явления и откровения даже величайших святых посещали крайне редко, а в наше время умалились до чрезвычайности. Более того, святые, близкие нам по времени предостерегают от доверия к подобным явлениям, и даже советуют отвергать любые явления. В книге же г-на Дурасова явления Макирии происходят чуть ли не постоянно. А то, что говориться Макарии в этих откровениях привело бы в ужас любого истинного подвижника: “Прошло немного времени после принятия схимы, и Царица Небесная вновь явилась схимонахине Макарии и сказала, что избирает ее на Подвиг. Отныне ей следовало брать на себя страдания и болезни всех людей, кто обращался к ней с просьбой об исцелении, вместить в свое сердце всю боль и скорбь России и смиренно нести этот, ни с чем не сравнимый по тяжести, груз на своих хрупких плечах.
- Матерь Божия, зачем Ты такую хрупкую уключену выбрала? - спросила схимница, имея ввиду свою болезнь.
- Я все обошла и лучше тебя не нашла, - отвечала ей Царица Небесная. - Придется тебя ставить в Избранницы.
- Чего Ты надумала, какая я Избранница, я весь свой век на кроватке.
- Ты у меня совершенная! - сказала ей Владычица”. (С. 42-43).
Святые утверждают, что похвалу без вреда для души не может перенести ни один человек. Здесь мы ясно видим, что подвижница сознательно вводится в гордостное состояние неким, кто представляется ей Божией Матерью.
Не могут не шокировать того, кто хоть вскользь знаком с Православным преданием и подлинным духовным опытом Церкви и такие заявления, приписываемые г-ном Дурасовым м. Макарии: «Я не знаю, что такое гордость, - сказала она (матушка – сост.). Ты меня хоть как назови я необижусь » (С. 61). Святые отцы учат, что гордость есть в самом совершенном человеке, и чем человек совершеннее, тем более гордым он себя видит. И наоборот;
“Я ни на кого не обижаюсь, а если они сердятся, то говорю: “Вы не годны сегодня со мной разговаривать” - и молчу” (С.62). Нечто вроде: «что с вас взять?». Однако, это не признак смирения, а скорее наоборот;
“Я, во-первых, ни чего не нарушаю и небесных стараюсь не обижать, а во-вторых, ставлю себя ниже всех”. Как известно, величайшие святые видели себя не исполнившими ни единой заповеди, и ставили себя ниже всех, но никому не говорили об этом;
“Я всех ко Господу приведу, - говорила она о тех, кого лично знала. - Господь, вероно, скажет: “Ну и Макария, привела ты ко Мне кого ни поподя: одни тебя обирали, другие обижали, третьи грабили” (С.62). Святые огромным счастьем признавали спасение всего одной – собственной - души. Многие из них (такие как Пахомий Великий) и свое то спасение ставили под большое сомнение;
“Во всей России ни один человек не страдает так, как я. Своими болезнями я всю Россию загородила ” (С.86).
“- Матушка, есть ли в России еще человек, который, как ты, исцеляет людей водичкой и маслицем, кого так быстро может услышать Царица Небесная?
- Не дал Бог такого человека, - сказала она с сожалением ” (С.86).
“Москву я дюже берегу, как я молюсь за каждого; там весь народ, там народу много ” (С87).
“Не раз молила Владычицу схимонахиня Макария освободить ее по телесной немощи от данного ей подвига. В ответ она слышала: “Матушка, Я тебя давно бы взяла, да на твое место никого не подыщу”. И в другой раз: “Я весь христианский народ прошла, а замены тебе не нашла ” (С.100). Не этой ли «скромной» самооценки как огня боялись Святые?
5. В книге Дурасова встречаются высказывания, подтверждения которым мы не найдем ни в Священном Писании ни у Святых отцов: “После десяти вечера есть нельзя, потому что начинаются “Страховые часы”; на н6ебе идет большое пение ” (С.53).
6. Вызывают удивление и некоторые молитвы Макарии: “Упокой, Господи, души усопших раб Твоих (называй их имена) за теплыми пирогами, за святыми просфорами, за мирским каноном и сотвори им вечную память ” (С.54). Это больше похоже на народный заговор.
7. Подчас удивляет предмет молитв подвижницы: “Однажды Матушка рассказывала мне, как молилась она Царице Небесной и просила: “Матерь Божия! Принеси мне своего Маленького. У меня ни когда не будет своих, а я люблю маленьких деточек... Матерь Божия явилась ко мне, - говорила она,- и принесла своего Младенца. Положила на кроватку, а он курчавинький, он красивый какой! Я ручки целовала и плакала ”. Если бы подобное писали о какой-нибудь католической подвижнице, вроде Терезы «младенца Иисуса», то все бы было понятно. (С.74)
8. Если к воде и маслу в книге выказывается огромное расположение, то к просфорам – знаку участия в Таинстве Евхаристии – отношение другое: “В последние годы жизни схимонахиня Макария лишила себя не только яблочек, которые ей приносили, но даже и просфор. Ела она черные сухари размачивая их водой из источника ” (С.88).
9. Колдуны, порча, сглаз – прочий набор оккультных суеверий – характерная черта псевдоправославной лжедуховности. Согласно книге Дурасова колдуны могут помещать чуть ли не Самому Господу Богу: “Часто и подолгу ли бывает у тебя, Матушка, Владычица?” - допытываюсь я. “У меня давно не была,- с горечью вздыхала схимонахиня Макария в ту пору, когда в ее “хате” были большие нестроения от “хожалок”, - в доме колдуны все испортили, а там где не чисто, Она не бывает” (С.97).
“Портят того, - говорила схимонахиня (про колдунов) кто им мешает. Вот я мешаю колдунам, они меня и портят. Я же на кресте, у Господа Бога крест такой ни кто не несет ” (С.115).
«Меня болезнь пересилила. Это порча лихая, потому я и не кушаю. Не невольте меня, а то я буду плакать. Их (колдунов) болезнь переносить очень трудно, это я только могу переносить » (С. 117).
10. Критерий святости для Макарии так же очень субъективен: «Отец Михаил - великий старец, великий столп от земли до неба. Он первый поклонился моим страданиям, а больше ни кто не кланялся » (С. 131).
Несмотря на, казалось бы, однозначный вывод, который напрашивается по прочтении подобных высказываний, делать его мы не будем. Книга г-на Дурасова не является доказательством неправильности пути Макарии, так как ей (книге) просто нельзя доверять всерьез. Книга красноречиво говорит о духовной безграмотности своего автора.
Хочется верить в то, что в силу полной некомпетентности автора книги в духовных вопросах, все то, что г-н Дурасов написал о Макарии – не ее, а его понимание Православия и духовной жизни в Церкви.
игумен Игнатий (Душеин)
иерей Алексий(Махетов)
Так все и случилось. Недели через полторы, чтобы купить жениху ботинки к свадьбе,
Анна украла в колхозе и хотела продать два пуда ржи. Денег тогда колхозники
имели очень мало, “жили на трудодни”. Невесту поймали и посадили на год в тюрьму,
а жених ее за это время нашел другую. Вернувшись из заключения, Анна вскоре
вышла замуж за парня из своего села Тёмкино и жила с ним счастливо.
- Матушка, собрался я поехать на юг отдохнуть,
- говорит, спрашивая благословения у старицы, Борис.
Она на какое-то время уходит в себя и безмолвно
лежит.
- Как я тебя люблю, - говорит она ему и вдруг
начинает плакать. - Я не хочу чтобы ты ехал на юг. Если ты меня не послушаешься,
то Матушку больше никогда не увидишь. И со всеми своими родными распрощаешься.
Борис в недоумении молчит. Проходят томительные
минуты, и он вновь спрашивает старицу:
- А в Подмосковье можно отдохнуть?
Лицо Матушки светлеет, и она радостно говорит.
- А ты там хорошо отдохнешь. После Матушку пытали:
- Почему ты заплакала, когда он тебя спросил?
- Там будет такое твориться, что он оттуда живым
не вернулся бы.
Позже стало известно, что в той местности, куда
собирался ехать на отдых Борис, произошло сильное наводнение и сход селевых
потоков с гор. “Я матушке Макарии жизнью обязан”, - говорил потом своим знакомым
Борис
Мне очень хотелось подарить матушке Макарии подрясник.
Купил я отрез хорошей темно-синей шерсти, а сшить попросил моего двоюродного
брата. Матушка разрешила отдать ему материал, но предупредила, чтобы тот, кто
будет шить, работал в деньпо два часа, не более.
Брат не был профессионалом, и поэтому ему пришлось
сначала делать выкройку по старому подряснику. Он засиживался за работой
подолгу и, когда у него что-то не ладилось, очень ругался, не послушав матушкиного
наказа. А ведь она все это предвидела заранее.
На зиму холодильник в доме матушки Макарии переносили
с терраски в избу. И в очередной раз с помощью “хожалок” я, переставив его,
включил: лампочка горит, а компрессор не работает. Еще раз внимательно осмотрел
я холодильник - все в порядке. Включил - вновь мотор не работает.
- Матушка, что случилось с холодильником, не
сломали ли мы его во время переноски?
- Он застыл, - спокойно сказала она, - постоит
в тепле, согреется и заработает.
Мне надо было собираться в дорогу, и по пути,
в райцентре, я договорился с мастером, что в другой раз свезу его к матушке
Макарии отремонтировать холодильник.
В следующий приезд прямо с порога мне сообщают,
что два часа спустя после меня был другой гость. Он лишь покрутил колесик регулятора
и холодильник включился. Тогда лишь я понял, что надо было осмотреть и протереть
пусковое реле, которое, вероятно, запотело. В теплой комнате влага на контактах
подсохла и холодильник заработал. Права была Матушка, говоря, что он не сломался,
а застыл.
Расскажу еще характерную историю. Жена иерея
Владимира приезжала к схимонахине Макарии с больным сыном Васей. Однажды Матушка
попросила ее приехать в очередной раз с мужем, чтобы он взял Святые Дары и причастил
ее. Дорога в Тёмкино была неблизкая, и отцу Владимиру она показалась накладной,
жалование он получал маленькое, семья жила бедно. С этими мыслями священник
и шел к матушкиному дому. Как только переступил он порог ее комнаты, Матушка
протянула ему свернутые в трубочку деньги со словами: “Возьми, это на обратную
дорогу”. А было их там ровно столько, во сколько ему обошелся проезд до Тёмкина.
Примеров, когда схимонахиня Макария читала мысли
своих посетителей, можно привести много. Внимательный человек быстро догадывался,
что она знает многое о его жизни.
