Ариеэль шарон. В израиле скончался бывший премьер ариэль шарон
Министр иностранных дел Израиля
|
Место погребения
|
Происхождение
Предки Ариэля Шарона происходили из Российской империи . Его дед Мордехай Шейнерман родился и вырос в Брест-Литовске в семье кантониста . Прадед Ариэля Шарона 25 лет прослужил в русской армии и, в качестве вознаграждения за долгую службу, получил участок земли. Мордехай Шейнерман был убежденным сионистом и стал одним из основателей сионистской организации в Брест-Литовске . Он был дружен с Зеэвом Бегиным, отцом будущего премьер-министра Израиля Менахема Бегина , который также был сионистом и одним из основателей сионистской организации города. Дед Шарона и отец Бегина были делегатами первых сионистских конгрессов . В 1910 году Шейнерман с семьёй репатриировался в Страну Израиля . Здесь он поселился в сельскохозяйственном поселении Реховот , и работал учителем. Из-за тяжелых условий и нехватки средств через два года семья Шейнерман вернулась в Россию.
Армейская карьера
Арабо-израильская война (1947-1949)
При поддержке регулярных частей они вошли в деревню, и имея при себе большое количество взрывчатки, взорвали 42 дома. Большая часть жителей разбежались, но в результате взрыва погибло 69 человек, включая спрятавшихся в домах женщин и детей. Согласно ряду источников, они укрылись на чердаках и в погребах, и потому не были обнаружены перед закладкой взрывчатки . Тем не менее, ООН вынесла резолюцию осуждения, хотя резолюция СБ ООН при этом отметила наличие веских доказательств «частых актов насилия» против граждан Израиля, совершенных с территории Иордании . Через несколько лет Ариэль Шарон охарактеризовал этот инцидент как трагическую случайность, повлёкшую гибель мирных жителей .
Синайская война
Шестидневная война
В 1969 Ариэль Шарон был назначен командующим Южным военным округом Израиля и в этом качестве ликвидировал гнездо террора в секторе Газа .
Война Судного дня
В 1973 Шарон уволился из армии, но через три месяца, с началом войны Судного дня , 6 октября 1973 года был вновь призван на военную службу. В условиях несвоевременно объявленной мобилизации и религиозного праздника, Израиль к этому моменту смог сформировать только две бронетанковые дивизии под командованием Ариэля Шарона и другого генерала - Адана .
В ночь на 16 октября израильский отряд под командованием Шарона в составе семи танков ПТ-76 и восьми БТР-50П форсировал Большое Горькое озеро на стыке 2-й и 3-й египетской армии и захватил плацдарм на египетском берегу . Возглавляемая Ариэлем Шароном 143-я бронетанковая дивизия форсировала Суэцкий канал . Египетские войска пытались отрезать переправившиеся соединения от основных сил, но безуспешно. В бой была введена 21-я танковая и 16-я пехотная дивизия. С воздуха египетских танкистов поддерживали истребители бомбардировщики Су-7 , атаковавшие наземные цели под прикрытием МиГов-21 . Сражение развернулось на площади всего в 20 км². В ходе боя египтянам не удалось остановить израильские войска, и утром 19 октября израильские механизированные группы при поддержке авиации перешли в наступление с плацдарма на египетском берегу . Возглавляемая Шароном 143-я бронетанковая дивизия к исходу боёв окружила 3-ю египетскую армию и вынудила египтян просить перемирия.
Политический и государственный деятель
В 1973 по инициативе Шарона политический блок «Гахал » во главе с Менахемом Бегином и Симхой Эрлихом был преобразован в «Ликуд », и Ариэль Шарон был избран в Кнессет от этого блока, но вскоре сложил с себя депутатские полномочия, поскольку премьер-министра Ицхак Рабин предложил ему быть своим советником по вопросам обороны (1974-1977 гг.).
В 1976 году создал партию «Шломцион», получившую на выборах 1977 года два депутатских мандата. После выборов партия «Шломцион» влилась в партию Херут в составе блока Ликуд .
Занимал пост министра сельского хозяйства (1977-1981 гг.) и министра обороны (1981-1983 гг.).
Являлся одним из идеологов поселенческого движения и его движущей силой. Руководил строительством еврейских поселений на землях Иудеи и Самарии ,; удвоил количество поселений в секторе Газа и способствовал расселению репатриантов в «городах развития», в том числе, на этих территориях.
Ливанская война (1982)
В качестве министра обороны руководил Ливанской войной () и взятием Бейрута . В 1983 был вынужден уйти с поста министра обороны по результатам расследования следственной комиссии под руководством Председателя Верховного суда Израиля Ицхака Кахана , признавшей его косвенно ответственным за резню в лагерях палестинских арабов Сабра и Шатила , устроенную ливанскими христианами в отместку за убийство (14 сентября 1982 года) палестинцами избранного Президента Ливана Башира Жмаеля . 16 и 17 сентября в лагерях палестинцев в предместье Бейрута ливанские христиане -фалангисты уничтожили, по разным оценкам, от 700 до 3500 жителей лагерей при невмешательстве находившихся неподалёку израильских войск. Шарону запретили занимать пост министра обороны. В 2001 в бельгийском суде от родственниками убитых в 1982 в Бейруте арабов, была предпринята безуспешная попытка привлечь Шарона к ответственности в качестве военного преступника .