Давняя почитательница схимонахини Макарии Евдокия,
в свое время долго трудившаяся в ее доме, протирала как-то к празднику иконы
и меняла на них полотенца. Увидев кем-то подаренное красивое с красным узорочьем
полотенце, она подумала: “Подарила бы мне Матушка его на Распятие”. Потом про
себя решила: “Может что другое найдется, а это здесь пригодится”. Вдруг Матушка
окликивает ее:
- Евдокия, а Евдокия, возьми полотенце-то.
- Матушка, неужели ты знаешь, о чем я подумала?
- спросила она.
- Знаю, родненькая, все знаю.
Одна знакомая просила меня узнать у матушки Макарии,
что делать с больной девушкой по имени Лена.
Этот вопрос я и задал Матушке, на что она ответила:
- Никакое лечение не поможет, у нее болезнь в
голове и ее надо отчитывать, то есть избавить от порчи.
- Можно ли в монастыре отчитывать? - спросил
я.
- Где согласятся, - был ответ.
После поездки к Матушке со мной встретилась мать
Лены. Выслушав переданные схимонахиней слова, она призналась, что дочь прямо
на ее глазах была испорчена колдуном. Лену долго исследовали при помощи новейшей
медицинской аппаратуры и делали томографию головного мозга. В конце концов врачи
установили, что у нее подавлен жизненно важный участок мозга. Никакие, даже
самые хорошие импортные лекарства не помогали.
Девушку сначала хотели отчитывать в монастыре,
но не удалось. К счастью, нашелся замечательный монах игумен Иоанн, живущий
на приходе, который и избавил бедную девушку от многолетних страданий.
Тяжело болевшему Игорю, с которым мы вместе работали,
я много рассказывал о матушке Макарии. И ему самому очень хотелось поехать к
ней. Но помня ее запрет привозить новых людей, я не мог его взять с собой.
Однажды он рассказывает мне: “Во сне я был у
Матушки и долго говорил с ней. Она меня все наставляла. А потом женщины, которые
за ней ухаживают, говорят, что сейчас Матушка спать будет, и все исчезло - я
проснулся”.
При очередной встрече я все это поведал матушке
Макарии, а она как-то таинственно сказала: “Вот так Игорь”. По всему было видно,
что она довольна: видение это было благотворным для души Игоря.
- Матушка, Игорь тебе варенья прислал, - говорю
ей, подавая в малоподвижные руки две маленькие баночки из-под детского питания.
- Какое варенье-то? - спросила она с интересом.
- Клубничное да черничное, - ответил я.
- Разве они маленькие? - сказала она, подержав
баночки в руках. - Большие, даже очень большие!
И я понял, что значили эти слова, ведь послал-то
Игорь свой скромный гостинец от чистого сердца. Здесь мне и вспомнился евангельский
рассказ о лепте вдовы /Мк. 12. 41-44/.
Удивительную прозорливость Матушки я не раз испытывал
на себе, и меня всегда охватывало чувство неловкости от мимолетной худой мысли
в отношении ее. Будучи весной 1985 года у схимонахини Макарии, я стал свидетелем
того, как один из посетителей давал ей в руки несколько рублей. Она бережно
свернула бумажки и положила их в карман подрясника. Я грешным делом подумал
тогда: “Ах, и Матушка эти грязные деньги берет в руки”. Когда посетитель вышел
из комнаты, она сказала мне: “Не думай так больше никогда!”
Позже я узнал, что полученные от людей деньги
она передавала на ремонт храмов, нуждающимся священникам, приезжавшим к ней.
Кстати, одного из них, потерявшего работу, Матушка содержала чуть ли не два
года, и такие случаи были не единичными. Многие, очень многие получали от нее
материальную поддержку.
Во время работы над книгой об известном московском
старце, в миру о. Алексее Мечеве, я спросил матушку Макарию:
- Чем так замечателен был отец Алексей?
Матушка, конечно, ничего ранее об о. Алексее
не знала. Она, как я заметил, обратилась в молитве к Богу и тут же сказала мне:
- Он очень крепко молился!
- Матушка, может после выхода моей большой книги
о нем его в святые произведут? - наивно спросил я ее.
-Его уже произвели в святые в Царствии Небесном!
- услышал ее твердый ответ.
Спросил я и о трагической судьбе его сына о.
Сергия, расстрелянного в 1941 году.
“Он не слушался его (о. Алексея. - Авт.),
за это все так и получилось”. И добавила: “Он был слабее его” (о.
Алексея. - Авт.), -
имея в виду в духовном смысле.
И лишь после, перечитывая замечательные воспоминания
А.Ф. Ярмолович об о. Алексее я нашел место, где о. Алексей сетовал, что сын
не всегда слушает его советов.
Воспоминания об о. Алексее Мечеве долгие годы
хранились у его духовного сына, священника Бориса Васильева, который жил в нашем
дворе. После его смерти и кончины жены все эти бумаги, за ненадобностью, могли
оказаться на свалке. Но чудом я стал их обладателем, а было это в пору, когда
свободно говорить, тем более писать о церковных делах было опасно. Вот я и спросил
Матушку:
- Что делать со всем этим?
- Это выбрасывать нельзя, это надо хранить!
Она благословила меня составить большую книгу
и рассказала, как лучше это сделать. А потом добавила многозначительно: “Молчи
больше!” И пояснила, чтобы ничего больше для будущей книги не собирал и не искал,
а использовал лишь то, что у меня есть.
Когда книга готовилась к печати, я так и поступал.
Но в последний момент в издательстве потребовали еще новые фотографии, и я стал
их разыскивать. Дама, что любезно дала мне их переснять, вдруг открыла против
меня настоящую войну и правдами и неправдами сделала все, чтобы книга, полностью
готовая к печати, так и не увидела свет.
Еще раз на своем горьком опыте убедился я в прозорливости
схимонахини Макарии. Убедился и в том, что совет старицы надо было выполнять
“от” и “до”.
Вспоминается другой случай. Однажды вечером я
сидел возле Матушки. Она вдруг приподнялась на кровати и стала хлопать ручкой
по своей подушке, приговаривая: “Клавдия... Клавдия... Клавдия померла, на кроватке
лежит... сердце...” Я очень перепугался, думая, что она говорит о женщине, которая
в последние годы часто и подолгу бывала у Матушки, ни днем, ни ночью не отходила
от нее, стараясь предупредить малейшую нужду. Глубоко почитавшая схимонахиню
Макарию, Клавдия страдала сердечным заболеванием.
Вернувшись домой, я узнал, что женщина эта жива
и здорова, и мое волнение улеглось. Однако через три дня мою тетю, тоже Клавдию,
с инфарктом положили в больницу. А спустя десять дней после того памятного вечера
у Матушки тетя умерла.
Приведу еще один удивительный случай прозорливости
матушки Макарии. Мой друг, поэт и журналист Владимир Сидоров, работавший в начале
1980-х годов в печатном органе ЦК комсомола, поведал мне, что его дедушка был
священником. И он тоже хочет посвятить служению Церкви свою жизнь и стать священником.
Однажды мы были с ним на приходе у знакомого
батюшки, отец которого, старый протоиерей, собирался ехать в гости к старице.
Узнав об этом, Владимир робко попросил спросить у нее, каков о нем Божий промысел.
Месяц спустя Владимиру от Матушки передали всего
лишь короткую фразу: “Он хочет, а она не хочет!” И действительно, жена его тогда
не хотела, чтобы ее муж был священником.
Но Владимир всей душой стремился стать священником.
В Москве тогда получить священническое рукоположение было почти невозможно и
он поехал в Калугу, где ему предложили стать старостой одного из первых открывающихся
в перестроечное время храмов.
Перед отъездом он спросил меня: “Что ты мне посоветуешь?”
Я предложил обратиться за благословением к схимонахине Макарии.
По дороге в Калугу он заехал к Матушке и попросил
ее благословения на этот шаг. Она же велела “хожалке” налить ему святой водички
и маслица для лечения и пригласила приезжать к ней и впредь, чтобы подлечиться.
И как лежала лицом к стене, так и не повернулась. Но Владимиру в силу сложившихся
обстоятельств не довелось еще раз побывать в Тёмкино.
Спустя время, Владимир, по природе одаренный
человек, с хорошим слухом и голосом, становится в своем храме дьяконом. А еще
некоторое время спустя Святейший Патриарх Алексий рукоположил его во священника.
Спустя семнадцать дней иерей Владимир, в полном священническом облачении, умирает
в алтаре храма во время совершения литургии.
По-видимому, не случайно матушка Макария не благословила
его тогда на священство, а предложила полечиться у нее, ведь он страдал врожденным
пороком сердца.
На все вопросы духовных чад и некоторых из приезжавших
за советом, схимонахиня Макария давала ясные и четкие ответы. Проходило время,
и люди убеждались в правоте ее слов; совет ее оказывался единственно верным
из множества возможных вариантов.
- Дочка больна, муж пьет. Может развестись с
ним? - спрашивает в слезах еще молодая женщина.
- Плохой, да свой, с другим дочке хуже будет.
- Можно ли мне на Рождество съездить за город
в храм к знакомому священнику? - как-то спросил я Матушку.
- Куда ходишь, туда и иди, - твердо отвечала
она и уточнила: В свою церковь иди.
- Но, может разрешишь, Матушка, - прошу ее, -
ведь так давно никуда не выезжал за город.
- Что ж, попробуй, - с неохотой сказала она.
И надо же случиться: неожиданно я заболел, да так сильно, что с трудом мог сходить
в ближайший от дома храм.
- Дьякон Алексей пьет. Что сделать, чтобы он
не пил? - спрашиваю ее.
- Он слабовольный, не отстанет. За него надо
сильно молиться, а утром давать пить благовещенскую воду (освященную с чтением
акафиста Пресвятой Богородице. - Авт.).
Нужно добавлять эту воду в пищу
и доливать в ванну, когда будет ополаскиваться... Тогда потише станет.
Однажды приехавший со мной молодой человек, встав
перед Матушкой на колени, попросил благословить его. “Благословляется послушник-непослушник”,
- произнесла старица, крестя его голову.
- Как я воспитаю своего сына? - спрашивает он
ее.
- Никак! - коротко ответила она.
Прошло несколько лет, он разошелся с женой, не
встречался больше со своим сынишкой и старался как можно меньше платить ему
алименты. А затем, прежде часто посещавший храм, охладел и к Церкви. Вот и выходит,
что начал он свой духовный путь в послушании, а гордость его все сгубила. “Непослушника”
увидела в нем Матушка задолго до свершившегося.
Меня всегда поражала прозорливость схимонахини
Макарии в отношении тех, кто приезжал к ней за исцелением недугов. Женщина лет
сорока жалуется на то, что часто падает в обморок и теряет сознание, а в остальное
время пребывает в сильном беспокойстве. Матушка внимательно слушает и вдруг
задает странный вопрос: “А почему у тебя такой большой живот?” Посетительница
в недоумении, пожимает плечами.
Проходит несколько дней, и больная вновь приезжает
в Тёмкино за святой водой. Узнав ее, я не утерпел и задал нескромный вопрос:
“А почему, скажите, Матушка тогда спросила о вашем животе? Мне показалось, что
это не было случайно”. Женщина, узнав меня и улыбнувшись, ответила: “А ведь
он унялся, и мне стало легче”. Я понял, что говорила она о бесе, который мучил
ее до встречи со схимонахиней Макарией.
Уже потом я прочел, что “демоны входят во внутренность
человеческого тела всем газообразным существом своим, подобно тому, как входит
в него воздух-Демон, войдя в человека, не смешивается с душою, но пребывает
в теле, обладая насильственно душой и телом. Такие болезни исцеляются только
силой Божией, путем изгнания духа злобы”.
Даже к самым, казалось бы, незначительным вопросам,
матушка Макария относилась со вниманием. В последние годы глаза ее настолько
ослабли, что она почти ничего не видела. Однако своим духовным зрением она видела
все, что происходило вокруг, как в доме, так и с ее духовными чадами, и старалась
предупредить.
“Ты пойди, спроси, чем помочь”, - попросила она
как-то, когда я находился возле нее. А в это время “хожалки” затеяли небольшую
уборку: решили помыть на лампах стеклянные плафоны и собирались просить меня
отвернуть их.
- Матушка, не успели они попросить, а ты уж послала
меня, - говорю, подойдя потом к ней.
- Такое мое дело, - улыбнулась она. Или скажет
“хожалке”: “Ты сегодня домой не уедешь, а будешь гостей угощать”. И действительно,
через час приезжают гости.
Однажды большой почитатель схимонахини Макарии
архимандрит Гермоген подарил священнику, жившему тогда в ее доме, молитвы. Они
были перепечатаны из афонского сборника. Священник убрал их в свой чемоданчик
и до моего приезда никому не показывал. А когда я в очередной раз приехал, он
достал отпечатанные на машинке листки и разрешил их переписать. Устроившись
в сторонке, я переписывал молитвы в тетрадку. Вдруг Матушка спросила: “Геннадий
что делает?” Ей ответили. “Молитвы пишет? - переспросила она и добавила: Эти
молитвы круговые, их надо читать в кругу”. Сразу же подойдя к ней, я с удивлением
спросил:
- Матушка, как ты узнала, какие молитвы я пишу,
тебе же об этом никто не говорил.
- А вот так и узнала, - сказала она, и улыбка
осветила ее лицо.
Что же представляет собой дар прозорливости,
которым обладала схимонахиня Макария и какое место занимает он среди других
даров Святого Духа? В первом Послании к Коринфянам апостол Павел пишет:
“И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, апостолами, во-вторых, пророками,
в-третьих, учителями” /I Кор. 12,28/. Пророческое служение он ставит сразу после
апостольского и призывает ревностно стремиться к достижениюпророческого дара:
“Достигайте любви; ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать”
/I Кор. 14,1/ - и дальше продолжает свою мысль:
“А кто пророчествует, тот говорит людям в назидание,
увещание и утешение” /I Кор. 14,3/.
А чтобы еще лучше понять значение дара, который
среди других имела Матушка, приведем следующие слова: “...Что такое пророческое
звание, к которому призывает апостол? Пророк - это орган Духа Святого, который
служит для передачи людям воли Божией. ...Пророку Бог открывает прошлое и будущее.
...Таких подвижников, которые говорят людям “в назидание, увещевание и утешение”
и передают волю Божию, мы на современном языке называем старцами”.
Внутренняя озаренность позволяла схимонахине
Макарии все видеть и все знать. Она могла своим внутренним зрением объять человека
всего сразу, не только видела его сущность, болезни духа и тела, но и знала,
как врачевать их. Дар прозорливости и дар учительства помогали Матушке нести
тяжелое и ответственное послушание, которое ей дала Царица Небесная, - подвиг
старчества. Старцем или старицей, знающими пути Божьего водительства, может
быть только духовно одаренный и искусный в подвигах монах. Своим примером и
наставлениями он помогает духовным чадам бороться со страстями и достигнуть
благодатных даров. Этой матушкиной работы над нашими душами мы не видели, но
всегда ощущали ее благодатные последствия. Душа получала облегчение, становилось
спокойно и радостно. Приходившие к схимонахине Макарии люди искали у нее утешения,
совета, благословения на то или иное дело. Получив наставление, просили благословить
их в обратный путь. Посетители склонялись перед лежащей или сидящей Матушкой,
она своей малоподвижной рукой несколько раз крестила голову. При этом она ладошкой
хлопала по макушке один, два или три раза. После благословения на душе вдруг
становилось спокойно; человек чувствовал светлую радость, будто у него вырастали
крылья.
“В душе чувствуешь благодатное состояние, молитва
в сердце совершается беспрестанно, а ноги сами несут тебя домой. Все в тебе
поет, а дальняя дорога вроде бы сокращается”, - признавался мне один духовный
сын Матушки. Создавалось впечатление, что Сама Царица Небесная незримо благословила
тебя рукой схимонахини Макарии.
“Как-то с братом Иваном приехали мы к матушке
Макарии помочь копать картошку, - вспоминает Семен Леонов из-под Смоленска.
Народу собралось много, и постелили всем прямо на полу. Ночью Иван стал кричать
от болезни, мучившей его уже много лет. “Что он так страдает?” - скорбно спросила
Матушка. “Помоги ему”, - просил за брата Семен. Некоторое время спустя Матушка
сказала: “Я помолилась о нем, теперь и болезнь его оставит, и дни его будут
продлены”. “И действительно, - вспоминает Семен Владимирович, - болезнь от брата
Ивана отступила, и он выполняет теперь нелегкую физическую работу, которую раньше
сделать не мог”.
“Сына моего зверски избили в милиции, - рассказывает
Александра Мартынюк из Петербурга. - Надежды на его выздоровление не было никакой.
С большим трудом добрались мы до матушки Макарии. Войдя в ее дом, сын беспомощно
рухнул на колени перед ней. Она прижала его к себе и долго молилась... В обратный
путь он шел уже без посторонней помощи и даже нес на плечах своего сынишку,
который ездил вместе с нами”.
Дважды помогала своими молитвами схимонахиня
Макария при болезни и моей маме. Она избавила ее от сильного головокружения,
при котором мама не могла самостоятельно сделать и нескольких шагов. После обращения
к старице болезнь отступила.
Во второй раз мама долго не могла поправиться
после тяжелого гриппа. Матушка Макария велела немедленно причаститься Святых
Христовых Тайн, и наступило выздоровление.
Моему другу, известному искусствоведу и писателю
В. Сергееву, помогла она выйти из состояния тяжелой депрессии.
“Матушка помолится, и получше станет, - часто
говорила она. - Я только молю Бога: “Дай, Господи, чтобы поменьше было больных”.
И действительно, люди знали схимонахиню Макарию как великую молитвенницу, чьи
обращения ко Господу, ко Владычице и святым угодникам были скоро услышаны. Схиархимандрит
Макарий, впервые посетив Матушку, был потрясен тем, как смиренно несет она свой
крест. “Матушке достаточно одно лишь слово произнести, и Господь ее услышит”,
- сказал он тогда.
“Я все время незнамо как молилась Богу”, - сказала
она как-то мне, и в пламенной своей молитве была неутомима: “С молитвой мне
не трудно, с молитвой ничего не трудно”. “Родненький мой, дитенок мой, я столько
молитв знаю, что не счесть”. И каждую свободную минуту она молилась, и молитва
подкрепляла ее. “Я только лягу, закрою глазки и творю молитву”.
На протяжении многих лет жил в нашей семье человек,
который был мне как младший брат. После службы в армии, по моему настоятельному
совету, он поступает в духовную семинарию. А вскоре становится еще и иподиаконом
Святейшего Патриарха Пимена. Духовную академию закончил он диаконом. И рукополагал
его сам Святейший.
Однажды был он несправедлив со своей женой. Я
принял ее сторону, пытался подсказать ей, на правах старшего, как сохранить
мир в семье. Но этим невольно разозлил друга, и он порвал со мной все отношения,
много месяцев не подавал о себе вестей. О случившемся скорбел и я, и моя мама,
для которой был он как второй сын. Об этом сокрушенно рассказал я матушке Макарии.
“Не надо искать с ним встречи, - ответила старица
твердо. - Сама Божия Матерь вразумит его: “Иди и проси прощение”. И он должен
будет придти, - наставляла она. - А до этого ни с кем из его близких не ищи
встречи”.
И я понял, что дорогая моя матушка Макария решила
умолить Матерь Божию, чтобы загладить в наших с мамой сердцах не заживающую
до сего времени рану.
Прошло не так уж много времени, как приезжает
он к нам, уже в сане священника, с огромным букетом белых хризантем, а дело
было зимой. Тогда мы с ним и примирились. Радостно рассказывал я об этом схимонахине
Макарии. Она внимательно слушала мой рассказ и затем сказала, что просила об
этом саму Царицу Небесную! Такова была сила молитвы нашей Матушки.
Примеров, подтверждающих действенность ее молитв,
мог бы привести я множество. “Сила Божия, как известно, в немощи совершается”.
И подчас еле двигающимися от усталости губами она возносила ко Господу и Царице
Небесной просьбу, и на глазах совершалось большое или малое чудо.
В 1987 году, на Преображение Господне, мы ехали
с протоиереем Михаилом к Матушке. Встречи с ним она ждала давно... Как нарочно,
с утра шел сильный дождь, свинцово-серое небо озаряли яркие вспышки молнии.
Мы уже смирились с мыслью, что, выйдя из машины, вымокнем с головы до ног, пока
дойдем до матушкиного дома. Но как только мы свернули с Минского шоссе на дорогу,
ведущую в село Тёмкино, положение изменилось. Сзади, справа и слева от нас с
неба лились потоки воды, а впереди была узкая полоска света, на которую мы и
ехали. Вдали светило солнышко. Да и дорога не пылила, как обычно. Пыль была
прибита редкими, тяжелыми дождевыми каплями.
Только мы вошли в дом схимонахини Макарии, как
я, подойдя к ее кроватке, встал на колени и поблагодарил ее за благополучную
дорогу. Верил, что это она умолила Царицу Небесную, и мы не вымокли, а машина
не застряла в грязи. “Я знала, что вы приедете, вот и молилась ночью”, - тихо
сказала она.