Дальнейшая карьера
С 1983 по 1999 министр торговли и промышленности (до 1990), министр строительства (до 1992), министр национальной инфраструктуры (1996-1998 гг.), министр иностранных дел (до сентября 1999 годa).
Болезнь, смерть и похороны
18 декабря 2005 года Ариэль Шарон был доставлен в иерусалимскую больницу «Хадасса », где был поставлен диагноз - микроинсульт. Через два дня Шарон был выписан и вернулся к работе. На 5 января 2006 года была назначена операция шунтирования .
Однако уже 4 января он был вновь госпитализирован в больницу «Хадасса», на этот раз с обширным инсультом . После семичасовой операции по остановке кровотечения и дренажу Шарон был переведен в реанимацию . С этого момента и вплоть до смерти Шарон пребывал в коме . По определению лечащего врача состояние оценивалось как тяжёлое, но стабильное.
Политические последствия
До парламентских выборов 28 марта 2006 года обязанности премьер-министра исполнял первый заместитель Шарона Эхуд Ольмерт . Шарон не был включён в список кандидатов от партии Кадима , поскольку для включения необходима личная подпись кандидата, чего Шарон не мог исполнить физически. Кадима выиграла выборы.
11 апреля 2006 года Ариэль Шарон, к тому времени уже более трёх месяцев находившийся в коме, был объявлен недееспособным. Обязанности премьера перешли к Эхуду Ольмерту.
14 апреля истекло 100 дней с начала болезни Шарона, максимальный срок по израильскому законодательству, в течение которого на месте главы правительства мог находиться исполняющий его обязанности. После инаугурации нового правительства премьером официально стал Эхуд Ольмерт .
Ухудшение состояния, смерть и похороны
1 января 2014 года резко ухудшилось состояние Шарона , которое ко 2 января перешло в критическое .
В тот же день, по просьбе сыновей Шарона, медперсонал остановил проведение лечебных мероприятий, без отключения от аппарата по обеспечению жизнедеятельности .
Ариэль Шарон умер 11 января 2014 года от сердечной недостаточности на 86 году жизни в медицинском центре имени Хаима Шиба (Рамат-Ган) в окружении родственников .
После официальной церемонии прощания в здании Кнессета , 13 января Шарон был похоронен рядом со своей женой Лили на семейной ферме «Шикмим» в пустыне
Бывший премьер-министр Израиля Ариэль Шарон скончался в субботу, 11 января 2013 года. Политик последние восемь лет находился в коме. Ему было 85.
Ариель Шарон родился в Кфар Малаль в 1928 году. Первый военный опыт он приобрел в возрасте 14 лет, когда примкнул к движению Хагана. В возрасте 20 лет он уже командовал пехотными войсками в составе Бригады Александрони в 1948г. во время Войны за Независимость.
Репутация Шарона значительно возросла после того, как он организовал и возглавил в 1953 году 101-ое спецподразделение, главной задачей которого было выполнение карательных функций в борьбе с террористическими организациями. Его военная доблесть была продемонстрирована в 1967 году во время шестидневной войны, когда он командовал бронетанковой дивизией. Двумя годами позже Шарон получил продвижение по службе. Он был назначен начальником штаба Южного округа.
Считая, что его шансы быть назначенным начальником Генерального штаба незначительны, Шарон уволился в запас в июне 1972 года. В 1973 году в начале войны Судного Дня он был вновь призван в армию и принял командование бронетанковой дивизией на южном фронте.
Во время этой войны дивизия Шарона, вопреки опасениям верховного командования, прорвала египетскую оборону и форсировала Суэцкий канал, захватив плацдарм на африканском берегу Канала, недалеко от Каира.
В результате, главные силы египтян, сконцентрированные на Синае, оказались в окружении, и Египет вынужден был просить прекращения огня.
Так, в значительной степени благодаря смелым действиям Шарона, неудачно начавшаяся, тяжелая и кровопролитная война Судного Дня закончилась убедительной победой Израиля.
Блестящее руководство войсками в ходе войны 1973 года, сделало Шарона одним из самых популярных людей в Израиле. Многие израильтяне были убеждены, что "Арик спас Израиль". Поэтому, в 70-е годы, самым популярным именем новорожденных в Израиле стало имя "Ариэль".
Шарон вошел в политическую жизнь Израиля после войны Судного Дня. Он был избран депутатом Кнессета в декабре 1973 года, но через год сложил с себя обязанности депутата. Через два года Шарон получил должность советника по безопасности в первом правительстве Ицхака Рабина.
После отставки Рабина в 1976 году Шарон, разделявший общее разочарование в Рабочем движении, возникшее в результате войны Судного дня, решил создать новую партию, которую назвал Шлом Цион. Его партия получила два места в Кнессете на последующих выборах 1977 года. На тех же выборах 1977 года партия Ликуд впервые пришла к власти. Шарон расформировал свою партию и примкнул к Ликуду.