Чтобы читателю рассказанное не показалось случайным
совпадением, приведу слова Матушки, сказанные ею при мне директору совхоза Сергею
Павловичу. Еще мальчиком он ездил с матерью к ней и всю свою последующую жизнь
чем мог помогал ей. Как-то раз он посетовал, что дожди залили землю и косить
траву нет возможности. “Ты послушай меня, не будет дождя! Не будет дождя! -
повторила ему Матушка. - Я выпросила. Я на кроватке сижу, а свое дело веду”.
И действительно, вскоре дожди прекратились.
Известно, что тайны Божий открываются по мере
стяжания Духа Святого. Матушка Макария не только знала промысел Божий и сообщала
его, когда необходимо, но и могла умолить Господа и Владычицу своими святыми
молитвами, чтобы Они изменили ход событий.
В 1989 году, на Страстной седмице, с 24 по 28
апреля в Москве ждали землетрясения. Я поехал к схимонахине Макарии и просил
ее умолить Господа и Царицу Небесную, чтобы не случилось этого бедствия. Страшно
было даже подумать, что могло случиться с миллионами людей, ведь эпицентром
землетрясения называли густонаселенный район Царицыно.
“Я четверг и пятницу молилась: “Господи, спаси
их всех”. Просила: “Матерь Божия, спаси их всех”, - говорила мне потом Матушка.
И Царица Небесная ответила: “Я одна не могу умолить Господа, а со всеми своими
помощниками - небожителями - похлопочу”. В Страстную Пятницу, 28 апреля, Матерь
Божия явилась подвижнице и сказала, что Господь отсрочил бедствие.
Москва продолжала жить своей обычной жизнью,
о грозных прогнозах быстро забыли, а о том, что от столицы беда отведена горячими
молитвами схимонахини Макарии, знали лишь несколько человек.
Но случалось, ко Владычице обращалась она и с
незначительными, по нашим представлениям, просьбами. Три дня в доме не было
молока. Соседка, которая прежде приносила его, не доила корову перед отелом.
На третий день вечером схимонахиня Макария перед образом Богоматери Млекопитательницы
молилась:
“Матерь Божия! Пошли мне молочка. Я слабая, есть
ничего не могу, а скоро Великий пост”. А наутро в дом одна за другой пришли
три посетительницы и принесли девять литров молока. Матушка целый день поила
нас вдоволь молоком, говоря, что его послала Сама Матерь Божия.
У жены моего знакомого пропали золотые вещи.
Их искали очень долго, но найти никак не могли. В конце концов решили, что украл
кто-то из знакомых. О случившемся он рассказал при мне схимонахине Макарии.
“А вы все-таки поищите дома”, - дала она ему совет. Надругой день он взволнованно
сообщил мне, что все пропавшее нашлось и лежало на самом видном месте. Позднее
я поинтересовался у Матушки, как могло случиться, что вещи так неожиданно нашлись.
“Я попросила Михаила Архангела, он и принес, - просто сказала она. - Матушка
трудится недаром. Видишь, как Господь и Его угодники скоро помогают”.
Однажды Матушка рассказывала мне, как молилась
она Царице Небесной и просила показать ей Ее небесного младенца. “Он курчавенький,
он красивый какой! Я ручки целовала и плакала”. Явление это было или божественное
видение, я не ведаю, только мне было и радостно, и грустно слышать этот рассказ
Матушки, ведь я знаю, как любила она детей и всегда одаривала их чем могла.
А за больных младенцев молилась особенно горячо. И это великое утешение, что
дала Владычица схимонахине Макарии в тот раз, согревало ей душу всю последующую
ее жизнь.
Мы помним евангельский рассказ, когда ученики
приступили к Иисусу и спрашивали Его: кто больше в Царстве Небесном? И тогда
“Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам,
если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак,
кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном”. /Мф. 18,2-4/.
И именно так умалилась схимонахиня Макария, что по чистоте своей веры была как
дитя.
Я уже рассказывал, что часто навещал Матушку
и советовался с ней по разным хозяйственным и жизненно важным вопросам директор
совхоза. Этот симпатичный мне человек много помогал матушке Макарии по хозяйству.
Поэтому, желая отблагодарить его, я пообещал достать ему Библию и Молитвослов,
а купить эти книги в середине 1980-х годов было нелегко. Дважды мы созванивались,
но по разным причинам он не смог забрать книги. В третий раз, собираясь уезжать
из дома Матушки, я обиженно сказал: “Теперь ему самому придется приезжать ко
мне в Москву за книгами”. А оставлять их схимонахиня Макария не советовала.
Мы пили чай из самовара, когда к дому подъехала
знакомая директорская машина. Я сразу же бросился к схимонахине Макарии и спросил:
“Матушка, скажи, ты молилась, чтобы он приехал за книгами?” “Молилась Матери
Божией, - ответила она, - чтобы он сегодня, до твоего отъезда, взял книги: “Матерь
Божия, пришли мне Сережу, ему крайне надо”. Позднее Сергей Павлович рассказал,
чтоне собирался в тот день навещать Матушку, но дело повернулось так, что вспомнил
о нашей договоренности, сел в машину и приехал. (А жил он за 80 километров.
- Авт.).
Неоднократно схимонахиня Макария являлась во
сне страждущим и наставляла их, давала ответы на, казалось, неразрешимые вопросы.
Один удивительный случай подобного рода произошел и со мной.
В соседнем подъезде жил мой добрый знакомый Борис
Александрович Васильев, с которым я часто и подолгу беседовал на разные темы.
После того как он, а затем и его супруга скончались, наследница решила выбросить
казавшиеся ей ненужными бумаги покойного. Совершенно неожиданно я стал обладателем
бумажного свертка, в котором находились опубликованные и неопубликованные воспоминания
об известном московском священнике отце Алексее Мечеве (1923).
Когда поведал о счастливой находке Матушке, она не только благословила беречь
этот материал, но и подготовить на его основе книгу и подсказала ее общий замысел.
Вместе с бумагами в свертке имелось несколько
старых фотографий. У матушки Макарии я спросил, достаточно ли их для будущей
книги.
- Надо писать образ старца Алексея, - отвечала
она.
- А как писать? - удивленно и вместе с тем заинтересованно
спросил я.
- Как отца Иоанна Кронштадтского. (Как раз в
то время, еще до канонизации в России, ездивший к Матушке священник заказал
образ Кронштадтского Подвижника одной иконописице).
- У меня есть небольшая кипарисовая досочка,
может быть, на ней и писать? - продолжаю спрашивать ее.
- Можно, - утвердительно ответила Матушка.
- А кому можно доверить писать этот образ? -
спросил я и предложил кандидатуру своей кумы - иконописицы Киры Георгиевны Тихомировой.
Матушка не дала на это ни утвердительного, ни
отрицательного ответа.
А я, возвратившись домой, с радостью сообщил
по телефону Кире Георгиевне, что ей надо будет писать икону отца Алексея Мечева.
Той же ночью я увидел странный сон, в котором
все казалось ощутимой реальностью. ...Огромный белоснежный храм. Внутри, на
стенах изображения людей, но это не иконы или фрески, они светятся, наподобие
витражей, изнутри. Возле одной стены сидит схимонахиня в полном облачении, полой
мантии прикрывая два костыля. Подойдя, я хочу попросить у нее благословения
и вдруг узнаю в схимнице известную иконописицу Ирину Васильевну Ватагину.
Мы знакомы с ней давно, когда она работала еще
в Музее им. Андрея Рублева реставратором, а я приходил туда навестить своих
друзей. Дивные иконы Ирины Васильевны можно увидеть в ряде московских храмов,
в том числе святителя Николая в Кузнецах. Однажды ее попросили расписать там
алтарь храма. Она, к несчастью, упала с лесов и сломала ногу.
Итак, стою я перед Ириной Васильевной, облаченной
в схимнические одежды, и словно чувствую на себе чей-то взгляд. Оглядываюсь,
вижу рядом, тоже в схиме, молодую, с веселым, радостным лицом Матушку и тут
же просыпаюсь.
Увиденное во сне я воспринял как некий знак и
снова приехал к схимонахине Макарии.
- Ей писать, - коротко ответила Матушка, имея
в виду Ирину Васильевну Ватагину.
- А почему она была в схиме? - спрашиваю ее.
- А мы на неё примеряли, - улыбнувшись, сказала
схимонахиня Макария.
Когда о случившемся я сообщил Ирине Васильевне,
она несколько минут сидела молча, а потом вдруг горячо заговорила. Оказалось,
что вот уже сорок лет иконописица жила с именем о. Алексея в сердце и на устах.
Дело в том, что наставницей в иконописании у Ирины Васильевны Батагиной была
Мария Николаевна Соколова, впоследствии монахиня Иулиания, духовная дочь московского
старца Алексея Мечева. “Я прямо сейчас же села и написала бы его образ,- говорила
Ирина Васильевна, - я написала бы его в белом священническом облачении...”
Но и по сей день образ московского праведника
Ириной Васильевной так и не написан, не получила она на это благословение своего
духовного отца. Узнав об этом, Матушка сказала, утешая меня: “Все равно ей придется
писать!”
Кира Георгиевна Тихомирова, о которой упоминалось
выше, и схимонахиня Макария никогда не виделись. И тем не менее Матушка оставила
заметный след в жизни иконописицы.
Будучи искусствоведом и талантливым реставратором
древнерусской живописи, она начала еще и писать иконы, потребность в которых
была в 1980-х годах очень большая, а владеющих этим мастерством людей тогда
можно было перечесть по пальцам. Киру Георгиевну беспокоила мысль: имеет ли
женщина право браться за это святое дело, ведь в старину иконописцами были только
мужчины.
Схимонахиня Макария через меня передала Кире
Георгиевне свое благословение, сказав, что писать иконы ей не только можно,
но и нужно для того, чтобы спастись. К большому удивлению Киры, огромное желание
писать иконы неожиданно сменилось отвращением к работе. Теперь каждый раз, взяв
в руки кисть, она испытывала почти физическое ощущение тошноты.
Это странное состояние продолжалось почти целую
неделю. Она чувствовала мучительную неудовлетворенность от создания иконы так
называемыми плавями - растеками краски. В конце концов иконописица взяла том
“Древнерусского искусства” за 1984 год и в который раз принялась просматривать
статью о технике написания иконы Феофаном Греком. Ее внимание вдруг сосредоточилось
на словах, где говорилось, что при фотографировании икон в инфракрасном свете
особенно хорошо видно, “какими маленькими кистями работал мастер; мелкие охристо-розовые
мазки плавями лепят поверхность, следуя всем изменениям объемной формы, а в
промежутках между ними просвечивает зеленый санкирь”.
Конечно, она знала об этом и раньше, но только сейчас во всей полноте ей открылся
смысл написанного. Иконописица неожиданно поняла, какими кистями и как писать.
“Мгновенно прошли все тягостные переживания прошедшей недели. Пришло новое,
свежее, живое понимание, как браться за дело, - вспоминает К. Г. Тихомирова.
- Теперь, спустя годы после случившегося, могу сказать: мне было преподано,
как нужно именно мне писать, с такой проницательностью, что я все больше и больше
открываю и вижу возможности для проявления своих данных в иконописании - области
духовного искусства, которому нигде нельзя научиться не только из-за отсутствия
преемственности, но и из-за непригодности к продолжению того пути, которым шла
иконопись в начале XX века”.
Понимая, что такое “перерождение” Киры Георгиевны
произошло по молитвам схимонахини Макарии, я в очередной раз прямо спросил у
Матушки, как она так замечательно помогла иконописице? “А я попросила Матерь
Божию, чтобы Она побыла немножко около Киры”, - просто сказала Матушка.
По словам блаженного Иеронима, “сияло нечто небесное
в земном виде Спасителя, которым облечено было вечное Божество и безконечная
святость... Лучи, как огонь и звездный блеск, исходили из Его глаз, и величие
божественное светилось на Его лице”.
Мотовилов, рассказывая о чудесном преображении святого Серафима Саровского,
говорил ему: “Не могу смотреть, потому что из глаз Ваших молнии сыплются. Лицо
Ваше светлее солнца сделалось, и у меня глаза ломит от боли”.
Выше я уже рассказывал о случайно обретенных
мною воспоминаниях об о. Алексее Мечеве. Жил этот старец в конце XIX - начале
XX века, т.е. относительно недавно. Читая воспоминания о нем, встречаю знакомое:
“Лицо батюшки преобразилось, из глаз посыпались молнии, и лучи света, казалось,
доходили до меня. Он был весь огонь и свет”.
Об этом-то я и спросил Матушку: “Верно ли, что
все это может быть?”
Она улыбнулась, посмотрела на меня ласково и
ответила: “Бывает!”
Часто, находясь у матушки Макарии, я несколько
раз в день подходил к ней и каждый раз о чем-то спрашивал. Замечал, что лицо
ее временами становилось светлым-светлым и, казалось, вот-вот оно засветится.
Однажды, подозвав меня к себе, Матушка сказала тихо: “Тысо мной, Геннадий, не
всегда говори...” (Она имела в виду те важные для меня вопросы, с которыми я
к ней обращался. - Авт.).
“Говори, - продолжала она, - когда я войду
в божественные чувства, а сейчас я сонная”.
Все бывавшие у схимонахини Макарии знали, что
она - благодатный человек. Великого дара Божия сподобилась она за свою подвижническую
жизнь. “Душа приемлет дарование Святого Духа после долговременного борения,
после... великого терпения, после искушений и испытаний великими скорбями...
причастными делаются только одни испытанные христиане, - писал великий подвижник
и небесный покровитель схимонахини Макарии Макарий Великий. - Сподобившиеся
принять Духа Святого бывают многообразно и различно путеводимы им. Иногда они
бывают обвеселены и радуются радостью и веселием неизглаголанным, иногда бывают
упокоеваемы божественным покоем; ...иногда плачут и молятся за все человечество,
воспламененные к нему духовной любовью; иногда имеют такую духовную радость
и любовь, что готовы вместить в сердце своем всякого человека, не различая злого
и доброго. Иногда, получив истинное смирение, исходящее от Духа, готовы унижать
себя перед всяким человеком и почитать себя последним и меньшим из всех. ...Но
сии перечисленные нами действия Духа Божия проявляются в такой большой мере
в людях, близких к совершенству... Так люди сии, водимые Духом Святым, уподобляются
Христу”.
Так и схимонахиня Макария, будучи таким же, как
и мы, по природе своей человеком, нашла в себе духовные и физические силы и
дерзновение, чтобы возвыситься над обыденностью, побороть в себе все дурное
и греховное. Живя между нами, уже на земле достигла она возможного для человека
духовного совершенства.
Люди с большой теплотой относились к схимонахине
Макарии. Находились и такие, кто ее боготворил. Однажды ждавшая своей очереди
у дома пожилая женщина спросила у меня: “А какая она. Матушка? Говорят, что
большая и с крылышками”. Мне подумалось тогда, что этот эпизод - из области
старинного русского фольклора, когда народ складывал легенды о своих любимых
героях.
Другая женщина на мой вопрос, была ли она раньше
у Матушки, с готовностью отвечала: “Была и много раз. Не могу жить без нее”.
А старенький протоиерей Петр на просьбу моего друга (в судьбе которого Матушка
сыграет потом большую роль, и он станет священником) рассказать, какая она есть,
заметил коротко: “У Матушки раз побудешь - и все время ездить к ней будешь,
век свой ее не забудешь”.
В доме Матушки наиболее ярко проявлялась любовь
простого люда к праведности и святости. Многие из приходивших к схимонахине
Макарии, не в силах сдержать переполнявшие их чувства, говорили ей: “Ты, Матушка,
наша святыня”.
Схимонахиня Макария – миф и реальность.
[статья из серии по истории пророчеств].
Вопрос от Светланы Правдиной:
«Ещё при жизни блаженная схимонахиня Макария (Артемьева) предсказывала: Службу уже начали сокращать, Бог терпит, терпит, а потом как шарахнет, и падут города (Москва, Питер). Вначале будет война гражданская. Потом Китай нападет и дойдет до Урала. 4 млн. российских воинов погибнут за мат (сквернословие), потому что сквернословием четырех матерей оскорбляем: Пресвятую Богородицу, Русскую Землю, Православную Церковь и родившую тебя мать. Когда русские люди поймут свою немощность и обратятся в един день с молитвою к Богу, прося помощи, архангел Михаил китайцев устрашит, и они примут православие, а нам дадут избрать Царя.
В своих статьях Вы только доходите до развала России, а что дальше?
Почему Вы не пишите, что будет дальше?
Почему Вы не пишите, что главная сила, которая будет возрождать новую Россию, – это Божия сила. У нас миллионы новых мучеников и исповедников, которые отдали свою жизнь за Христа. Их святыми мощами засеяна вся Русская Земля. В каждом селе, в каждом городе, и даже в лесу, в тайге и горах покоятся миллионы мощей преподобных, исповедников, мучеников, священномучеников, преподобномучеников. Именно их кровью, их подвигом возрождается сейчас наша Церковь из пепла.
Об этом предсказывал ещё святой праведный Иоанн Кронштадтский в начале прошлого века:
«Я предвижу восстановление мощной России, еще более сильной и могучей. На костях мучеников, как на крепком фундаменте, будет воздвигнута Русь новая – по старому образцу; крепкая своей верою во Христа Бога и во Святую Троицу! И будет по завету святого князя Владимира – как единая Церковь!».
Теперь назовём земные силы, которые в скором времени явятся орудием благодати Божией в деле воскресения России.
Первая сила – православный епископат, духовенство и монашество, которые выступают против антихристовой глобализации и ереси экуменизма.
Вторая сила – наши современные исповедники, которые за будущее возрождение России сейчас терпят различные притеснения от богоборческих властей, которые рвут единое тело России на части ради корысти.
Третья сила – православное казачество. Казачество, несмотря на все искусственные препятствия со стороны политиков и прокуратуры, возродилось. Сейчас оно не заметно, но при определенных условиях, оно еще скажет свое веское слово.
А главная сила русских людей – покаяние, обращение людей к Богу, которое уже происходит на наших глазах. А когда Китай нападет на Россию, как об этом нам открыли духоносные Старцы, произойдет всеобщее отрезвление, наподобие того, что было во время Великой Отечественной войны. Произойдет массовое обращение русских людей к Богу.
Ещё больше людей обратится к Православию, когда преподобный Серафим Саровский воскреснет.
«Мне, убогому Серафиму, от Господа Бога положено жить гораздо более ста лет, - вещал он свои духовным чадам. - Но так как к тому времени архиереи русские так онечестивятся, что нечестием своим превзойдут архиереев греческих во времена Феодосия Юнейшего, так что даже и важнейшему догмату Христовой Веры – Воскресению Христову и всеобщему воскресению веровать не будут, то посему Господу Богу угодно до времени меня, убогого Серафима, от сея привременной жизни взять и затем во утверждение догмата Воскресения воскресить, и воскрешение мое будет яко воскрешение седми отроков в пещере Охлонской во времена Феодосия Юнейшего. По воскрешении же моем я перейду из Сарова в Дивеево, где буду проповедовать всемирное покаяние».
Вот те силы, которые ещё спят, но при помощи благодати Божией, произведут быстрое возрождение России. И первая кто нам возвестил об этом, была блаженная схимонахиня Макария!!!
Почему Вы об этом не пишите?»
Ответ:
Не обижайтесь на меня Светлана, если я выскажу предположение, что в реальной жизни Вас зовут не Светлана, и Ваша фамилия – не Правдина, а «Светлана Правдина» – это Ваш несущий «свет истины и правды» православный интернет – образ.
Что касается Вашего послания, то после его прочтения сразу возникают два вопроса:
Во-первых, можно ли чужие пророчества или сокращать по собственному разумению, или наоборот делать в них добавление?
Во-вторых, если кто-либо несущий «свет истины и правды» выступает соавтором пророчеств, которые доказывают скорое величие России и приход Православного царя, то есть добавляет в известные пророчества «пару слов от себя», то вышеизложенные пророчества остаются ли пророчествами данных провидцев или же их надо отнести в раздел народного «мифотворчества»?
Неужели читая пророчества российских провидцев, Вы, Светлана, никогда не задумывались над удивительною судьбою наследия этих людей?
Неужели Вы не видите своим духовным взором: их прорицания одновременно являются живым историческим свидетельством ушедшего времени и вместе с тем во многом – вполне современными, вполне отвечающими острым социальным и нравственным проблемам, стоящими сегодня перед нами?
Перечитайте внимательно заново их прорицания без ложного ура-патриотизма, и, Вы увидите в каждом пророчестве отзвук нашего времени, ощутите живые истоки тех взлётов и падений, тех триумфов и трагедий, которыми так богата наша история.