Премьер министр Менахем Бегин назначил его министром сельского хозяйства и председателем комиссии по поселениям. В этом качестве он проработал до 1981 года. С укреплением позиций правых сил в политике и с ростом мессианского сионизма Шарон все больше и больше начал отождествлять себя с движением Гуш Эмуним, всячески содействуя развитию строительства поселений. С тех пор он считается ярым сторонником поселенческого движения, хотя поддержал в свое время эвакуацию поселения Ямит при заключении мирного договора с Египтом.
Репутация Шарона очень сильно пошатнулась во время Ливанской войны, когда он был назначен министром обороны (1981-1983). Не случайно предвыборная компания Барака всячески выделяла роль Шарона в этой войне и подчеркивала отчет комиссии Каханэ по вопросам массовых убийств в Сабре и Шатиле.
С 1984 по 1990 гг. Шарон исполнял обязанности министра промышленности и торговли, в 1990-1992 - министра строительства. В Кнессете 13-го созыва он был членом комиссии по обороне и иностранным делам.
В июле 1996 года в результате соглашения с премьер министром Беньямином Нетаниягу Шарон был назначен на пост министра национальной инфраструктуры. После отставки Давида Леви он был назначен министром иностранных дел.
Политическая карьера Шарона достигла своего апогея, когда он был избран главой Ликуда после поражения Нетаниягу на выборах 1999 года. Он сыграл решающую роль в восстановлении мощи Ликуда в Кнессете, утраченной на выборах 1999 года.
После того, как правительство Барака потеряло большинство в Кнессете в конце 2000 года, в средствах массовой информации Израиля появляется новый имидж Ариэля Шарона - спокойный, умеренный, избегающий резких оценок политик. Программа Шарона, включающая в себя формирование правительства национального единства, акцент на интересах как личной безопасности граждан Израиля, так и национальной безопасности в целом, принесла ему победу на первых в Израиле особых выборах на пост Премьер министра (февраль 2001). Он победил с разницей в 25% на выборах с самым низким (59%) процентом голосующего электората в Израиле. 15%-20% от всех имеющих право голоса, включая большинство арабского электората, не приняли участия в выборах.
Он выполнил обещание, данное в период избирательной кампании, и сформировал правительство Национального Единства на широкой основе, куда вошли, как партия Труда, так и правая партия Национального единства. Он назначил лидера партии Труда Биньямина Бен-Элиезера своим министром Обороны и заместителем премьер-министра.
В течение первых нескольких месяцев на своем посту премьер-министр придерживался политики сдержанности по отношению к палестинскому террору. Он ожидал результатов работы Комиссии по расследованию, последовавшей за переговорами в Шарм Эль Шейхе между бывшим премьер-министром Бараком и Арафатом, опубликовавшей свои выводы, известные, как отчет Митчелла, в мае 2001 года. Сопротивляясь призывам немедленно атаковать Палестинскую Автономию, он провел лето в переговорах с американцами, развивая план Тенета, призывавший к немедленному прекращению огня обеими сторонами. Шарон потребовал "Семь дней передышки" перед началом осуществления этого плана, однако Израиль их так и не получил.
Осенью 2001 года Ариэль Шарон санкционировал кратковременные вторжения на территории, контролируемые палестинцами, и усилил меры по уничтожению вождей террора. Однако он продолжал оставаться приверженцем политики сдерживания для правого блока "Наш Дом Израиль" - "Национальное Единство", вышедшая из состава правительства в октябре 2001 года, и для находящегося под огнем Поселенческого движения. Палестинский террор достиг апогея в марте 2002 года, когда было убито более 120 израильтян Мрачной вершиной террора стал взрыве террориста-самоубийцы во время пасхального седера в гостинице в Нетании, отнявшим жизни у 29 человек. Сразу же после этого Шарон развернул Операцию "Защитная Стена", цель которой являлось разрушение инфраструктуры террора Палестинского руководства. С апреля по ноябрь 2002 г. Израиль осуществлял периодические вторжения вглубь территории ПА, вслед за атаками, проводившимися с территории ПА, для уничтожения сети индивидуального террора.
Шарон намеревался добиться расширения правительства Национального Единства в своей полной мере к октябрю 2003 г. Однако Бен-Элиэзер, испытывавший на себе давление своей партии на протяжении нескольких месяцев, вывел партию Труда из коалиции. Шарон пытался создать устойчивую коалицию без партией Труда, но не смог преуспеть в этом, отказываясь изменить диаметральные направления политики, приняв в свое правительство ультра-правых. Поэтому он распустил Кнессет и призвал к ранним выборам 28 января 2003 г.
Предметом обсуждения, совпавшим по времени с предвыборным периодом и в период нового правительства, было международное обвинение, выдвинутое против Ариэля Шарона Верховным судом Бельгии в связи с резней в Сабре и Шатиле, которое, однако, не было возбуждено.
Партия Ликуд во главе с Ариэлем Шароном получила 38 мест на выборах 2003 года и сформировала коалиционное правительство совместно с правыми партиями и центристским Шинуем. Ситуация в стране была тяжелой - застой в экономике, безработица, проблемы с безопасностью.
Во внешней политике Израиль обязался следовать "Дорожной карте" президента Буша, но непрекращающийся террор, поощряемый главой Палестинской автономии Ясиром Арафатом, завёл переговоры с палестинцами в тупик.