Увидеть в каждом пророчестве «связь времён», последовательность пророчеств, – великая задача, которая сегодня стоит перед каждым настоящим исследователем отечественных пророчеств. Именно данное утверждение и вызывает такую озлобленную и резко негативную реакцию со стороны убеждённых фальсификаторов пророчеств: А. Стрижева, А. Меженцева, А. Ильинской, С. Попова, С. Фокина, В. Мининой и многих других.
Неужели Вы, Светлана, не видите, что наша Отечественная история пророчеств, благодаря этим товарищам, господам и дамам, за последние двадцать лет способна сбить с толку любого начинающего исследователя пророчеств, который захотел бы серьёзно разобраться в её настроениях и последовательности, и через этот анализ понять ближайший Промысел Божий.
Неужели Вы не понимаете, что такой человек, если не имеет глубокой духовной основы, в самое ближайшее время погибнет, как исследователь, задавленный массой самых различных, самых противоречивых пророчеств.
Вспомните, сколько было таких публикаций о пророчествах в 1990-ых годах!!!
И где сейчас все эти «искатели» пророчеств «первой волны», где их звонкие голоса?
И почему их публикации вдруг внезапно охрипли, стали чихать и понемногу засохли и сморщились, как мумии, до отдельных абзацев в чужих трудах, даже без указаний имён и фамилий их авторов?
Задумайтесь, как найти объединяющее начало наших мистических поползновений видения Будущего, как увидеть Общий план за совершенно разными прорицаниями, когда чуть ли не каждый современный старец или «домашняя» схимонахиня, имеют «активную» инициативную группу поддержки, из так называемых «духовных сыновей и дочерей».
Вы, Светлана, сделали «интересные заявления на счёт пророческого наследия» схимонахини Макарии, только, к сожалению, не указали на первоисточники, откуда Вы их взяли.
[Историческая справка.
Схимонахиня Макария (в миру: Феодосия Михайловна Артемьева, 11.6.1926-18.6.1993) родилась вместе с братом-близнецом. Родители Феодосии, пятидесятилетние Михаил Артемович и Феодосия Никифоровна Артемьевы, жили в деревне Карпово Вяземского уезда Смоленской губернии. Глава семейства Михаил был тогда старшим рабочим на железной дороге.
В годы II-ой Мировой войны девочка осталась на улице одна, где её подобрала старая монахиня, которая взяла Феодосию жить к себе в село Тёмкино Тёмкинского района Смоленской области. В 1946 году в возрасте 20 лет Феодосия постриглась в послушницы с именем Тихона в честь преподобнаго Тихона Медынского Калужского.
В 1976-ом постриглась в монашество, а через 2 года в 1978 году Тихона принимает высшую степень монашества – схиму под именем Макария.
Отошла в 1993 году, и похоронена на сельском кладбище села Тёмкино, где она прожила 50 лет.
Книга лично знавшего схимонахиню Г.П. Дурасова «Богом данная: Жизнеописание блаженной старицы схимонахини Макарии» (СПб., изд. «Сатисъ», 1994) критиковалась протодиаконом Андреем Кураевым за описание неправославных практик: борьбы с «порчей», с колдунами, «заряжения» воды и т. п.; по его мнению, святость жития схимонахини Макарии нельзя исключить, но книга о ней написана в состоянии «духовной прелести»
По данным из книги, схимонахиня Макария оставила после себя множество пророчеств, в том числе эсхатологического свойства, предсказала три войны в Чечне.
В 1995-ом в селе Тёмкино был построен Народный музей схимонахини Макарии. Наиболее ценными его экспонатами являются её фотографии, портреты, на которых изображена подвижница].
Наиболее известные пророчества схимонахини Макарии за 1988-1992 годы:
«Матерь Божия сказала: «Скажи всем – землю Русскую продавать никому нельзя. Матерь Божия строгое запрещение даёт. Нельзя землю продавать, земля хоть и не освященная, но она ограждённая. Я наблюдаю. Я молюсь за Россию».
Я ей говорю: «Пресвятая Матерь, верить мне никто не хочет».
А она отвечает: «Моим повелением уже возвещали в иных странах христиане, сердцем и разумом простые. Теперь и для России я избираю глас невежественных и слепцов, дабы им посрамить премудрость сего мира. Передай всем, – Пресвятая Матерь Россию бережёт и землю Она не отдаст никому. Пока земля у народа, Россия, многоправославная, не погибнет. Горя будет много, но Россия выберется. Только землю не отдавайте.
Так, говорит Матерь Божия: Если власти начнут землю продавать, отступится от нас матушка Пресвятая Богородица, со слезами на глазах отступится. Когда это произойдёт, святые отступятся и не станут молиться за Россию» .
«Библия, что напечатают, неправильная. Они оттуда повыкинут, что их касается, они не хотят укоризны. Готовится изменение веры. Когда это произойдет, святые отступятся и не станут молиться за Россию. И тех, кто есть, Господь заберёт к Себе. А епископы, которые это допустят, ни здесь, ни там Господа не увидят. Скоро служба станет половинная, будет сокращена. Сохранят службу только в больших монастырях, а в других местах сделают изменение. Я только одно говорю: горе священству приходит, рассыпятся поодиночке и будут жить. В церквях в красных платьях начнут служить. Сейчас сатана лукавый будет верх брать. Скоро колдуны все просфоры перепортят и не на чем станет служить. А причаститься можно будет раз в год. Матерь Божия своим людям скажет, где и когда причащаться. Надо только слушать» .
«Сейчас в такое время не спят, незнамо что творится в нашей России. Россия-то хороша, только люди в ней стали плохие... Такое время наступает, сила отнимается колдунами. Будет еще хуже, не дай Бог дожить до этого. Скоро пойдет человек нехороший, пойдет колесом. Ладно бы конец света, а тут – ломка и стройки и народа, все с грязью смешано, будете по колено в крови ходить. Война, все будут в войне, палками станут воевать, бить друг друга, много людей перебьют. Палками когда будут бить, станут смеяться; а из ружья когда ударят, заплачут. Мертвые как следует положены, а нам придется кувырком. Хоронить будет некому, так свалят в яму и закопают. Скоро все люди будут это дело знать. Вокруг лукавого вся нечистая сила будет. Соберет их в кучу, и начнут. Плохая жизнь приходит. Теперь их время настает, хорошие времена кончаются. Они людей перепортят, а потом станут доказывать друг на друга. Это начало, потом будет холод. Скоро Пасха – со снегом и зима на Покров будет наступать. А трава лишь к Петрову дню. Солнце убавится вполовину. Лето станет плохое, а зима – больше. Снег будет лежать и не сгонят его. А потом морозы незнамо какие будут. Произойдет большое восстание. С этажей народ станет разбегаться, в комнатах не будут сидеть. В комнатах сидеть нельзя, ничего не станет, даже хлеба. А если молиться Спасителю, Матери Божией и Илье Пророку, они не дадут умереть от голода, сохранят тех, кто веровал Богу и искренне молился. Начнется неурожай, когда монахов станут ссылать. Когда в четыре часа дня станет темно, как ночью, тогда Матерь Божия и придет. Она обойдет вокруг земли, будет во всей Своей Славе и придет в Россию налаживать веру. Матерь Божия придет – все поравняет, не по-ихнему, в по Своему, как повелит Спаситель. Все Ее будут слушать, и власти тоже. Она восстановит свет. Время придет такое, что каждый будет думать не что поел, а сколько в этот день помолился. Веру Она восстановит на короткое время» .
«Такую путаницу сделают, и душу не спасешь. Кто будет входить в церкви станут записывать. За то, что Богу молишься, за то и погонят. Нужно молиться, чтобы никто не знал, молитесь тихонько! Начнут преследовать, забирать. Сначала отберут книги, а потом иконы. Придут и с большими угрозами станут снимать иконы. Иконы будут отобраны. Они будут мучить, - нам не нужны верующие. Дальше – хуже: церкви закроют, службы не станет, служить будут кое-где. Оставят где подальше, чтобы не проехать, не пройти. И по городам, где сочтут, что они не мешают. Церкви эти, которые строятся и ремонтируются, пойдут на другие предприятия, не станет пользы никому. Регистрация будет хитро: они останутся называться церкви, а там будет не поймешь, что, свое производство, найдут что делать» .
«Ну, что теперь делать, дожили до плохого. Шли, шли и упёрлись. Нынче везде одно горе, сладкого нигде нет. Бог так попускает: на небе темно, а на земле грозно. Народ глух и слеп. Народ теперь, в общем, не хороший, баламутный народ, он Господа Бога нисколько не слушает. Хорошие люди повымерли, а остались те, что в Бога не верят, а если и читают молитвы, то небрежно, без внимания.
Подумать только семидесятилетние старухи платком машут и пляшут. В такое-то время только плясать. А старики с бесовскими портретами по улицам ходят, мало они горя хлебнули. А шутов – то, шутов сколько, им бы молиться, а они всё шутят» .
«Священников из молодых теперь быть не может, опоздали.
Божественные корешки потеряли, а они в сердце, в душе должны бережно храниться. Старцев то истинных больше нет, кое-где только блаженные остались. Пример святой жизни нужен, а его нет. Учителя – то кто, сами сгорбленные, всего боятся, живут одним днём, и молодых тому же учат. Ствол то спилили, корни повыкорчёвывали, откуда новой стройной поросли взяться. Её с юности пригнули, она по земле и стелится, и всех гнуться заставляет. А когда духовный стержень в человеке сломан или согнут, от такого человека добра не жди» .
«1 января 1993 года блаженную схимонахиню Макарию посетил один из иерархов Русской Православной Церкви митрополит Юрьевский Питирим.
После официальной части беседы матушка произнесла:
«Мне так жаль, что мы расстаёмся с Россией.
– Может, Россия ещё возродится? – спросил её Владыка.
– Нет. Россия на соль переводится, – помолчала немного, потом повторила, – Россия на соль переводится, недолго осталось теперь ждать.
– Можно ли упросить Владычицу отложить приговор? – спросил Владыка.
– Нет.
– А часто ли бывает она теперь у тебя?
– Теперь Матерь Божия редко приходит. Постоит в уголке, да говорит: До свидания. Больше нельзя. Я тебя жалею, но нельзя. У неё теперь, знаешь, сколько записей.
– Ведь из верующих одни старики остались, а с них какой прок. История России в гроб глядит. Еще в мае 1985 года Царица Небесная взяла «Благодать» с нашей земли. Матерь Божия говорит, что теперь довести народ до большой «Благодати» нельзя, теперь народ такой непригодный стал.
– Что я должен сделать? – спросил Владыка.
– Живи тише.
– Мы не можем тише жить.
– Царица Небесная сказала: По дворам пойду, кого на смерть запишу, а того оставлю, кто тише будет жить.
– Ты похлопочи, чтобы не было гибели народу.