Имидж Израиля, пострадавший в результате возведения оборонительного «Забора безопасности», существенно улучшился после твердого решения Шарона осуществить План по Размежеванию. Однако, этот план не пользовался популярностью в рядах партии самого премьер-министра, и столкнулся с сильной оппозицией со стороны правого фланга коалиции Шарона.
В результате, правительство Шарона утратило стабильность и сохранялось только благодаря искусному политическому маневрированию премьер-министра. В январе 2005 года партия Шинуй вышла из правительства. К этому времени главной целью новой коалиции с участием партии Авода и правительства «национального единства» стала реализация «Плана размежевания». Однако, сама правящая партия Ликуд разделилась в своём отношении к этому плану.
Вслед за реализацией Плана размежевания, правительство претерпело очередное изменение. Внутри Ликуда ему пришлось бороться за лидерство с прежним министром финансов в его правительстве, Беньямином Нетаниягу. В то же время, правительство стало подвергаться растущей критике за жесткую социальную политику. Амир Перец, избранный в ноябре 2005 года председателем партии Авода, настоял на выходе своей партии из правительства. Кроме того, в Кнессете Шарон столкнулся с растущей оппозицией, и с обвинениями в коррупции против его сына Омри.
В результате такого развития событий, Ариэль Шарон решил не баллотироваться в Кнессет 17-го созыва в качестве лидера партии Ликуд, и в ноябре 2005 года, объявив о выходе из им же основанного Ликуда, Шарон основал новую партию, названную им «Кадима» («Вперед»!). Новая партия сразу же привлекла в свои ряды немало министров и депутатов Кнессета, включая министа финансов Ольмерта, министра обороны Мофаза из Ликуда, и Шимона Переса, недовольного новым главой партии Авода. Так была создана Шароном новая центристская партия «Кадима», которой все опросы общественного мнения прочили уверенную победу на выборах и получение не менее 40 мандатов (из 120) на выборах, назначенных на 28 марта 2006 года.
В середине декабря премьер-министр был внезапно госпитализирован на несколько дней по причине инсульта, чья электоральная сила зиждилась прежде всего на огромной личной популярности Ариэле Шароне. Кроме того, разгорелась общественная дискуссия вокруг состояния здоровья премьер-министра. Тем не менее, это никак не повлияло на популярность возглавляемой им партии.
Для устранения обнаружившегося врожденного порока сердца, на 5 января 2006 года была назначена катетеризация сердца для закрытия отверстия между предсердиями в сердце Ариэля Шарона. Операция должна была проводиться под полным наркозом.
Но за несколько часов до начала катетеризации, Ариэль Шарон был доставлен в иерусалимскую больницу «Хадасса Эйн-Карем», с диагнозом сильного кровоизлияния в головной мозг, что вскоре привело к потере сознания. В течение 5 и 6 января, Ариэль Шарон был без сознания и прошел ряд сложных операций на головном мозге. Его состояние оценивается как тяжелое, но стабильное.
На время болезни Шарона, обязанности премьер-министра возложены на Эхуда Ольмерта.
В своем последнем интервью перед госпитализацией, Шарон сказал: "Я еврей, и это для меня важнее всего
".
Отрывок, характеризующий Шарон, Ариэль
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d"en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu"ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
ПО ПРОЗВИЩУ "АРИК-БУЛЬДОЗЕР"
Мало про кого из нынешних политиков Израиля можно сказать, что им свойственны "внутренние противоречия". Один из них - лидер правого блока "Ликуд" Ариель Шарон.
Этот располневший человек среднего роста с горящими глазами временами вызывает к себе сильные симпатии и антипатии одновременно со стороны различных слоев общества. Причина тому - его позиции в политических и военных вопросах. По мнению многих наблюдателей, сегодня он представляет собой (даже в цивильном костюме) "ястреба" в военной форме.
"Арик-бульдозер" (так называют Шарона соратники по партии) - участник всех войн, которые вел Израиль за 50 лет своего существования. В свое время он был самым молодым полковником в ЦАХАЛе (Армия обороны Израиля). Он прошел путь от ефрейтора до генерала. Занимал должности министров сельского хозяйства, обороны, промышленности, строительства, инфраструктуры и, наконец, министром иностранных дел.
Многие израильтяне считают его национальным героем и даже символом Израиля.
Ариель Шейнерман появился на свет в 1928 году в семье выходцев из Центральной Европы. Родители жили на ферме к северу от Тель-Авива и воспитывали сына на социалистических догмах. Позже он взял себе имя на иврите - Шарон и всю жизнь провел в среде лейбористов, где доминировали идеи сионизма.
В 14 лет вступил в "Хагану" ("Оборона") - подпольную военную организацию еврейских поселенцев Палестины. В 1947 году, до провозглашения государства Израиль, был мобилизован англичанами в полицию.
Когда в 1948 году началась первая арабо-израильская война (в Израиле ее называют "Войной за независимость") Шарон, не закончив учебу на агронома, ушел на фронт. Дважды был тяжело ранен, но всегда возвращался в строй.
В возрасте 22 лет он стал командиром разведывательного подразделения. Но покомандовать почти не пришлось: его отправили на два года в Еврейский университет, где он изучал историю и проблемы Востока.
После завершения учебы в 1953 году ему поручили сформировать специальное подразделение "101". Оно стало прообразом "Сайерет Маткаль" - элитных частей спецназа при генеральном штабе ЦАХАЛа. Созданное как ответ палестинским террористам, это подразделение, наводившее ужас, насчитывало всего 45 человек и просуществовало недолго. Но, по словам Шарона, "эти пять месяцев оказали решающее воздействие на борьбу Израиля с терроризмом".
Наша группа всегда была готова нанести ответный удар, - вспоминал позднее Шарон, который водил своих "командос" на арабские территории с карательными рейдами.
Боевики этого подразделения были грубы, жестоки и... обожали своего командира. В тот период он много узнал об особенностях арабов и способах борьбы с ними. Это оказало решающее влияние на его мировоззрение и подход к проблемам арабо-израильского конфликта, что в свою очередь сказалось на точке зрения Шарона по вопросу, какой должна быть реакция Израиля на террористические действия арабов.
На практике его взгляды нашли свое выражение во время акций возмездия, проводившихся в период, предшествовавший Синайской кампании 1956 года. Некоторыми из этих акций он руководил лично. Кроме того, командовал парашютными частями, принимавшими участие в операциях.
Самая бесславная страница в истории подразделения "101" подразделения связана с рейдом на иорданскую деревню Киббия ночью 14 октября 1953 года. В ответ на убийство еврейской женщины и ее двоих детей боевики Шарона при поддержке регулярных частей вошли в деревню, имея с собой большое количество взрывчатки. Они взорвали 50 домов. Большая часть из 1500 жителей разбежались, но в результате взрывов погибли 69 человек, включая прятавшихся в домах женщин и детей.
Через несколько лет после этого инцидента, вызвавшего сильный международный резонанс, Шарон говорил о нем как о "случайной трагедии", которая привела к потерям среди гражданского населения. Однако этот инцидент не повредил репутации будущего генерала.
Во время Синайской кампании он был командиром парашютной бригады. Сразу же после окончания военных действий его направили в Англию на учебу в командно-штабной колледж.
Возвратившись в Израиль, Шарон в течение некоторого времени участвовал в руководстве работой по организации боевой подготовки. Потом перешел в бронетанковые войска и в 1962-м году был назначен командиром бронетанковой бригады.
Через два года его назначают начальником отдела боевой подготовки генерального штаба. Некоторое время спустя он вновь берет учебный отпуск и изучает юриспруденцию в Тель-Авивском университете.
Во время "шестидневной войны", начавшейся 5 июня 1967 года, Шарон возглавлял бронетанковое соединение, прорвавшее позиции египетских войск. Через год, почувствовав, что темп его продвижения по служебной лестнице замедлился, он стал подумывать об уходе в отставку.
Перед выборами в кнессет (израильский парламент) в 1969 году у него появилась идея активно включиться в политическую жизнь. "Либералы" пожелали выставить его кандидатуру в качестве "своего генерала". Особенно муссировалась идея включения его имени под первым номером в список блока "Гахал" на выборах в муниципалитет Тель-Авива.
Но Шарон не ушел из армии, когда ему пообещали выдвижение на одну из высших должностей. В том же 1969 году он был назначен командующим войсками Южного военного округа - самого важного в тот период.
Сторонник концепции агрессивной обороны, Шарон выразил несогласие с позиционной обороной вдоль Суэцкого канала, основой которой были укрепления "линии Барлева". Как большинство танкистов, он предпочитал подвижную оборону с использованием танков и отстаивал необходимость сочетания такой обороны с атаками в глубину территории противника. В период "войны на истощение" (1970-1972 г.г.) он командовал несколькими подобными операциями по ту сторону египетских позиций вдоль канала.
Вскоре Шарон был назначен командующим парашютно-десантными войсками с неплохой перспективой стать со временем начальником генерального штаба. Его парашютисты не только прыгали с самолетов. Он называл их "нетрадиционными антитеррористическими силами", которые в 1971 году предприняли попытку ликвидации терроризма на оккупированной территории сектора Газа.
Израильтяне переодевались в арабскую одежду и иногда с целью проникновения в палестинское подполье выдавали себя за борцов арабского сопротивления. За 7 месяцев, по подсчетам самого Шарона, его люди убили 104 и арестовали 172 палестинца. Причем, они действовали самыми жестокими методами. Коллективные наказания, высылки, экономическое давление - все это, в сочетании с его бульдожьим упорством Шарона, привело к положительным результатам.
Но ему так и не удалось занять (и, пожалуй, к счастью) высший армейский пост - начальника генерального штаба. У него было много друзей, но еще больше врагов. По иронии судьбы разочарованный Шарон вышел в отставку за месяц до начала войны "Йом Киппур" (Судный день) в 1973 году.
Однако с началом боевых действий он немедленно вернулся на военную службу. Он помог израильской армии преодолеть неудачи начального периода и глубоко продвинулся на территории Синайского полуострова, где его застало прекращение огня.
После этого Шарон решил конвертировать свой военный успех в политический капитал. В лейбористской партии уже было достаточно много генералов, и он решил подобрать себе такую партию, где мог бы играть первую скрипку. Он стал членом либеральной партии, бывшей, несмотря на свое название, партией правого толка.