– Я прошу, но Матерь Божия у нас благодать сняла. А Спаситель послал апостолов: Петра, Павла и Иоанна у них снимать благодать. Тут надо сильно молиться. Когда Матушки не будет, всем горе будет, большое горе. Много будет слез. Много народа поумирает.
– Когда это будет?
– До 99 года ничего сейчас не должно быть, никакого бедствия. По Библии мы теперь доживаем, она называется «Совершаемая». А когда кончится 99-й, и начнётся новый век, тогда будем жить по «Исторической». Покамест Библия «Совершаемая» не кончилась, ничего не будет. А пока ничего хорошего не обещает Господь, ничего мы не получим, так и будем канать кое-как. Матерь Божия Россию любит, она народ жалеет, всех-всех и слепых, и зрячих. Россию никто не возьмет, правда маленькую Россию» .
«В 1989 году, на Страстной седмице, с 24 по 28 апреля в Москве ожидали землетрясения. Я поехал к схимонахине Макарии и просил её умолить Господа, чтобы не случилось этого бедствия. Эпицентром называли густонаселенный район Москвы Царицыно.
«Я четверг и пятницу молилась без сна и отдыха: «Господи, спаси их всех. Просила: Матерь Божия, спаси их всех», – говорила мне потом Матушка.
И царица Небесная ей ответила: «Я одна не могу умолить Господа, а со всеми своими помощниками-небожителями похлопочу».
В Страстную Пятницу, 28 апреля, Матерь Божия явилась ко мне и сказала: «Господь отстрочил бедствие, ибо не всё готово»…» .
Первоисточники цитат:
1. Публикация Г.П. Дурасова «Московский журнал», № 10, стр.14, 1993.
2. Там же, стр. 15.
3. Там же, стр. 15-16.
4. Там же, стр. 16.
5. «Богом данная: Жизнеописание блаженной старицы схимонахини Макарии», СПб., стр. 67, 2000.
6. Там же, стр. 68.
7. Там же, стр. 71-72.
8. Там же, стр. 73.
* * *
Проанализировав книгу Г.П. Дурасова «Богом данная: Жизнеописание блаженной старицы схимонахини Макарии», протодиакон Андрей Кураев в статье «Второе пришествие апокрифов» за 2007-ом год в частности писал:
«Одна из задач церковной мысли, то есть богословия, состоит в сдерживании мифологического творчества народа. Да, православное богословие нужно не только для борьбы с ересями и внецерковными доктринами. Ещё оно бывает нужно для борьбы с внутрицерковной, народной «православной» мифологией, то есть с такими верованиями, что создаются мифотворческим инстинктом народа в тех случаях, когда он оказывается не просветляем благодатью и не сдерживаем уздою закона, разума и послушания Церкви […]
Зачем читать Писание и богословские труды, если можно довериться бабушке?! Что нам Академии, если есть приходские пересуды о том, «что говорят старцы»! Зачем личная аскетика, если есть амулеты и талисманы (землица с могилки «юродивой» или «старца» и наговоренная их духовными чадами вода) […]
Не все то, к поклонению чему стремится народ, достойно христианского почитания. В былые годы устное, приходское предание было единственным источником информации о церковной жизни и вере. Сегодня же появился свободный доступ к церковным книгам. И молодому человеку не нужно смущаться возразить при необходимости самой что ни на есть почетной прихожанке: «Извините, но то, что Вы говорите, не встречается ни в Писании, ни в учении святых отцов. Не могли бы Вы сослаться не на рассказ Вашей соседки, а на подлинно церковный источник?»
Как напоминал свт. Димитрий Ростовский и Ярославский:
«Церковь же непорочная, сущи невеста Христова, должна никаковых же баснословных умствований и самовымышленных толкований приимати, но на самом Писании Божественном утверждатися, и толкования истиннаго великих вселенныя учителей, а не простых бающих мужиков слушати» («О кресте», М., стр. 26 1855).
Понятно, что после советского разгрома богословских школ, при одичании религиозного чувства народа, при бурном всплеске неоязычества даже у людей, искренне считающих себя православными, появляются странные, «слишком человеческие» воззрения. Появились не только «бающие мужики», но и что опаснее «бающие (то есть богословствующие) бабы».
Утверждать, подобно славянофилам, будто бы русский народ является основным хранителем православной веры, можно было только в эпоху до социологических опросов. Социологические опросы показывают, что даже наши постоянные прихожане весьма смутно представляют во что их обязывает вера в Христа […]
Самым опасным и распространенным типом псевдоправославного оккультизма стала массовая современная апокрифическая литература, содержащая «были» и «небылицы» о современных старцах, старицах, блаженных, откровениях и пророчествах […]
В условиях, когда лишь один священник из десяти имеет хотя бы семинарское образование (а такова сегодня статистика нашей Церкви после того, как 200 000 священнослужителей было расстреляно большевиками за годы их власти), священник слишком часто оказывается воспитан и воспитуем своими прихожанками. Его знания ненамного отличаются от знаний клирошан и храмовых уборщиц, и он, увы, не всегда может отличить святоотеческое учение от приходской сплетни (из статьи о «чисточетверговой воде» следует, что с недавних пор дятьковский благочинный сам участвует в полуночных водосвятиях под Великий Четверг). Прихожанки, вряд ли способные пояснить, в чем смысл двунадесятых праздников, со строгим видом внушают, что пройти между подсвечником и иконой это смертный грех. Пастыри и церковная печать не обращают внимания на эти суеверия и не проповедуют против них. А тем временем в Церковь приходят люди, в миру привыкшие учить, теоретизировать и выдвигать смелые гипотезы (объясняющие все происходящее в мире на основании двух-трех расхожих «тезисов»), но не обладающие серьезными богословскими познаниями. Среди них немало таких, что уже воспитаны на массовом оккультизме. Не приходится сомневаться, что, познакомившись с таким Православием, они весьма скоро начнут писать ученые трактаты про то, что именно бабушки сохранили «эзотерическое предание» о том, что вставший неправильно человек своей аурой экранирует энергетическое поле, в котором осуществляется полевое взаимодействие между иконой и свечами...
И попробуй только возразить против новых апокрифов, тебя сразу обвинят в неблагочестии, протестантизме и модернизме. Попробуй усомниться в том, что данное «пророчество» или «духовное наставление» принадлежит самому отцу, попробуй предположить, что сложилось оно в путаных воспоминаниях и пересказах «духовных дочерей» спустя десятилетия после кончины старца, попробуй предположить, что некая «блаженная» была просто психически больной визионеркой и сразу обвинят тебя в неверии и в рационализме...
Странная уверенность в собственной высоте характерна для героев многих нынешних апокрифов. Так, схимонахиня Макария в книге Г.П. Дурасова «Богом данная» говорит о себе:
«Во всей России ни один человек не страдает так, как я. Своими болезнями я всю Россию загородила».
Автор книги спрашивает: «Матушка, есть ли ещё в России человек, который, как и ты, исцеляет людей водичкой и маслицем?»
Старица отвечает: «Не дал Бог такого человека» («Богом данная», СПб., 1995, стр. 86).
Я, конечно, не привык к миру юродивых (да и кто же к нему может привыкнуть?!). Но в святоотеческой литературе такое возвышение себя над всеми называется просто гордыней. Юродивый Христа ради ставит себя ниже всех. То же юродство, которое приписывается автором книги Макарии, явно юродство не Христа ради.
И как-то совсем не по себе становится от чтения прений Макарии с сатаной:
«Он моих четок знаешь, как боится! Ну его, лохматого, я его четками отлуплю... Я ему говорю: «Зачем ты к больной божественной ходишь? Чудила ты, все равно ничего не найдешь для себя в моей душе, я с Богом так и буду» («Богом данная», стр. 59-60) […]
Однако эти более чем очевидные странности не замечаются сегодняшними монастырскими цензорами. У многих православных издателей, писателей и книготорговцев мышление устроено вполне по-старообрядчески: верность мелочам нередко сочетается с самым дремучим догматическим невежеством и с безоглядным новотворчеством в области вероучения и даже богослужения.
Может быть, Макария истинная угодница Божия. Но рассказы о ней написаны людьми явно находящимися в состоянии прелести (то есть духовной лжи).
Тогда, правда, возникает вопрос: а зачем же ученые монахи Даниловского монастыря не отредактировали этот простодушный текст, если своею простотой он вводит не в Царство Божие, а в соблазн?
Зачем тиражировать то, что является сомнительным?
Обязанность пастыря состоит не в том, чтобы повторять все, о чем сплетничает народ, а в том, чтобы учить его, исходя из слова Божия и учения Церкви. Этнографические изыскания и церковное учительство – это разные жанры. И если этнограф должен уметь бережно протоколировать любые народные обряды и поверия, то богослов, проповедник, пастырь должен сказать твердое «нет» неоязычеству.
Однако подобного «нет» не было сказано творению Дурасова.
Согласно ему, схимонахиня Макария в основном была занята целительством, совершаемым через раздачу освященных масла и воды:
«Часы приема святой воды каждому были установлены определенные, и их сочетание назначала Матушка по ей одной ведомому закону. Для одного это было семь утра и девять вечера, для другого добавлялся ещё и приём в три дня, третьему к тому же добавляла еще один прием в шесть вечера...
Необходимо было доливать святую воду при мытье в ванну. Хранить воду следовало в чистом месте, но нельзя было ее ставить в холодильник или наливать в термос. Хранить дольше трех месяцев не рекомендовалось...
Масло благодать не теряет десять и более лет и будет стоять, если его никто не испортит…» («Богом данная», стр. 51-52).
«При храмах копают специальные колодцы, чтобы святую воду после крестин не спускать в городскую канализацию, а прятать ее от попрания под землю. Даже освященные вербочки благочестивые христиане не выбрасывают на свалку, а зарывают в лесу или сжигают. А тут – святую воду рекомендуют и в канализацию сливать, и скотине скармливать («Богом данная», стр. 48).
В церковной традиции считается, что освященная вода может изгонять злое присутствие, а здесь все выходит наоборот: чародей может лишать освященную воду ее благодатности («испортить»).
Впрочем, вода освящалась Макарией по некоему особому способу, не по церковному:
«Чтобы знать, как освящать, надо на Небе, на Престоле, книгу «Небесный Устав» прочесть. Мне же не велено никому говорить. Да еще благословение надо получить. Меня благословили Спаситель, Матерь Божия, Иоанн Креститель и архангел Михаил...
Всех молитв никто не знает, есть молитвы тайные, которые только знают Матерь Божия и святые» («Богом данная», стр. 49).