С неукротимой энергией Шарон сумел в короткий срок убедить руководителей нескольких разрозненных правых оппозиционных групп объединиться под одной "крышей", которая получила название "Ликуд", что на иврите означает "объединение" или "единство". Не прошло и четырех лет, как Шарон стал свидетелем прихода к власти созданного им блока.
После победы "Ликуда" на выборах 1977 года он занялся совершенствованием тактики политических баталий в правительственной бюрократии. Со своим опытом военного он отлично понимал важность и необходимость контроля над разведывательным сообществом. Разведка дает информацию, а информация означает власть. Отставному генералу разведка представлялась как государство в государстве, со своей внешней политикой, способное оказывать влияние на внутреннюю и оборонную политику. Поэтому Шарон проявлял особый интерес к достижению такой автономии.
Он предложил премьер-министру Менахему Бегину создать новый правительственный орган - министерство по разведке. Себя, разумеется, он видел в кресле министра. Бегин отверг предложение Шарона, назначив его министром сельского хозяйства.
Но надо знать Шарона. Он использовал этот пост для перехода в наступление. Он нашел средства для строительства израильских поселений на оккупированных территориях, которые он называл "фактами на земле". Таким образом он бросал вызов всему миру, считавшему неизбежным возврат арабам захваченных территорий.
После второй победы "Ликуда" на выборах в 1981 году премьер-министр Бегин все-таки назначил Шарона на пост министра обороны. Правда, он больше года продержал его на посту министра сельского хозяйства, забрав портфель министра обороны себе. Бегин говорил (то ли в шутку, то ли всерьез), что как только Шарон станет министром обороны, он окружит резиденцию главы правительства танками.
Для "Арика-бульдозера" пост министра обороны был заветной мечтой. Но не пределом. Он не оставлял надежды прибрать к рукам разведсообщество.
Ему уже удалось убедить Бегина назначить своего старого приятеля Рафи Эйтана на пост советника премьера по борьбе с терроризмом. Он был опытным разведчиком, крупным достижением которого было участие в операции по похищению в 1960 году нацистского преступника Адольфа Эйхмана.
Чувствуя уверенность в своих силах, Шарон проявлял заинтересованность в разработке новых формулировок в области внешней и оборонной политике. В декабре 1981 года новый министр обороны выступил с программной речью, в которой провозгласил, что оборонительные интересы Израиля выходят далеко за пределы зоны непосредственной конфронтации с соседними арабскими странами, и включают Пакистан, Северную Африку и даже более отдаленные районы Африканского континента.
Причем Шарон не ограничился словами. Он пытался реализовать свои взгляды через различные военные и внешнеполитические проекты.
Почитатели "Арика-бульдозера" утверждают, что он создан из несокрушимого материала. Враги же считают его наглым, хвастливым, лживым и безответственным. Но справедливости ради следует сказать, что его военные способности никогда не ставились под сомнение. Сражения, которыми он руководил, изучаются в военных академиях.
Но, созданный, чтобы повелевать, Шарон совсем не умеет повиноваться. Поэтому его военная карьера не раз висела на волоске. В командных кругах у него сложилась репутация тяжелого, трудно выносимого человека. Он умудрился поссориться с двумя начальниками генерального штаба - Хаимом Ласковым и Моше Даяном.
В одном из интервью Шарон так сформулировал свои принципы: "У меня три критерия оценки каждого приказа, который я получаю. Первый и самый главный - это благо государства. Второй - мой долг по отношению к моим солдатам. И, наконец, третий - это моя обязанность выполнять приказы главного командования".
Весьма странные отношения сложились у первого премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона с Шароном. Двери "Старика" (как называли премьера его соратники) были всегда открыты для молодого майора. И он часто приходил к главе правительства, чтобы излить душу после очередного конфликта с генералами. Бен Гурион любил Шарона, воплощавшего в его глазах облик нового Израиля.
Сегодня Шарон - лидер оппозиции. Он не скрывает, что намеревается претендовать на пост премьер-министра страны.
Он живет на своей родовой ферме неподалеку от Тель-Авива. Перед его домом степенно расхаживают гуси. У него уникальная коллекция всевозможной конской сбруи.
В момент откровенности Шарон однажды признался:
Прежде всего я - еврей. Поэтому все, что я делал и делаю для еврейского государства и народа, не может быть мне в тягость. Я люблю эту землю, мой дом, мою семью, жену. Люблю эти деревья, цветы, животных, птиц. Моя сила от всего этого. Им (очевидно арабам -К. К.) никогда меня не победить.
85-летний Ариэль Шарон – бывший премьер-министр Израиля – последние 8 лет находился в коме после обширного инсульта. За это время он ни разу не приходил в сознание. На днях врачи клиники, в которой находится Ариэль, сообщили, что, по просьбе сыновей премьер-министра, они прекратили процедуры, направленные на поддержание жизни политика. У Ариэля Шарона начали отказывать внутренние органы, его состояние ухудшилось, а сегодня стало известно, что он скончался.
Давайте оглянемся назад и посмотрим на жизнь и деятельность этого важного для Израиля политика.
Ариэль Шарон открывает заседание своего кабинета в иерусалимском офисе в июле 2003 года.
От солдата до политика – 11-ый премьер-министр Израиля Ариэль Шарон сделал успешную, но спорную по мнению многих политическую карьеру. Он участвовал в войнах 1960-ых и 70-ых гг, а премьер-министром был избран в 2001 году. В 2006 году у него случился обширный сердечный приступ, что привело к коме, которая длилась 8 лет.
Молодой Шарон (второй справа) в возрасте 14 лет.
Он родился в семье белорусских евреев 26 февраля 1928 года в Кфар Малале, тогда британском мандате Палестины. В детстве и юношестве Ариэль был членом молодежной организации сионистов и парламентских групп, а затем присоединился к подпольной парламентской организации Хагана.
Ариэль Шарон с пистолетом-пулеметом Sten.
Во время войны за независимость в 1948 году он был юным командующим в бригаде Александрони. Его подразделение было вовлечено в серьезные военные действия с 1947 года, а сам он отличился во время израильской войны в 1948 году. Он возглавлял пехотную кампанию и был серьезно ранен в Битве при Латруне, получив ранения в области паха, живота и ног. В 1953 году, отучившись в еврейском университете Иерусалима, Шарон получил прямой приказ от премьер-министра организовать и возглавить новое элитное подразделение Израильских оборонительных сил. В его задачи входили оборонительные военные операции, отражающие палестинские атаки. Несмотря на военный успех, подразделение осудили за резню в Кибии в октябре 1953 года, в которой было убито 69 палестинцев, в том числе дети.
Молодой Ариэль Шарон (второй слева) в составе парашютно-десантных войск со своими товарищами. Шарон возглавлял подразделение 202 во время Арабо-израильского конфликта 1956 года на Суэцком канале и отвечал за высадку войск на восточной территории перехода Митла. Потери тогда понесли обе стороны, но именно навыки Шарона, как тактика и стратега, в итоге привели к тому, что Египет сдался. Однако выйти из этого конфликта увенчанным славой Шарону не удалось – его раскритиковали за излишнюю агрессию, в результате которой погибло много своих. После этого Шарон продолжил свое обучение, в конце концов, получив степень по юриспруденции в Университете Тель-Авива.
Генерал Ариэль Шарон, глава Южного командования израильской армии 1 декабря 1969 года.
Хотя разбирательства по поводу возглавляемых Шароном военных действий затормозили его карьеру на несколько лет, он в итоге продолжил подниматься по военной служебной лестнице. К Шестидневной войне 1967 года Шарон уже был генерал-майором и командовал самым могущественным дивизионом на Синайском фронте. Тогда будущий политик снова проявил свои высшие стратегические навыки. Во время Войны на истощение 1969 года он действовал в районе Суэцкого канала, а в 1971 году возглавлял операцию по подавлению Палестинской освободительной организации в Секторе Газа.
Израильский министр обороны Моше Дайан (слева) и генерал-майор Ариэль Шарон на западном берегу Суэцкого канала 18 октября, во время второго дня продвижения израильской армии к Египту. Голова Шарона перебинтована после несерьезного ранения, полученного ранее в войне.
Шарон ушел из армии в 1973 году и начал делать первые шаги в политике, основав правоцентристскую партию Ликуд. Шарон стал председателем избирательной кампании 1973 года. Когда через 2,5 недели после этого началась Война Судного дня, Шарон вернулся в Израильские оборонные силы и сыграл ключевую роль в этой войне. Эта фотография Шарона с перебинтованной головой стала символом израильской военной прыткости.
Ариэль Шарон с семьей – сыном Гиладом (второй слева), женой Лили и сыном Омри (четвертый слева). В середине 1970-ых Шарон несколько раз пытался вернуться в политику. Он не смог встать во главе партии Ликуд, поэтому организовал собственную партию, которая получила два места в парламенте в 1977 году. Затем она слилась с партией Ликуд, а сам Шарон стал министром сельского хозяйства. Он начал программу, которая привела к образованию более 200 еврейских поселений. После выборов 1981 года Шарон получил пост министра обороны.
Израильский министр обороны Ариэль Шарон (на переднем плане) на броневике. Снимок сделан на окраине Бейрута 15 июня 1982 года, во время израильской оккупации.
В 1982 году Шарон организовал вторжение в Ливан, что привело к долгому присутствию израильских военных на территории этой страны. Шарон объединился с несколькими христианскими фракциями и поддержал правительство, возглавляемое христианином Бачиром Гемайелом, которого позже убили. Вскоре после этого военные атаковали палестинские лагеря беженцев Сабры и Шатилы. Ходят слухи, что военные убили тогда от 800 до 3500 гражданских. Шарона признали виновным в халатности, и в 1983 году уволили с поста министра обороны. Однако он остался в правительстве, как министр без портфеля.
Министр национальной инфраструктуры Ариэль Шарон общается с представителями иностранной прессы в декабре 1997 года. Он указывает на карте будущие еврейские поселения и делится своим видением израильской зоны безопасности на Западном берегу реки Иордан.
Скандал по поводу событий 1982 года мало навредил политической карьере Шарона. Он вернулся в израильское правительство и с 1984 по 1990 гг. был министром промышленности и торговли. Шарон сыграл ключевую роль в подписании соглашения о свободной торговле между Израилем и США в 1985 году. Постепенно он стал соперником премьер-министра Ицхака Шамира, но его многочисленные попытки заменить его на посту председателя партии Ликуд провалились. Позже он был министром Национальной инфраструктуры и министром иностранных дел, а после выборов Эхуда Барака Шарон стал лидером Ликуда.