Здесь само христианство толкуется как некая магия. В церковном понимании Таинство свершается как плод встречи двух любящих воль: в ответ на призыв просящей человеческой любви Божия любовь излучает себя в наш мир. Здесь же для совершения освящения надо знать некие «тайные молитвы», заклинания и формулы. Ходатайство Божией Матери не потому действенно, что Ее любовь к Ее Сыну безмерна, а потому, что Она знает такие тайные формулы, которым воля Бога не может воспротивиться.
Автор этого апокрифа, г-н Г.П. Дурасов, пишет:
«Я спрашивал Матушку, не может ли вся ее благодать перейти в воду, на что она отвечала: «Вся благодать не уходит; сколько надо ее у меня остаётся, а сколько надо уходит в воду. Чем больше сосуд, тем дольше надо освящать содержимое».
Так, три литра масла освящала Матушка 4 часа. Как-то я спросил ее, а не налить ли для освящения целое ведро масла, ведь тогда его хватит надолго.
Но она с улыбкой заметила: «Около целого ведра я должна сидеть, освящая, ночь и ещё полдня» («Богом данная», стр. 90-91).
А ведь это уже не христианство; это Алан Чумак, своей энергией заряжающий баночки.
Кто говорит, что в наше время «благодать» убывает?
Судя по этой книжечке и ей подобным, наоборот, она небывало возросла. Это преподобным Сергию Радонежскому и Серафиму Саровскому Божия Матерь являлась лишь изредка, и за всю жизнь они сподобились лишь нескольких посещений Владычицы. Но не то у героини книги «Богом данная»:
«Чуть не каждый день в три часа Царица Небесная сходит с Неба и сразу пойдет аромат. От нее пахнет, как от ягодки какой» («Богом данная», стр. 96).
«Часто и подолгу ли бывает у тебя, Матушка Владычица?» – допытываюсь я.
«У меня давно не была, – с горечью вздыхала схимонахиня Макария, – в доме колдуны все испортили, а там, где не чисто, Она не бывает».
Ещё в мае 1985 г. схимонахиня Макария сказала, что Царица Небесная взяла благодать с нашей земли. Было ли это связано с начавшейся тогда перестройкой? («Богом данная», стр. 97).
«А был ли у тебя, матушка, Илья Пророк?».
«Они все понемногу бывают» – отвечала она. («Богом данная», стр. 102).
И это уже так похоже на голоса и видения Елены Рерих. У нее тоже был непрестанный поток посетителей; она даже порой не могла понять, кто же именно пришел к ней в гости:
«Мне обидно, что я не могу еще различать по звуку, кто со мною говорит», – жаловалась Елена Ивановна своему Духу, а тот ей давал перечень ее собеседников: и Мох, и Лао Цзы, и Вог, и Конфуция, конечно, Будды и Христа.
Вообще, как можно понять из заметок Елены Рерих, «учителя человечества» чуть ли не в очередь записываются для того, чтобы удостоиться чести беседы с Еленой Ивановной: «Лучшие духи из Астрала мечтают прибегнуть к Нашим рабочим кельям» («У порога Нового мира», М., стр. 93, 1993).
Вот и в книжке «Богом данная» та же интонация. И если это визионерство есть Православие, то я лучше в рериховцы пойду […]
Как это обычно для язычества, Бог в апокрифах ощущается как нечто очень далекое. Он ушел, Он не слышит людских молитв. И поэтому лучше обращаться к тем духам, которые поближе к героям и полубогам.
Так и в восприятии Макарии (или ее жизнеописателя) оказывается, что у Божией Матери и у святых больше терпения, любви и милосердия, чем у Самого Христа.
Просит Макария Божию Матерь помочь России, а в ответ слышит:
«Все дело в Спасителе. Я и так за народ свою душу отдала» («Богом данная», стр. 98).
Или: «В 1989 г., на Страстной седмице, с 24 по 28 апреля в Москве ожидали землетрясения. Я поехал к схимонахине Макарии и просил её
умолить Господа, чтобы не случилось этого бедствия. Эпицентром называли густонаселенный район Москвы Царицыно.
«Я четверг и пятницу молилась: Матерь Божия, спаси их всех, – говорила мне потом Матушка.
И Царица Небесная ей ответила:
«Я одна не могу умолить Господа, а со всеми своими помощниками-небожителями похлопочу».
28 апреля Матерь Божия явилась подвижнице и сказала, что Господь отсрочил бедствие» («Богом данная», стр. 73).
Или ещё эпизод, из которого видно, что евангельский христоцентризм напрочь чужд автору книжки (или же ее персонажу):
«Однажды Матушка рассказывала мне, как молилась она Царице Небесной и просила: «Матерь Божия! Принеси мне Своего маленького. У меня никогда не будет своих, а я люблю маленьких деточек. Матерь Божия явилась ко мне и принесла Своего Младенца. Положила на кроватку, а Он курчавенький, Он красивый такой!» («Богом данная», стр. 74).
Здесь кстати заметить, что не только для Г.П. Дурасова характерно забвение Бога, Который становится слишком далек от людей. И в более серьезных изданиях появляются публикации с атеистическими утверждениями:
«Я считаю, что именно Государю Николаю II мы обязаны тем, что в Великой Отечественной войне нам оказал покровительство св. великомученик и победоносец Георгий. Это наш государь умолил Пресвятую Богородицу взойти на престол российский в его отсутствие (явление иконы Державной Божией Матери), и она теперь хранит и заступает своими мольбами землю Русскую. Молитвами св. государя, по его Благословению, привел к победе над германскими агрессорами святой великомученик и Победоносец Георгий» («Русь державная», 1 (24), 1996).
Что в этой фразе поражает так это неупоминание Бога!!!
Святые действуют сами по себе, сами общаются друг с другом без посредства Творца и сами решают все вопросы, отвечают людям как бы вне Бога. Эту конструкцию можно было бы принять, ничего из нее не вычеркивая, если бы в ней была еще одна черточка: если бы в ней был упомянут Господь Вседержитель. Увы, в том виде, в каком этот текст опубликован, этот текст перестает быть христианским. В этих сложных взаимоотношениях между святыми Бог оказывается как-то почти и ненужным. Если это не языческий политеизм, где в отсутствие вознесшегося и отрешенного единого первобога (deus otiosus) выясняют свои отношения боги второго ранга то что такое язычество?
Вообще во многих нынешних православных изданиях бывает много чувства, но мало продуманности. Хочется сказать о России нечто положительное и обнадеживающее. Это понятное и доброе стремление. Но зачем извращать вселенскую библейскую и церковную историю, пробуя все ее обетования превратить в странички лишь истории национальной?».
* * *
К вышесказанному протодиаконом Андреем Кураевым хочется добавить, что сегодня российская публика снова наблюдает, присущий только нам исторический прецедент, когда любовь к крайностям в суждениях без живого знания исторического материала, у несущих «свет истины и правды», легко может показаться новым теологическим противоречием.
В результате данного прецедента, сегодня отечественная История пророчеств XIX-го и XX-го веков в интернете состоит из трёх основных частей.
Во-первых, «духовных прорицаний» самих провидцев (малая часть из первой половины, и в основном в «Воспоминаниях» собеседников по истечении некоторого периода времени).
Во-вторых, критических статей по поводу этих «Воспоминаний» со стороны «просвещённой, духовно прозревшей» интеллигенции (большая часть из первой половины), которая в самых разнообразных по форме сочинениях и в самых разнообразных выражениях судит об уме и духовных дарованиях провидца, не по его высказываниям, а по формальным обстоятельствам его жизни.
В-третьих, вымышленные «задним числом» пророческие сказания и сочинения – мистификации, до которых «эстетствующие интеллектуалы» из славянофилов оказались большими мастерами (вторая половина всей пророческой литературы в интернете).
Поэтому сегодня у несущих «свет истины и правды» бесполезно спрашивать:
«Если Вы считаете, что только Православный царь может спасти Россию в современной ситуации, и возлагаете на это все свои надежды и чаяния, то назовите пророчества провидцев, которые говорят о ближайшем приходе Православного царя, но чтобы они были опубликованы или ходили по линии «самиздата» до 1991 года».
[Точка перехода – 1992 год взят потому, что именно в этом году Павел Глоба впервые озвучил: в современной России наступила эра двух пророков: один – сам Павел Глоба, первейший астролог вольно толкуемого им зороастризма, а второй, таинственный – Василий Немчин, от имени которого вещает все тот же «первейший астролог всея Руси»].
Казалось бы, простой вопрос, но до сих пор на него никто из «эстетствующих, православных интеллектуалов» не дал прямого ответа, то есть ответы были: одни носили литературный оттенок, другие – опускались до уличного жанра.
Как помним, протодиакон Андрей Кураев описал эту ситуацию такими словами:
«И попробуй только возразить против новых апокрифов, тебя сразу обвинят в неблагочестии, протестантизме и модернизме. Попробуй усомниться в том, что данное «пророчество» или «духовное наставление» принадлежит самому отцу, попробуй предположить, что сложилось оно в путаных воспоминаниях и пересказах «духовных дочерей» спустя десятилетия после кончины старца, попробуй предположить, что некая «блаженная» была просто психически больной визионеркой и сразу обвинят тебя в неверии и в рационализме...».
Действительно, это исторический факт, в 1998-ом году поисковая система «Яndex» выдавала всего две неполные страницы с сочетанием «Приход Православного царя в России», сегодня же на подобный запрос можно получить примерно две тысячи страниц самой разнообразной информации. Причём в статьях первых «просвещённых», «духовно прозревших», «несущих свет истины и правды», содержались лишь ссылки на публикацию Павла Глобы в газете «Оракул» № 1 за 1994 год, а также ссылки на публикации о блаженной Пелагии в альманахе «Жизнь вечная» с 1996 года [так что путешествие по цепи ссылок замыкалось только на одном астрологе и одной блаженной], за то какое изобилие «позитивных» пророчеств российская публика наблюдает сегодня, и это всего за каких-то 18-ть лет!!!
Поэтому Светлана, что касается Вашего заявления:
«Ещё при жизни блаженная схимонахиня Макария (Артемьева) предсказывала…».
Ничего из Вами изложенного в книгах, лично знавшего схимонахиню, Г.П. Дурасова – нет. Похоже, Вы решили самостоятельно продолжить «пророческое наследие» схимонахини Макарии без учёта строгой последовательности пророчеств.
Возможно пророческий фольклор дело и не плохое в условиях государственной цензуры, но нужен ли он сегодня, в современных условиях конца 2016-го года, когда в России и так слишком много людей сомневающихся и даже жаждущих чем-либо уколоть Православную церковь?
* * *