Лидер оппозиции Ариэль Шарон с охраной покидает Храмовую гору на востоке Старого города Иерусалима в сентябре 2000 года. 28 сентября 2000 года Шарон в окружении более 1000 израильских полицейских посетил Храмовую гору. Во время визита он объявил, что комплекс останется под постоянным израильским контролем. На следующий день прошли многочисленные стычки палестинских демонстрантов с израильской полицией, что привело к 4 смертям и началу Интифады Аль-Аксы. Именно на фоне этой религиозной жестокости Шарон и победил на выборах 2001 года.
Слева направо: палестинский премьер-министр Махмуд Аббас, президент США Джордж Буш, израильский премьер-министр Ариэль Шарон и король Иордании Абдулла II на саммите в Акабе 4 июня 2003 года. Ранние годы правления Шарона характеризовались его постоянным агрессивным напором, направленным на то, чтобы обезопасить Израиль от арабских соседей. Но со временем его положение изменилось, и некоторые предполагают, что даже сам Шарон не верил в то, что Израиль сможет удержать свои земли. В мае 2003 года Шарон установил «Карту мира», предложенную США, Евросоюзом и Россией. Это привело к открытому диалогу с новоизбранным премьер-министром Палестины Махмудом Аббасом.
Когда израильские войска вошли в Сектор Газа, чтобы насильно выселить евреев, столкновения между этими двумя сторонами усилились. На этом фото поселенец бросает шину в горящую баррикаду у пляжного поселения Шират Хаям 18 августа 2005 года.
В 2005 году Шарон приступил к выселению поселенцев из Сектора Газа, в то же время поддерживая контроль побережья и воздушного пространства. Он приказал принудительно выселить 9 480 евреев из 21 поселения в Газе и 4 поселений на северной стороне Западного берега Реки Иордан. Это произошло с 16 по 30 августа того же года. Подобные действия привели к яростным столкновениям между силовиками и поселенцами. Когда поселенцев выгнали, израильские солдаты бульдозерами снесли все здания и постройки, кроме нескольких бывших синагог. 11 сентября солдаты официально вышли из Газы и закрыли границу в Киссуфиме.
Сын Ариэля Шарона Омри Шарон 23 января 2006 года в суде Тель-Авива. Его обвинили в незаконном сборе средств во время избирательной кампании его отца в 1999 году.
Действия Шарона постоянно подвергались критике и расследованию. Например, в так называемом «Деле Греческого острова» Шарона обвинили в том, что он пообещал помочь израильскому бизнесмену Дэвиду Аппелю застроить греческий остров в обмен на спонсирование его сына Гилада. Позже эти обвинения были сняты из-за недостатка доказательств. 2006 года сына Ариэля Шарона Омри признали виновным в незаконном сборе средств во время избирательной кампании его отца и приговорили к 9 месяцам тюремного заключения.
Израильский премьер-министр Ариэль Шарон общается с журналистами, выйдя из больницы 20 декабря 2005 года. 18 декабря 2005 года Шарон поступил в больницу с парадоксальной эмболией. Его выписали уже через два дня. 4 января 2006 года, накануне дня, когда Шарон должен был пройти операцию на сердце, премьер-министр Израиля был доставлен в больницу с обширным геморрагическим инсультом. Ему сделали операцию, которая длилась 7 часов. После этого 13 января врачи ввели его в состояние искусственной комы, однако, когда его попытались привести в сознание после успешной операции, премьер-министр не очнулся. Тогда в его желудок ввели трубку, что означало, что врачи готовят его к длительному состоянию комы.
Действующий премьер-министр Эхуд Олмерт рядом с пустым стулом Ариэля Шарона на заседании парламента 8 января 2006 года.
В ночь, когда с Шароном случился приступ, его объявили «временно неспособным исполнять обязанности». В результате, заместитель Шарона Эхуд Олмерт был объявлен официальным действующим премьер-министром Израиля. 14 апреля 2006 года срок Шарона в качестве премьер-министра был официально завершен, и Эхуд Олмерт стал единым премьер-министром страны.
Израильский спецназ сопровождает карету скорой помощи, в которой Ариэля Шарона перевозили в клинику недалеко от Тель-Авива 28 мая 2006 года. В 2010 году лечащий врач Шарона признался, что у премьер-министра нет шансов на выздоровление, добавив, что его мозг «размером с грейпфрут», и что «часть его мозга, отвечающая за функционирование тела, и его жизненно важные органы, не пострадала, но помимо этого в нем осталась только жидкость».
Ариэль Шарон у Стены плача 7 февраля 2001 года. Это был первый день, когда Шарон появился на публике после победы на выборах.
«Я начну с основного утверждения, что евреи и арабы могут жить вместе. Я повторяю это при каждой возможности, не для журналистов, не для популярности, а потому, что я с самого детства так думал… Я знаю, что мы все живем на этой земле, и хотя наше государство еврейское, это не значит, что арабы не могут быть полноправными гражданами в полном смысле этого слова» – Ариэль Шарон, 1989 год.